размытый пепел

первая часть Я проснулась от непрекращающегося кашля. Фрэнк, где Фрэнк? Почему так душно? Что здесь творится, черт возьми? До безумия сухой, горячий воздух обволакивает тело, прикрытое лишь просторной футболкой моего близкого друга, который куда-то исчез. Я быстро поднялась с кровати, чтобы осознать хоть что-нибудь происходящее. Протирая сонные глаза и одновременно открывая дверь спальни, я впустила в комнату новую порцию обжигающего воздуха с сильным запахом гари и уставилась в пронизанную языками пламени половину моей собственной квартиры. Разъедающие мысли царапают сознание, ногти впились в бледную кожу бедра, через боль ускоряются слишком заторможенные мысли. Медленно шагая обратно, будто отказываясь от предоставленной реальности и неуклюже смахивая трясущейся рукой вещи с тумбочки, я разбила на острые части будильник и небольшое зеркало, которое постоянно теряла. По полу раскатились стрелки часов, уже не показывающие настоящее время, и будто горящие стеклышки зеркала, бездушно отражающие тот самый пылающий огненный вихрь. Я бросилась закрывать дверь на онемевших от неимоверного страха ногах, с каждым шагом снова и снова наступая на режущие стекла. Трясущаяся, как осиновый лист, я сползла по теплой деревянной двери от безумного головокружения и отчаянно притянула к груди свои ноги с покрытыми кровью ступнями. За моей спиной квадратные метры сияющего огня, безжалостной игры природы с высокой вероятностью моего проигрыша. Там, за моей спиной, слышится звук обвалившегося дерева и тот самый ‘хруст костра’, который так успокаивал меня в детстве. За пределами моего тела, сжавшегося в бесполезный миру комок острых эмоций, медленно исчезают воспоминания в виде предметов одежды, мебели, ненужных подарков и перечитанных ночами книг. Постепенно тухнет моя жизнь, когда безумный пожар разгорается сильнее. Жизнь – это нелепая ирония. Я сижу, захлебываясь солеными слезами и ничего не пытаюсь сделать, как поступили бы люди из фильмов с наигранной трагедией или каплей здравого рассудка. Мне просто страшно шагнуть в сторону, в эту пугающую неизвестность, скрывающую шаткую грань жизни и смерти. Ужасно понимать, что скоро следующего вздоха может и не быть, а легкие забьет черный пепел с примесью угарного газа. Так трудно дышать, ведь с каждым мгновением грязный, едкий дым проникает струями через дверные щели. С улицы слышен разъяренный крик какого-то парня, плач маленьких детей, женщин и пронзительный звук приближающейся сирены. Этот уличный шум становится все громче и громче, а потом затихает насовсем. Пульсирующая боль кровоточащих ран становится невыносимой, а мозг нещадно отбрасывает мысли, приходящие в мою склоненную на колени голову. Я скоро отключусь и может никогда-никогда не проснусь. Кому люди посвящают свои последние мысли, слова? Возможно, что этот ажиотаж вокруг последних мгновений был всегда крайне нелеп со стороны. Значит, я вряд ли сделаю что-то особенное. «Фрэнки, возьми мою чертову руку», - прошептала я срывающимся голосом, посвящая последние слова парню с очаровательным взглядом ореховых глаз, который всегда куда-то исчезает, как мое уже разбитое зеркальце. И представляя его сияющую широкую улыбку, безумно искренние поступки и наш прощальный поцелуй, я глупо улыбнулась, теряя сознание с протянутой в пространство рукой, безжизненно падающей на осколки. вторая часть Растворяясь в толпе снующих по пустым делам людей, я спешу к Джам. Чрезвычайно хрупкая девушка с темными волосами и большими светло-карими глазами обладает безумной внутренней силой и свободной душой. Она особенная. Кажется, невообразимо давно мы бегали по бесконечным коридорам школьных дней, игнорируя взгляды непонимания и презрения, но при нашем общении я всегда чувствую прежний юношеский максимализм, жажду побега в поисках особенного смысла и высказывания своего мнения. Теплая улыбка девушки слишком заразительна, а ее нелепые привычки давно кажутся родными и близкими. Любовь, подумаете вы? Несомненно, но не та, о которой пишут в толстых романах с трагичными последними страницами, насквозь пропитанными девичьими слезами. Это называется привязанностью. Легкой, почти невесомой зависимостью в присутствии человека рядом с тобой, но при расставании с Джамией тяга возрастает до исполинских размеров. Я нуждаюсь в ее нахождении рядом ровно столько же, сколько и она в моем. Два человека лет с пятнадцати слишком крепко держатся за руки и не могут отойти друг от друга ни на шаг. Безусловно любовь, но не та. Я открываю дверь ее квартиры ключом, который она заказала для меня около двух лет назад и пропитываюсь умиротворением ее квартиры и исключительной атмосферой уюта. - Хэй, Фрэнк, здравствуй - крикнула она мне со своей просторной кухни, на которую она не так часто заглядывает, но всегда делает там невероятные вещи. - Джам, привет, - ответил ей я, повышая голос, чтобы она меня услышала. - Что ты сегодня притащил? Очередной фильм ужасов, да? – спросила она с ироничным взглядом, выходя в испачканном мукой переднике и с забранными в высокий пучок волосами. - Да, да. - Кто бы сомневался, негодяй. Я же просила что-нибудь другое, - старалась сказать обиженным голосом Джам, но не смогла убрать с лица забавную усмешку. - Может в следующий раз, а может и нет. Ты что-то готовишь? – перевел я тему, чтобы не получать еще порцию наигранных разочарованных реплик, скрывающих лишь чрезвычайную теплоту. - А, ну верх моего кулинарного искусства – макароны с курицей, поэтому новинками могу разочаровать. Проходи. Я незаметно кивнул ей и направился в гостиную, заваленную ее чертежами и небольшими макетами. Она архитектор, поэтому во время нередких заказов, постоянного творческого процесса, кажется, что ковром является слой скомканных бумажек, помятых зарисовок и набросков. Сложив некоторые чистые листы в одну стопку на краю стола, освобождая примерно одну треть поверхности, я уселся на диване и взял в руки диск с фильмом ужасов. Джамия принесла две тарелки с лазаньей и большие кружки чая, чтобы не бегать на кухню несколько раз. И это и правда вкусно, хоть она всегда будет шутить на счет своего неумения готовить. - Ну включай давай, не тяни. Все равно с тобой невольно станешь ботаником по ужастикам, - произнесла она, безмолвно усмехнувшись с последней фразы, и растянулась на диване, положив свои ноги на мои. - Удобно устроилась? – спросил я, улыбнувшись ее нахмуренному лицу, устремленному в черный экран телевизора. - Да-да, включай давай, ботаник. Так мимолетно протекали вечера и дни, переполненные тихими улыбками, походами по арт-галереям и фильмами ужасов, сюжеты которых мы вместе научились предугадывать тогда, беспредельно давно. третья часть Я проснулся от нудного гудения будильника, буйно ворвавшегося в мое сознание и сработавшего намного раньше положенного срока. Что с этой техникой не так? Глаза уже не сомкнуть, и, совершенно не выспавшись, я встал с кровати, посмотрев на мирно спящую Джам, прижавшуюся лицом к громадной белой подушке. Ее темные волосы, наполовину скрытые под натянутым до плеч одеялом, при таком освещении казались едва ли не пепельными, а с края кровати свободно упала ее бледная рука, и кончики пальцев дотрагивались до холодного пола. В это мгновение она казалась такой нежной и женственно-воздушной, тут же наталкивая на воспоминания о вечеринке, где она мощным ударом справа доказала свою правоту обидчице. И там же она доказала мне, что я правда хочу быть единственным человеком, который держал бы ее так крепко и близко. Обычное, на первый взгляд, утро отдавало духом беспокойства с примесью нелепого стечения обстоятельств. Непримечательное воскресенье странно началось, а тревожное чувство привело меня лишь к выводу о возможном плохом настроении Джам. На кухне я включил чайник, слегка подвинув в сторону банку белой краски для макетов, и быстро направился в душ, чтобы успеть сбегать в магазин до пробуждения девушки. Собравшись, я стремительно выбежал из квартиры, по привычке закинув за спину свой рюкзак. Пустеющие улицы, наполненные ощущением близости живописной природы, скоро забудут это невесомое очарование с приходом суеты, ленивых прогулок матерей с детьми и эмоциональных разговоров взрослых мужчин ни о чем. Спрятав руки в карманы легкой толстовки, я медленно шел до ближайшего цветочного магазина, будто боясь одним из первых потревожить безлюдное состояние мира. Свернув несколько раз по узким переулкам, таким же тихим и будто заброшенным, я вышел к массивной вывеске, находящейся над входом в необходимое мне заведение. Сонная девушка, заторможенно двигаясь, осуществила мой скромный заказ и пожелала ‘всего хорошего' с жаждой дополнительного сна и оттенком шаблонного обращения. Я вышел из транса, ускорив шаг по направлению к дому Джам, предельно аккуратно держа в руках небольшую алую розу с острыми шипами, защищающими тонкий стебель. Казалось, что все парящие в окружающей среде эмоции, спокойствие и беспечность, тревога и настороженность, привязанность и нежность, сосредоточились в этом хрупком, как и сама девушка, цветке, пытающимся защититься от окружающего мира красивыми темно-зелеными колючками. Я преодолел последний поворот, устремляя взгляд на чертовски знакомое здание и уронил мою хрупкую розу на бездушный асфальт, мгновенно раздирающий ее бархатно-алые лепестки. Те самые окна, в которых я каждый день ожидал горящий свет от настольных ламп, трещали от натиска ярчайшего пламени, тянувшегося к утреннему свежему воздуху. Среди множества квартир пылало только несколько, очагом которых было самое ценное для меня помещение с человеком, которому всегда нужно было знать, что я в порядке, хоть со мной всем так нелегко поладить. Я не помню, безумно кричал я или молчал, бежал до бессилия или стоял в оцепенении, до боли смеялся или рыдал в содроганиях. Это не важно, ведь я лишь сгорал вместе с этим зданием, ощущая вместо разгоняющего кровь сердца горсть горящих углей с примесью угарного газа. А там, в полыхающем огне цвета разодранных лепестков, находилась девушка с пепельными волосами и пропитанными ужасом глазами, которая так и не услышит сравнения ее с хрупкой розой.