Сны, миры и отражения

После смерти бабушки Юджин потерял ощущение времени. Остались только слова, глупые слова, спрятанные под стекло, вплавленные в мертвое железо — ничего-то они не значат (все бессмысленно, смирись и не дыши). А еще остался огромный пустой дом — почти целый мир — там много, очень много пустоты, и тишины, и, наверное, смерти. Юджин точно не знает. А бабушка все также ласково смотрит с фотографии в черной рамке, смотрит прямо перед собой: не видит ни внука, ни что-либо еще. У нее перед глазами тоже пустота, отныне и навеки. Это дает надежду (замри и не двигайся, охота уже началась). О, да, охота началась: на мысли, чувства, желания. Юджин сбегает из дома — в школу, магазин, куда угодно (к черту все, только бы подальше от призраков и самого себя). Ему некуда возвращаться. Бабушка всегда говорила: «Нельзя давать власть пустоте». Юджин слишком маленький в огромном мире (и огромном доме), и ему не хватает целой кучи важных (очень или так себе) вещей: возраста, сил, надежды, тепла, веры. Еще ему не хватает жизни и света, а если честно, без уверток, недомолвок и неуклюжих намеков, то ему просто нужен охотник. Из тех, что повелевают тенями, не боятся смерти и видят пустоту насквозь. Юджин слеп, глух и нем. Един в трех лицах — а стало быть, почти Бог. Чужой Бог в сердце пустоты. Тоже чужой. Только вот у Богов не бывает таких домов, и теней у них нет, и отражения не оживают. Нормальные отражения должны умирать, когда их хозяева уходят от зеркал (умирай сам, раз уж оказался слабее). Насчет дома Юджин не уверен. Возможно, у Богов там тоже полным-полно пустоты и одиночества. И с тенью у него все не так уж плохо — обычная порожденная светом тень. А с отражением — полный провал. Отражения у него больше нет. Потому что тот, кто смотрит с той стороны стекла, старше, злее; не такой. Не Юджин (не человек). Бабушка еще говорила что-то о важности имен. То ли они (истинные) дают силу над пустотой (о, эта вездесущая пустота и ее жестокие дети с вечной жаждой чужого тепла), то ли, наоборот, отдают тебя в ее руки. Юджину как-то все равно. Ему не подходит ни одно, ни другое. Да и поздно. Он чувствует кожей липкую паутину безнадежности. Мертвый дом оживает по ночам, становится гуще тьма, а мост лишь один: человек — отражение (и пустота, между ними, вокруг и внутри). Граница — зеркало. Граница соединяет миры. Она тонка и хрупка, Юджин так и видит летящий камень, слышит звон осколков и смех, который вырастает из смерти. Он прислоняется лбом к холодному стеклу, чужие мечты рвутся наружу (ночь везде, отражают не только зеркала). В школе ничего не меняется. Ли Нэмэ носится в обнимку с журналом и рассказывает всем желающим (Юджин в числе желающих по умолчанию) о том, что творится в мире. А в мире творятся чудеса. «Сверхъестественная чушь», — думает он раздраженно, а на самом деле даже рад. Оборотни, вампиры, зомби... Никого из них не существует, впрочем, Юджин не слишком уверен. Живых отражений тоже вот не существует, и охотников, и домов с привидениями. Его собственное отражение кривит губы в неприятной усмешке и тянет к нему руки, Юджин не бьет зеркала только потому, что это не поможет. Его лучший (и единственный) друг — охотник. Му Ён — чертов охотник и знаток всех граней реальности, и здесь его нет, и ждать бесполезно (ожидания всегда обманывают). А дом (хранилище пустоты и дверей в иные миры), конечно, не с привидениями, но потусторонних тварей в нем хватает. «А бабушка рассказывала в детстве сказки о Джеке-Повелителе теней», — вспоминает Юджин. Джек О'Лантерн — лучший из охотников (на том и этом свете), а еще он — важная шишка, и Му Ён предпочитает не говорить о нем. Юджин видел как-то телохранителя Джека. Жуткий тип и убийца (они там все жуткие до дрожи и все до единого убийцы). Дома тоже ничего не меняется, потому что времени-то больше нет, и все, что есть, было всегда, а все, что будет, сбылось давным-давно. Внутри горит свет, а на улице — ночь, город спит. Отражение в окне нечеткое, но не менее живое, чем в зеркале. Юджин боится, что однажды просто не найдет выход из этого проклятого дома. «Кем была бабушка?» — гадает он, рассматривая фотографию. Ей бы не понравились цветы рядом (это все чужие правила, отговорки «так принято»). Мысли не слушаются, разбегаются, Юджин плавно проваливается в темноту. Кошмары уже ждут его. Ползет трещина по стеклу, тянет холодом. Он обматывает стекло скотчем: пытается удержать разрушение и заодно установить еще одну границу. Бесполезно. Осколки — вот и все, что у него остается. Много-много острых осколков, а также желтые глаза, что отражаются в каждом из них (чужие глаза, глаза демона, не смотри в них, иначе забудешь, забудешь, забудешь). Юджин помнит все. Пустоту и холод, голод и тень, проход, безмолвие и открытую дверь. Юджин помнит все (и немного больше). Он — охотник, а жертва — вот, прямо перед ним. Нет, плохое слово. Он трясет головой. «Би Гак», — шепчет темнота за его спиной. И тогда Юджин рвется из чужой памяти (обрывает клейкие нити, а вдогонку несется насмешливое «не уйдешь, не сбежишь, сгинешь во тьме»). Наутро гудит голова, и свет режет уставшие глаза, Юджин подозревает, что под ними у него синяки. Он не помнит точно, что ему снилось, и радуется этому. Бабушка говорила что-то и про сны, она рассказывала много сказок, историй, а теперь история сама зовет его в гости, и отказаться нет права и сил (будь честным: тебе просто интересно, и нет другой правды, и нет ничего, кроме правды, а ложь — всего лишь ее отражение; в отражении — истина). Если бы время существовало, то Юджин бы уже точно опаздывал. А так он ждет друга. Не друга — охотника. И пусть надежда умирает последней, он ведь не смерти боится. Ему страшно другое: затеряться в собственном отражении, перестать быть собой. Днем становится легче, а впрочем, у Юджина все смешалось, у него и день, и ночь одновременно, солнце встает, садится, мигают звезды, луна скрывается за облаками (и повсюду блестят осколки разбитого зеркала); пустота играет с ним в свою злую неправильную игру. И Юджин уже почти готов сдаться, куда ему деваться от дома, себя и отражения, и от этих осколков (будущих или прошлых), но охотник возвращается. На улице светло, безлюдно и совсем не страшно. Му Ён стоит, прислонившись к стене, и смотрит на Юджина (улыбнись, что ли). И тот неуверенно улыбается, уголки рта неприятно тянет (не усмехайся, держи себя в руках, иначе охота обернется другой стороной). — Давно не виделись. В голосе Му Ёна звучит неподдельная радость. Он тоже улыбается, и в его улыбке достаточно тепла, но глаза скрыты темными очками (кто знает, что скрывает его взгляд). — Извини, что не был на похоронах, — неловко говорит Му Ён. «Охотник», — поправляет Юджина вкрадчивый голос. Тот, кто сидит в зеркале, всего лишь тот, кто прячется в нем самом. И Юджин так и не просит помощи (все-таки он боится смерти). Нет, смерти боится другой. Осторожный. Полуживой. Нездешний. Зайти в гости Му Ён отказывается. — Есть одно дело, — объясняет он. Юджин не спрашивает, просто молча кивает. Он знает, что дело это зовут Чау Юнг, тот самый, телохранитель знаменитого Джека. Учитель Му Ёна. Они прощаются. Дома еще тоскливее, чем обычно. Уборка не помогает отвлечься, а усталость не способствует хорошему настроению. Дело в том, что Юджин боится, а боится он, потому что не понимает. Ему было бы спокойнее, чувствуй он спиной чужой жадный взгляд. Он предпочел бы слышать тихий шепот, шаги, смех, смотреть на танцы теней и видеть, как загораются в темноте глаза (его персональное маленькое солнце или, скорее, луна, ей больше подходят ночь и безумие). Ничего это не происходит. Даже отражение кажется обычным. Юджину бы радоваться спасению, однако он чует подвох (спи и не бойся снов). И почти готов позвать желтоглазую тварь по имени, только бы найти, куда она спряталась (нет хороших концов, удачи не существует, спи и возвращайся другим). Но вовремя вспоминает слова друга и не поддается искушению. Возвращение Му Ёна что-то меняет в нем. Пустота не отступает, нет, она ждет (притаилась и выжидает), терпеливо ждет, когда Юджин сделает неверный шаг, когда охотник будет далеко, когда зеркало сможет поглотить весь свет, какой только есть в мире. Луна — жадное существо, луна и те, кто родился по ту сторону ее отражения. Ну а Юджин не ждет ничего хорошего, он пытается быть другим, поступать иначе (не сходить с ума от тепла и стука сердца). А еще вновь возникает время, потрепанное, истерзанное донельзя, свивается петлями где-то внутри (и снаружи тоже), связывает, сковывает (от себя не убежишь). Время, которое вышло из строя, и теперь прошлое переходит в будущее, а настоящее — вот оно: сейчас, потом и всегда. Юджин вслушивается в тишину и закрывает глаза, всего на минуту, но время сходит с ума вместо него, и поэтому минута превращается в вечность. В этой вечности у него ни бабушки, ни дома. Зато есть пустой город (пустота — лишь точка отсчета, остальное неважно). Он идет по городу, настороженно оглядываясь. Никого. Только горят на улицах желтые фонари, светятся желтым окна, из-за облаков выползает луна. Здесь столько желтого, что это вполне может быть мир безумия. Здесь столько желтого, что его глаза не могут быть окрашены в другой цвет. Он шагает бесцельно и в какой-то момент понимает, что нет, он идет на зов. Еле-еле слышный шепот, слабое необжигающее пламя (чужое). Слова обманывают его. У ведьмы седые волосы, смутно знакомые черты лица. Будущее? Прошлое? У него есть лишь настоящее, а значит, нет памяти. Отблески огня пляшут в спутанных волосах, отчего они кажутся рыжеватыми. — Би Гак. Ведьма поднимает голову. Выцветшие глаза, наверное, когда-то тоже были желтыми. Он молчит. Нет больше слов, не для него, чаша полна (а время или яд в ней — не все ли равно). Не пошевелиться, не забыть, не вспомнить. Огонь лижет дно котла, а там не зелье: звенят осколки, умирают отражения. Мертвый город на тысячи шагов вокруг. Би Гак собирается убить чертову ведьму, собрать осколки воедино и спасти все отражения (ему нравится жить). Первое удается удивительно легко. А дальше он не знает, что делать. Складывать свое имя, вечность, зеркало или что-то другое? Мертвая ведьма тихо смеется, и Би Гак читает по губам: «Проиграл...» — Юджин! Да Юджин же! Кто-то трясет его за плечо, и он испуганно вскидывается (осколки врезаются в ладони, течет кровь, течет огонь, с неба стекает луна — все течет, кроме времени). — Юджин! Сон отпускает неохотно, зато память стремится к забвению, и через мгновение он уже не может припомнить, что именно ему приснилось. — Кошмар? — спрашивает Му Ён. Юджин кивает. Ему страшно, странно, холодно, в этом доме не сбежать от пустоты и кошмаров, в этом доме даже не сойти с ума от одиночества: обязательно кто-нибудь придет и все испортит. — Как ты сюда попал? — спрашивает Юджин. — Разве не ты приглашал меня в гости? Он смеется. — Разве ты нечисть, чтобы... — и замолкает, не договорив. — Разрешение лучше иметь в любом случае, — серьезно замечает Му Ён. И добавляет нехотя: — Просто сон приснился. Нехороший. Не смог дождаться утра. Юджин знает, что просто снов не бывает. У него таких — целая ночь, ночи напролет, если точнее. А еще он помнит, что для охотников нет запретных путей. И поэтому старается не задавать больше вопросов. Не возмущается, зачем это Му Ён полез в чужой дом. В конце концов, ничего плохого не случилось. Не случится. Не случится же? Ведь это Му Ён. Му Ён, знакомый с детства, ближе — только бабушка, которой больше нет. Это тот, кто спасал его от голодных теней, учил правилам других граней. Тот, кто убил собственного брата. Охотник. Юджин гонит прочь любые мысли. У него в голове сейчас все равно водоворот грязной пены. Может быть, это просто вечная ночь, и не времени нет, а дня, и потому кошмары мучают его наяву — на самом деле он спит. Или, может быть, ему все только кажется, он устал, потерял единственного родного человека, надо отдохнуть, отпустить, свыкнуться с пустотой (неизбежность пути в любую сторону). Му Ён явно не собирается покидать дом Юджина в ближайшее время. Спрашивает, не надо ли помочь, и, услышав отрицательный ответ, говорит, что останется вздремнуть. — Бессонная ночь, — напоминает он. Юджин уходит в школу. И, может быть, когда он вернется, что-нибудь наконец изменится. «Никогда», — шепчет отражение. Му Ён закрывает глаза.

***

Би Гак улыбается. Охота — его точка отсчета. Старая ведьма мертва, но по его следам уже идет охотник. Иногда приятно почувствовать себя жертвой — перед тем, как вцепиться в чужое горло и... Би Гак с удивлением понимает, что на этот раз его не интересуют ни кровь, ни душа. Охотник похож на одного его знакомого (мертвого слишком давно, чтобы ожить, или как раз мертвого достаточно давно, чтобы преодолеть границу и вернуться). В желтых глазах загорается азарт. Би Гак идет по городу, теперь нет никаких сомнений в его смерти. Вокруг осыпаются стены. Лишь один дом стоит, не тронутый этим разрушением. В нем наверняка кто-то живет — кто-то, в ком хватает силы удержать незыблемые границы посреди нарастающей пустоты. Би Гак заходит внутрь — пусто и тихо. Не слишком светло, но он никогда и не любил свет. А еще в доме чисто, никакой пыли или грязи. Как будто его хозяин вышел буквально на минутку (и не вернулся, никогда больше не вернулся обратно). Би Гак слишком поздно понимает: что-то идет не так, а потому попадается в ловушку. В зеркале, самом обычном зеркале, которые так любят ведьмы, отражается не он. Мальчишка, рыжий, с удивленными желтыми глазами — не копия, скорее, неумелая подделка. С оригиналом такую ни за что не спутать. Проблема не в этом. Би Гак не может отвести взгляд, не может закрыть глаза, ничего не может. За спиной мальчишки — едва заметная тень, но узнать ее легко: та самая ведьма. Недаром говорят, что ведьмы одновременно живут во всех возможных мирах. Похоже, это действительно так. Мальчишка не замечает ни Би Гака, ни ведьму. Хотя, наверное, как раз Би Гака он замечает — шарахается от зеркала, отражений на любых поверхностях, сбегает куда-то, где его не видно. Возвращается. Неведомая сила связывает их воедино, стягивает миры, словно бусины на нитке, сминает отражения. Би Гак ощущает азарт охоты. А потом появляется охотник. Тот самый, что шел по следу мертвой ведьмы. Он пока ничего не делает, присматривается, вынюхивает что-то, остается в доме один, снимает зачем-то свои очки и трогает стекло — Би Гак невольно отшатывается. Охотник довольно скалится, что-то бормочет под нос, и в тихом голосе слышится угроза. Би Гак не боится, он и не знает, что это такое. Зато он знает имя своего отражения, а это отличная возможность поменяться местами. События и вещи начинают обретать смысл. И, когда Юджин приходит домой, уже Би Гак ловит и не отпускает чужой взгляд. Все происходит правильно. Мальчишка замирает от неожиданности, потом дергается (поздно искать ответы, поздно спасаться бегством, поздно умирать). Миры летят кувырком.

***

Му Ён тоже знает, что просто снов не бывает. Первый такой он видит там, на другом слое реальности, откуда в наш мир пробираются всякие голодные твари (тварей много, но людей еще больше: хватит на всех). Во сне Юджин, весело улыбаясь, вырывает у него сердце. Му Ён недовольно морщится от ощущения пустоты в груди и, не задумываясь, убивает друга (защитная реакция, ничего сложного, личного, странного – так бывает). Случившееся вызывает не самые приятные воспоминания, не то чтобы ему было больно, просто это из разряда «хочется забыть навсегда». И он почти радуется (почти — не считается), когда лицо Юджина в какой-то момент сменяется лицом Игнацио. Тот молчит, и это пугает Му Ёна больше всего. Он не удивился бы обидным, горьким словам, злым вопросам, даже попытке драки (смерть ведь меняет каждого). Но молчание лишает возможности оправдаться, хотя бы в своих собственных глазах. Молчание — это та же тишина; если слов не слышно — еще не значит, что их нет. Охотнику вот слышится негромкое «Лан», и тогда он наконец просыпается. Второй сон проходит по-другому. Му Ён точно знает, что спит, а потому не делает попытки вырваться. Юджин двигается рвано, неловко, точно сломанная кукла. «Недоделанная», — приходит в голову мысль, и охотник видит в темноте, за спиной своего неудачливого друга, тень — не из тех, что порождает свет. Тень угловатую и страшную, пока еще неживую. Тонкие, еле заметные нити тянутся от нее к телу Юджина. Неполное превращение — вот что сейчас происходит. То ли обмен, то ли замена. У Юджина огромные мертвые золотые глаза. Золото вечно привлекает всякую нечисть. Тварь за спиной шипит, и Му Ён представляет, как она скалит крупные острые зубы — на самом деле эта тень не имеет постоянной формы и, наверное, не похожа ни на человека, ни на животное. В этом и заключается сила низшей нечисти. Привязка к форме — всегда определенные ограничения, что бы там кто не думал. Сон обрывается на середине. По крайней мере, так считает Му Ён, а в голове бьется ненавистное «опоздал, опоздал, опоздал», сливаясь в протяжное бесконечное «опоздалопоздалопоздал» (сошел с ума в поисках выхода, а выхода-то и нет; не было никогда). Не заметил вчера изменений, обрадовался долгожданной встрече, расслабился. Охотник пробирается в чужой дом, что встречает его мертвенной тишиной. А Юджин спокойно спит — никаких тварей, захвата человеческих тел, ничего потустороннего. Непохоже даже, чтобы ему снились кошмары. Обычный сон, обычная ночь. Обычное проникновение в чужой дом с благими намерениями (сегодня и только сегодня — специально для вас — все дороги ведут в ад, а также завтра, послезавтра и в любой день на выбор). Но Му Ёну все равно что-то не нравится. Чутье охотника говорит ему об опасности. Он трясет Юджина за плечо — тот и не думает просыпаться (находится сейчас далеко, не следует тревожить ушедших). Му Ён окликает друга по имени, снова и снова повторяет одно и то же, и тогда тот открывает глаза, сонные, мутные, дергается, на лице проступает удивление пополам с раздражением. Охотник ощущает себя полным дураком. И потому решает остаться. На самом деле он просто не может уйти. Ему кажется, стоит только сделать шаг из этого опасного дома, как он потеряет Юджина, бесповоротно и навсегда. И вот опустошенный Му Ён остается досыпать свою полную кошмаров ночь, а злой Юджин дожидается утра и уходит в школу. Когда он возвращается обратно, охотник все еще спит, или опять спит, или уже спит — время не подчиняется правилу линейности, следствия и причины меняются местами. Полная неизвестность. Это как темнота, раскрашенная яркими цветами, или тишина, наполненная тысячами звуков — а ты слеп или глух или попросту живешь в ином измерении и потому не видишь или не слышишь. Пустота всегда настигает неожиданно.

***

Мир больше не страдает неизменностью. Юджин понимает это почти сразу: взгляд случайно падает на зеркало — и все: конец, падение в бездну, вечный сон... Что там бывает еще? Быстрая смерть, неожиданное спасение, случайная встреча, гибель мира и множество других способов навсегда изменить свою жизнь. Юджин бы выбрал что-нибудь из этого списка, да вот беда: выбора нет. Ему остается только смотреть в горящие торжеством глаза и пытаться вырваться. Но тварь держит крепко, а затем все приходит в движение. Гигантский водоворот раскручивает миры (главным образом их два: знакомый и его отражение, однако есть и другие), и Юджин в центре несуществующей воронки проваливается, задыхаясь, в пустоту. В темноту. Потому что с той стороны холодного стекла что-то есть. Или кто-то. Там тоже мир, не то чтобы хуже прежнего, но Юджин бросается к зеркалу, в отчаянии прижимает к нему ладони — отражение издевательски ухмыляется (опять эта чертова неизменность, с какой стороны ни посмотри) и машет рукой, резко отворачивается, уходит. Он остается один на один с чужим миром и собственной пустотой. И ему уже не увидеть, как что-то меняется в чужих глазах — там больше нет узнавания (куда бы ты не пошел, пустота найдет тебя). Осколки режут ладонь. Он удивленно смотрит, как течет кровь, пока она не останавливается. Он находится в каком-то доме, его зовут Би Гак, и он не помнит, как здесь оказался. И что произошло, тоже не помнит. В памяти — мешанина странных образов: лица, мысли, события, обрывки снов (не поймать, не удержать; все попытки бесполезны), и со временем творится просто беда. Был зов, и была ведьма. «Мертвая ведьма», — вспоминает он со злым удовлетворением. Зеркало в эту историю не вписывается, как и дом. Зеркало. Дом. Он не привык, чтобы какие-то слова волновали его. На улице вечер, расползается темнота, город слеп — за окнами прячется пустота. Странное место. Безоблачное небо кажется светлее всего, откуда-то выплывает луна, света от нее мало. Би Гак шагает по темным улицам и думает, что так уже было. Здесь или в каком-то другом мире, с ним или с кем-то еще. Где-нибудь (и когда-нибудь) обязательно найдется тот, кто будет просто идти вперед, не зная ни прошлого, ни будущего, с неопределенным настоящим, не обращая внимания на сдвиги времени и пространства. Би Гак о таком не задумывается. У него есть имя, дорога, много холода, ну и много крови заодно, а чья она — какая разница. Еще у него есть отражение (что радует) или оно было когда-то давно (что уже настораживает). Би Гака манят зеркала. Или окна пустых домов (на фоне пустоты лучше чувствуется жизнь). Пусть иметь дело с зеркалами опасно (кто знает, что таится в их глубине), но он подолгу вглядывается в стекло, где какой-то другой мир и какой-то другой он взаимно притягивают друг друга. А может, и отталкивают. Иногда это кажется правдой. А иногда самой большой ложью, какую только можно придумать. А иногда Би Гаку снятся сны — о той стороне, так похожей на его собственный мир. Только у него там солнце вместо луны, смех вместо холода и ни одной жертвы. Видимо, всех их легко заменяет охотник. Совершенно глупый мир, у которого есть единственное и неоспоримое преимущество — тепло. Но рано или поздно Би Гак всегда просыпается — в вечной пустоте. А в пустоте бродят различные твари и стоят города. Люди прячутся за стеклом либо прикрываются смертью. Ведьмы сплетают тишину в слова. Би Гак точно знает, что однажды сумеет разбить это надоевшее стекло и вырваться на свободу (вернуться домой).

***

Му Ён просыпается под вечер с ощущением свершившейся катастрофы и неизбежности всех событий, случившихся и будущих. Скомканная ночь, невнятный день — вряд ли это достойные причины для беспокойства. Не высыпаются многие, и только Му Ён видит в этом дурной знак: конец света, нашествие потусторонних тварей, смерть Юджина. Слишком уж часто тот умирает в его снах. Впрочем, пока недостаточно часто, чтобы это отразилось на его жизни. А она тем временем продолжается — самым обыкновенным образом. И время тоже приходит в норму. Это означает утро, день, вечер, ночь и так бесконечное число раз. Секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы, годы и что там еще придумало стремящееся все сосчитать и учесть человечество. Хотя так далеко Му Ён не заглядывает. Он не видит смысла в будущем, пока есть настоящее. Юджин постепенно оживает, перестает походить на бледную тень самого себя. Прошлое обесцвечивает память, и в этом случае никто не является исключением. Джек собирается на покой — по крайней мере, такие слухи ходят между охотниками, Чау Юнг злится больше обычного, Му Ён с утра до ночи зашивается на работе, и вовсе не из-за внезапного нашествия нечисти. Возня с бумажками, по его мнению, гораздо хуже. Юджин начинает задумываться о будущем, но пока никак не может решить, что же ему выбрать. Карьера охотника даже мельком не напоминает его мечту, скорее, кошмар. У него еще есть время подумать. Странности постепенно забываются, сходят на нет. Юджин списывает их на смерть бабушки, Му Ён — на профессиональную паранойю (с таким учителем, как Чау Юнг, иначе и не получится). Дела у всех идут совсем не плохо, разве что потусторонним тварям не очень-то везет в человеческом мире — с человеческой точки зрения, что по этому поводу думают они сами, неизвестно. Только иногда, совсем изредка (а если и чаще, то это просто не запоминается) Юджину снятся необычные сны. Стекло, разделяющее миры, отражение, которое на самом деле нечто большее, и тогда ему чудится, что он потерялся — в пространстве, а может быть, даже во времени. Что-то давно забытое, смутное тревожит его, и по утрам реальность кажется слегка размытой, нечеткой. Потом все проходит, и Му Ён ничего не замечает. А если и замечает, то не говорит. Юджин молчит. Он догадывается, к чему могут привести подобные разговоры. Он помнит Игнацио, и холодный взгляд Чау Юнга, и почти кукольную (неживую) отстраненность Джека О'Лантерна. Му Ён тоже помнит все это, а знает куда больше Юджина. У того временами глаза становятся совершенно дикими, и охотник готов поклясться, что у твари перед ним нет ничего общего с его другом, кроме внешности. Но — все проходит. И Му Ён ругает себя за излишнюю мнительность или обещает в следующий раз уж точно рассказать все Чау Юнгу (и будь, что будет). Вот поэтому он и делает вид, что все хорошо, все в порядке, нет причин для беспокойства. Это «будь, что будет» его не устраивает. В конце концов, все действительно хорошо — большую часть времени. Просто Юджин иногда боится заснуть и не вернуться (глупые детские страхи; чужие страхи), не любит зеркала, терпеть не может желтый цвет и забывает собственное имя. Просто он иногда ощущает себя на чужом месте, чужим, выдумывает истории, которые творят в его голове, что им вздумается. Юджин не собирается просыпаться и возвращаться домой. Он точно знает, что попал в лучший из миров.