Смотри - чайки...

Джим, конечно, частенько пребывал в суровом расположении духа и не менее суровом расположении к окружающим, но сейчас он выглядел... уставшим, измученным... но отнюдь не злым или агрессивным. По крайней мере, так интуитивно казалось. - Хопкинс, - негромко позвал Горд. Джимми на мгновение прекратил своё занятие - бросание камешков в воду - исподлобья посмотрел на друга, прищурившись, и продолжил, отведя глаза. Вэндом колебался - не будет ли лишним приставать сейчас к человеку с вопросами, но он действительно хотел помочь. Хотел помочь Джиму хотя бы высказаться. Излить всю чернь на него, если будет угодно... Вокруг - ни души. Только плеск воды и тоскливые позывные чаек. И солнце, вальяжно закатывающееся за горизонт и небрежно раскидывающее свои лучи, которые, впрочем, уже не источали тепла, как месяцем ранее. Горд робко направился к сидящему на краю пирса рыжему бунтарю, который уже ничего не делал, а только лишь устремил взгляд ледяных серых глаз куда-то далеко, дальше тех гор и лесов, почти оголевших от дуновений приближающейся осени. Каждый шаг отдавался легким скрипом дорогих фирменных ботинок по старой размокшей древесине, и Вэндом подумал даже, не раздражает ли это Джима... Он, поразмыслив, отыскал более-менее чистый и не такой мокрый участок пирса чуть позади Хопкинса и, найдя, аккуратно уселся, обняв колени руками. Молчание длилось долго. Будто бы вовсе нечего сказать. В этих огненных солнечных лучах Джимми казался совсем необычным - такой яркий кусочек этого тусклого, старого, однообразного городишки. Словно он сам с Солнца, и теперь смотрит на закат так пристально-грустно, жалея, что слетел оттуда в этот город, будто хочет вернуться обратно... Но, нет, к сожалению, в его жизни не было солнца. Никогда. Ни единого лучика. Он никогда не чувствовал настоящего тепла, настоящей трепетной заботы, чувства любви, наконец. Он видел только безразличие, граничащее с отвращением со стороны матери, чувствовал и ощущал на себе в разные периоды своего непродолжительного существования ненависть, желание унизить и растоптать. Потому что всегда был сильнее Их всех. А те, кто слабее, как известно, стараются сделать ещё больнее и навредить с ещё большим усердием. И сейчас в 16-то лет он уже уверен, как делился он однажды с Гордом, что никакой семьи, никаких детей, никакого домика с белым заборчиком и никаких кошечек-собачек в его жизни уж точно не будет, потому что это - ложь и такой жизни не существует. Горд ещё подумал тогда: "Что за чушь тебе в голову лезет в 15 лет?", и даже ему тогда было смешно от этих слов одноклассника - он-то ведь прекрасно знает, что всё это существует. Его воспитывали... по-другому... С тех слов год прошёл, может, чуть больше. Но теперь-то Вэндом отлично знал этого парня, который гораздо старше, сильнее и умнее всех Их. И его, в том числе. Теперь он - просто потерявшийся в этой жизненной суматохе человек. Никому, по сути дела, не нужный... И сам он очень хотел, чтобы все думали, что и ему не нужен никто... - Если хочешь, я сейчас уйду, - Горд сказал это тихо. Понимая, что, может быть, именно это будет нужным сейчас. Уйти и никогда не встречаться с ним больше. Продолжать учиться в своей юридической школе, в которую его определили экспромтом от Буллвортской Академии (ну и, конечно, не без помощи отца), а Джим, в свою очередь, окончит Буллворт и поедет учиться в какой-то там колледж, на собственно накопленные деньги от работы почтальоном или газонокосильщиком... - Нет, - коротко ответил Хопкинс, дёрнувшись, почему-то, в сторону друга, будто был готов схватить его, если он действительно встанет и уйдёт. Горд тихонечко выдохнул с облегчением. Это было очень многозначительное "нет". Он знал. Рискнув, он пододвинулся поближе к Джиму и взял его холодную руку в свою. - Всё будет хорошо, ты же знаешь... - шёпотом, уложив голову ему на плечо. Почувствовал, что он в ответ сжимает ладонь чуть сильнее. Ещё пока не холодный, но свежий ветерок скользил по лицу и рукам, забирался под воротник брендового свитера, трепал ресницы закрытых глаз. - Смотри, Горд - чайки, - указывая чуть выше пылающего горизонта, отражающегося в тёплых ледяных глазах. В глазах с появившейся надеждой... И никаких домиков с белыми заборчиками. И, уж тем более, детей.