Под покровом сумерек

На город опускаются сумерки. Только-только начинают зажигаться фонари, половина из которых уже давно побита и теперь уже вряд ли будет починена в ближайшее время, сейчас с этим явно туго. Холодный ветер, руша такую непривычную тишину, гоняет по улице какую-то жестяную банку, подобных которой с недавних пор, как и прочего мусора, стало заметно больше не только в глухих переулках, но и на некогда людных площадях. Банка стремительно катится, бьётся об асфальт жестяным боком, а потом замирает, упёршись в обшарпанную стену многоэтажки. Этот район… Августин знает его как свои пять пальцев. Он здесь часто бывал до тюрьмы. И после тоже. Сколько же воспоминаний связано с эти местом? Наверное, большая часть жизни. Гас считал, что именно так. Не здесь ли он встретил этого выблядка, напомаженного немца? Гас чуть передёрнул плечами, то ли от холода, то ли от воспоминаний. В конце концов, в том, что над городом власть взяли стригои, есть и его вина. Он это признаёт и хочет исправить. Нет, не так. Он хочет отомстить. Отомстить за madre*. «Она этого не заслужила, ублюдки… Гребанные дегенераты» - думает Гас, сжимая в руке банку пива. Если бы он тогда не согласился перевезти этот чёртов фургон, если бы не повёлся на эти деньги, если бы сдержал тогда данное себе обещание больше не лезть в авантюры… было бы всё по-другому? Что-нибудь бы изменилось? Августин считал, что изменилось бы всё. Например, вряд ли он сейчас сидел бы здесь, в столь знакомом, забытом теперь всеми районе, на задрипанной скамейке, не сжимал бы в руке банку дешёвого пива, за которое и платить-то не пришлось, и не ждал бы с привычным волнением заката солнца. Сейчас только солнце и решает, когда время людей сменится на время стригоев. Вспоминая о madre он, без особого на то желания, вспомнил и о Криспине. Гас не первый раз вспоминает, как убил его. И каждый чёртов раз удивляется тому, как легко это сделал. Но стоило ли удивляться? Не это ли он так долго хотел сделать? Он помнил каждый удар, который нанёс ему, и совсем не помнил, получил ли хоть раз от самого Криспина. Пытался ли он атаковать его своим грёбанным жалом? Гас помнил то странное чувство, которое тогда охватило его… будто он всю жизнь смирно сидел на цепи в своей конуре ограничений, но внезапно и цепь и ограничения внезапно исчезли. Растаяли. Дали столь желанную волю ему и его эмоциям… которых будто бы не осталось. И тем странным чувством было чувство пустоты. Тогда это казалось настолько естественным, что сейчас просто пугало. Щёлкнул язычёк банки пива. Да, не лучшее время выпить, но если только одну… почему бы и нет? Может, сейчас ему именно этого не хватает: вкуса пива во рту и пары минут спокойствия? Чтоб не тревожили никакие выблядки и чтоб не мельтешил перед глазами мистер Квинлан, который, если честно, уже успел изрядно надоесть. Все последние дни пролетали один за другим. День изо дня убийство за убийством. Но он не остановится. Он отомстит за madre. Да и за грёбанного наркомана Криспина, пусть даже Гасу противно его братом назвать. Он доберётся до всех жалких шестерок того уебана, который всё это начал. Доберётся до каждого. До каждого, кто… — Думаю, сейчас не лучшее время для уединений на улице. Уже темнеет, — знакомый голос. Эфраим Гудвэзер. Его-то сюда каким ветром занесло? Августин не ожидал такой встречи. Он вообще не ожидал никаких встреч с того самого дня, как он вместе Гудвезером и остальными членами банды по спасению мира от стригоев выбрался из туннелей метро на свет божий. Августин не то чтобы не знал, куда они все разошлись после этого, но и смутно помнил их по именам. А Гудвэзер… А от Гудвэзера несло виски. Однако надо отдать ему должное, по мнению Гаса, он выглядел вполне пристойно и почти походил на адекватного трезвенника. — Сам знаю, — наконец ответил Августин и отпил пива. «Дерьмо какое» — недовольно подумал он, но выбирать не приходилось. Эф же как-то невесело улыбнулся только уголками губ и сел рядом с ним на скамейку. Августин помнил, что он потерял сына. Зак… так ведь его зовут? Если подумать, то на его месте Гас вряд ли держался бы лучше и непременно бы схватился за бутылку чего-нибудь «весёленького», чтобы хоть как-то отвлечься… Что и говорить, он и без этого сейчас с банкой какой-то дряни, которая гордо называлась пивом. Вот только у него не с сыном проблема, а с матерью. И, похоже, с самим собой. И всё-таки сейчас они с Эфраимом были похожи. Оба что-то потеряли, оба о чём-то жалеют и оба пытаются бороться со своими проблемами. В чём-то по-разному, в чём-то придерживаясь одного мнения. Один сорвался и раскрыл объятия алкоголю, другой ещё держится. — Каждый раз, когда вижу закат, безумно хочу чтобы Мастер вылез из своего клоповника… хочу набить ему морду серебром, — прервал молчание Гудвэзер, уставившись в небо каким-то пустым взглядом. Августин чуть ухмыльнулся, без особого интереса разглядывая банку пива: — Мы все этого хотим. — Хотеть мало. Нужно действовать. Вот только… Мы так ограничены. Казалось бы, в нелёгком положении стригои, вынужденные в дневное время забиваться стаями в подвалы и канализации, а получилось всё как-то наоборот. Загнанными оказались мы, люди. Это нам приходится прятаться от них, защищаться и терять то, что нам дорого. — Мы теряем то, что нам дорого, только из-за того, что сами допускаем ошибки, — сказал Гас, переведя взгляд на эпидемиолога. — Не стоит винить в этом только этих тварей. Эфраим совсем невесело рассмеялся. — Может быть, ты прав. Августин отпил ещё немного пива и снова убедился в том, что такую редкую дрянь ещё поискать надо. Это ж надо было из всей той кучи банок достать именно эту. Видимо, само провидение было сегодня против него. — Солнце почти село. Советую тебе убираться куда-нибудь в безопасное место, — Гудвэзер встал со скамейки. — Не надо со мной нянчиться, — фыркнул Гас. — Лучше бы о себе побеспокоились. Эф улыбнулся. На этот раз Гасу показалось, что его улыбка была… более живой, что ли? Не той, какая была в первый раз, но всё же слабой. Эфраим наклонился к Августину, положил руку ему на плечо и поцеловал. Осторожно, будто боясь спугнуть. Гас даже не сразу сообразил, что произошло. Он уже хотел было оттолкнуть от себя эпидемиолога, но тот отстранился и сам. — Ещё увидимся, — пообещал Эф и, не дожидаясь ответа, пошёл прочь, оставив Августина Элисальде, известного также как Гас, в некотором замешательстве. Эфраим уже ушёл, а Гас только сейчас нахмурился и кинул банку пива на асфальт, то ли от злости, то ли от полного непонимания произошедшего. — Ну и как это, бля, понимать?!