Разукрашенный холст

Он не может им не любоваться. Высокий, статный, а эта мальчишеская улыбка с легким оттенком грусти так маняща, что хочется стереть неуловимую тоску с этих губ прикосновением своих. Он не может не быть им опьяненным. Шлейф из аромата скошенного поля преследует его повсюду. Чарующие нотки морозной свежести медленно сводят с ума, напоминая о нем. Даже сейчас, стоя перед мольбертом, он не чувствует запаха масла, столь терпкого и едкого, что любой другой уже давно начал ловить невидимых бабочек. Он же давно потерялся в грезах. И почему все думают, что за закрытыми веками он видит голубоглазого блондина в черных одеждах, на которого так похож Людвиг? Священная Римская Империя... Чушь! С тех пор, как он увидел северного колдуна, сил думать о ком-то еще просто нет. Глупый, какой же глупый Людвиг! А другие еще глупее, раз так легко позволяют себя одурачить. Он же не глуп. Иван Брагинский прекрасно видит его игру, столь тонкую и изысканную, что невозможно ее рассмотреть, как лицо под венецианской маской. Как он это делает, одному Богу известно, но ничто не может укрыться от колдовского взгляда, который заставляет хиреть и загнивать от невыносимой тоски, когда понимаешь, что ни один, даже самый великий, художник не сможет передать эти фиолетово-голубые переливы на поверхности радужки. Ему остается лишь выть от бессилия. Размазывать краску по холсту дрожащей рукой, забывая о кисти. Макать пальцы в баночки с нужными цветами. Мазать и мазать, закрашивая белый холст. Лишь одна цель - найти эти проклятые всем миром оттенки, но такие манящие для него. Он давно сошел с ума, вслед за ним. Только сейчас, оказавшись на одной волне с Брагинским, Феличиано понял, что тот разумнее всех, просто другие, погрязнув в собственной лжи, принимают его честность и открытость за игру и обман. Хвала музам, обмануть художника намного труднее, он никогда не спутает фальшь с искренностью. Как хочется к нему прикоснуться. Феличе с томным стоном целует полотно перед ним. Дикая абстракция, в которой невозможно что-то понять, но эти краски нельзя с чем-то спутать. Они могут принадлежать только одному человеку. Теперь они принадлежат и ему, отпечатываясь на пухлых губах. Плевать, что краска ядовита! Пусть. Он не может умереть так просто, а если и может, то грош цена ему как стране. И почему ему кажется, что его целуют в ответ? Касания похожие на ласковые волны, такие же прохладные и влажные. Они моментально отключили разум. А был ли он вообще? Иначе бы этот вечный юноша не открывал бы свой испачканный краской рот, не впускал бы в него невидимый язык, оказавшийся неожиданно горячим и таким искусным, что кружилась голова от пьянящих ощущений, а по телу шел электрический ток, превращавший кожу в раскаленную лаву. А ладони охлаждали, что бы распалить еще сильнее. Они ласкали, исследовали, играли, дурманили. Феличе уже забыл как думать, отдаваясь во власть созданных его воображением рук. Морозные поцелуи оставляли пылающие следы на золотистой коже, прокладывая себе путь от уха к ключице, чтобы ее легонько прикусить, вызывая отчаянный всхлип, полу-стон. - Пусть это не кончится, никогда не кончится, - в бреду шепчет итальянец, после чего прикусывает нижнюю губу, когда слегка шершавые пальцы начинают ласкать сквозь тонкую льняную ткань обманчиво хрупкий торс. А слегка усталый вздох ему только померещился? Феличиано резко распахнул глаза, чтобы столкнуться с колдовским пламенем в глазах напротив. Перед ним стоял Иван. На нем была простая одежда, даже излюбленный шарф не скрывал восхитительные изгибы шеи, за возможность увидеть которые итальянец уже давно был готов продать душу. Лицо было несколько измазано в краске, да и одежда слегка пострадала, но эти хаотичные разводы были усладой взору. Они подтверждали: это не бред и не сон. Иван и вправду был здесь. - Невозможно, - прохрипел Феличе, оседая медленно на пол от шока, но его придержали за талию, не давая упасть. Легкая усмешка промелькнула на губах русского. Юношу можно понять. - Как? - Сейчас ты подозрительно немногословен, Феличиано, - улыбнулся Иван, наслаждаясь этой гаммой чувств на лице итальянца, - но я отвечу. Иван медленно наклонился к уху притихшего мальчишки, чье сердце отплясывало тарантеллу, и, невесомо прикасаясь к коже, прошептал. - Я не мог не откликнуться на такой отчаянный зов, мой милый солнечный мальчик. В ту же секунду его обхватывают дрожащие руки, а до слуха доносится тихий плач и судорожные вдохи. Когда он последний раз плакал от счастья? Весь мир сузился до одного человека. Нет, до этих глаз, что так внимательно рассматривают каждый сантиметр кожи, лежащего на полу мастерской юноши. Они уже давно измазались в краске, их тела стали полотнами, расписанными в порыве эмоций и безудержной страсти. Ничего нет важнее для них, чем оставить новый мазок пальцами на разгоряченной коже. Остается лишь неровно дышать, вдыхая запахи зимы и красок, что давно сплелись в единый аромат, который будет известен только им двоим. Тонкими пальцами Феличиано проводит по скулам Ивана, оставляя новый цветной след. - Я так люблю искусство. Ты ведь это знаешь, Иван. Вдох и стон. Глаза в глаза. - А ты - не просто искусство, ты - истинный шедевр. Улыбка и новый поцелуй, укравший гортанные стоны. - Как хорошо, что лишь я это вижу. Иначе я бы вырезал им всем глаза, - вскрик,- чтобы в одиночку любоваться твоей красотой. - Собственник, - медовый голос так ласкает слух. - Жестокий, развратный, собственник. Хриплый смех Феличе отражается от стен с еле уловимым эхом. - А ты и впрямь - колдун. Слишком много видишь, понимаешь. Да и другого объяснения твоему появлению здесь я не могу найти. Фиолетовый огонь разгорается ярче. Все смешалось в один миг. Свет, краски, образы - они парили в воздухе образуя причудливые узоры, отражаясь в языках разноцветного пламени. Они поражали воображение. Движения мужчин стали быстрее и резче. Стоны не прекращались, а таинственные символы словно откликались на эмоции, становясь все сложнее и ярче. В последний миг они взорвались настоящим фейерверком, заполнив собой все пространство мастерской, и потом еще долго мерещились размытыми пятнами перед глазами. Иван и Феличе совершенно счастливые лежали рядом, пытаясь отдышаться. Через какое-то время, Иван приподнялся, опираясь на локоть, и с нескрываемой нежностью смотрел в золотистые глаза итальянца. - Мне не привиделось это, ведь так? - неожиданно подал голос Феличе. - Что именно? - Эти картинки в воздухе. Я видел их. Что это было? - Иллюзия. Я же - колдун. Не забыл? Для меня подобные вещи - пустяк. - Покажи еще что-нибудь. Пожалуйста. Тихонько хмыкнув, Иван стал перебирать в воздухе пальцами, словно рисуя кистью. После чего всю мастерскую заполнили иллюзорные цветы. - Красиво. Но прекраснее тебя нет ничего в этом мире, мой Иван. Мой колдун. И когда ты успел наложить на меня чары?