Именительный

Завывания ночного летнего ветра завораживали. Он приносил в город запах незабудок, скошенной травы и чего-то сладкого, приторного, разливающегося патокой, липко осыпаясь на сочную листву и одинокие дома. На балконе стояли двое. Молча, в тишине, травили свои больные лёгкие никотиновой, с лёгкой примесью запретного, заразой. На небольшом деревянном столе в глубине двухкомнатной квартирки лежала перевернутая пустая бутылка. Далеко не элитный алкоголь, с горьким привкусом, отдающий чем-то металлическим. Говорить было нечего, незачем, не нужно. У них ещё есть три часа до рассвета, прежде чем солнечная радиация задушит их в своих приветственных объятиях. В свете ночных фонарей блондинистые волосы казались одинаковыми, хотя во время правления солнца это было не так. Изумрудные глаза задумчиво прикрыты, а небесно-лавандовые смотрят с интересом куда-то вдаль, словно выискивая там ответы на свои старые вопросы. Погода плюсовая, как-никак август, но лето выдалось не жарким и даже не тёплым. Ртутные термометры маячат около отметки пятнадцати - днём, около семи - ночью. У Артура по коже мурашки, но кто знает, погода ли виновата в этом? Когда парень со "смешными бровями", как про себя его называет Джонс, что-то бурчит под нос - Альфред смеётся. Милый британский акцент, так явственно воспринимающийся после выпитой бутылки дешевой текилы доводит парня до улыбки. Обоих немного пошатывает, но они делают вид, что не замечают этого. Так же, как и дрожи Артура, непонятной хрипотцы в голосе Джонса и немного накаленного мыслями воздуха. - Красиво.. - завороженно шепчет американец, тыкая пальцем в напичканную огнями и фонариками телевизионную башню. Керкленд скользит взглядом по длинной руке, натыкается на выступающие вены около запястья, ровные ногти и косточка, играющая переливами мутного света. Нет, Артур не сходит с ума, у него не пересыхает в горле, а ноги не подкашиваются так, как это часто описывают в книгах. В этой полутемноте англичанин невольно ловит себя на мысли, что Альфред сейчас похож на Капитана Америку из того фильма, название которого вылетело из головы. Они вместе брали диск в прокат, чтобы потом смотреть воскресным вечером, слушать громкое чавканье одного и недовольную критику другого. Они делали это вдвоем. Что-то вроде общей тайны. Мутный разум немного тормозит, но только не тогда, когда Артур прижимается к американцу со спины и утыкается носом в широкое плечо. От него пахнет чипсами и, совсем немного, яро пробиваясь, отдаёт медом. Керкленд ненавидит чипсы - это вредно, а мёд, чёрт возьми, напоминает о глупом брате, но именно сейчас этот запах кажется ему неповторимым. Он втягивает его полной грудью, обвивает руками талию Альфреда. Огромный, тёплый, приятный. Пьяный момент, когда внушительные и судьбоносные проблемы уходят на второй план. Джонс грустно улыбается, а Артур не улыбается вовсе. Закрывает глаза, тыкается холодным лбом в крепкую спину Альфреда, устало вздыхает. Ветер усиливается. Американец все понимает без слов. Керкленд не будет плакать, он же чертов джентельмен. Керкленд будет молчать до последнего, но Джонс знает, что слабый и хрупкий снаружи - маленький мальчик внутри. Его Артур, ха, его - местоимение, которое расстворится с рассветом, выветрится как алкоголь. А ведь осталось так мало.. - Не бойся, Арти. Все у нас будет хорошо. И им плевать, что они оба знают - хорошо не будет. Брат не вылечется от рака, мужчина-француз не отстанет с просьбой расчитаться за долги покойного отца, но ветер все так же продолжит приносить в двухкомнатную квартиру капельку солнца, а теплые руки и настойчивые губы не покинут его, какой бы не была цена.