Первая кровь осени

Одеяло из «бля, овцы» определенно его преследовало. Когда Мэтт на вторую ночь тихо смылся из спальни, устроившись на кушетке в углу кухни, он точно не брал с собой этот культовый предмет, однако едва солнечные лучи заскользили по его лицу, заставив поморщиться и приоткрыть глаза, одеяло уже было тут как тут, раздражая щеку грубой шерстяной фактурой и запахом навевая мысли о славных многовековых традициях скотоводства. Лучи солнца, безнадежно пытавшиеся пробиться сквозь заслонки век, оказались разноцветными. Витраж из множества цветных осколков стекла дробил их на россыпь ярких пятен, превращая комнату в шизофренически-яркий калейдоскоп танцующих бликов. Будто все оттенки спектра, которые Мэтт еще не успел водворить на законные места в своем сознании, решили разом навалиться на него, едва дождавшись пробуждения «жертвы». В этом разноцветье он не сразу заметил порхающий у плиты силуэт. После всех странных видений и разговоров, а особенно после чтения книги Дэвида, у Мэтта сложилось определенное представление о том, как должен выглядеть призрак. И если невнятный белый силуэт, бродящий по тропинкам в вечернем тумане, этому представлению вполне соответствовал, то длинное разноцветное платье, навевавшее мысль о безвозвратно ушедшей эпохе хиппи, никак не приличествовало статусу серьезного призрака. Промелькнувшая было мысль о приходящей экономке была гораздо рациональнее, но тут же угасла – Дэвид ясно сказал, что никакой прислуги не держит. Может, очередная поклонница примчалась скрасить его одиночество? Незнакомка обернулась, полыхнув на солнце россыпью рыже-золотистых кос. Мэтт замер в своем шерстяном плену, не в силах стряхнуть странное оцепенение. В ее лице прослеживалось отчетливое сходство с нынешним хозяином дома, хоть принадлежность к прекрасному полу и смягчала черты. Мэтт попытался вспомнить, не говорил ли Дэвид о своих сестрах. Кажется, упоминал только братьев, но… – Пирог уже готов, – мелодично произнесла, почти пропела женщина, с веселым интересом рассматривая Мэтта. – Хочешь моего пирога? Люди, попавшие в страну мертвых, ни за что не вернутся назад, если отведают местной еды. А ты точно уверен, что хочешь вернуться? – Спасибо, – он наконец нашел в себе силы ответить, хотя тело по-прежнему оставалось пугающе неподвижным. – Мне хватает и одного запаха. Аромат выпечки действительно плыл по кухне, и это окончательно убедило Мэтта, что он спит или, может быть, грезит на границе сна и реальности. Плита еще вчера пылилась в углу, неиспользуемая, как и добрая половина предметов в доме. А сегодня это чудесное видение вынимало из вычищенной до блеска духовки пирог на подносе. Мозаика реальности вновь не желала складываться, рассыпалась на осколки цветного стекла. Сон так сон, отчего бы и нет. - Значит, хочешь вернуться, – кивнула незнакомка, эхом повторяя его мысли и тем самым подтверждая нереальность происходящего. – Кто ждет тебя на той стороне, жена? – И дочки, – со вздохом подтвердил Мэтт. Медовые глаза женщины смотрели на него в упор, будто проникая прямо в череп, и он продолжил, сам не зная, зачем: – Так стыдно, я почти не скучаю по ним, а ведь знаю, что должен. Может, оно и к лучшему. Я ведь плохой отец. Никогда не умел брать на себя ответственность. Когда узнал, что у Мэл будет двойня, напился до беспамятства. Мне представлялось, что с рождением ребенка все изменится, что я должен буду стать безупречным примером и надежной опорой, и прочее в том же духе… А тут вышло, что от меня потребовали этой самой безупречности в двойном объеме, представляешь? «Лучше бы это все действительно оказалось сном», – мысленно выдохнул он, едва незнакомка отвела взгляд и давящее ощущение исчезло. Мэтт ждал от собеседницы ехидства или осуждения, или фальшивого сочувствия, наспех вынутого из шкатулки социально приемлемых реакций. Но та, казалось, нисколько не впечатлилась его откровениями. Отвернувшись вполоборота к окну, она посмотрела сквозь витраж куда-то вдаль. - Ничего удивительного, ведьмы рода Кайтлер всегда рожают двойню. Одну дочь они издавна посвящают Селене, вторую – Диане, а третья, нерожденная, сразу присоединяется к свите Гекаты Трехликой, и через нее ведьма обретает силу. Тебе не стоит печалиться, это ведь не твои дочери. В них нет ни капли твоей крови, она зачала их в означенное время под черной луной, от кого-то из своих мерзких родичей. Мэтт дернулся, пытаясь стряхнуть оцепенение, и сел на кушетке, проснувшись окончательно. Плита все так же пылилась в углу, заваленная коробками. Никаких витражей в окне, конечно, не наблюдалось, сквозь простое оконное стекло неохотно пробивался рассеянный свет самого обыкновенного пасмурного утра. – Мне от этого одеяла кошмары снятся, – сообщил он Дэвиду, обнаружив того в гостиной. Скомкал «заколдованный» предмет и швырнул в товарища. Тот поймал на лету, демонстративно обнял бесформенный шерстяной ком и прижал к себе. – Это древняя реликвия моей семьи, чтоб ты знал! По крайней мере, я под ним еще в детстве спал. – Вот-вот, оно и заметно. О витражах и солнцеволосых девах на кухне Мэтт разговор заводить не стал. Что толку обсуждать сновидения, пусть даже и столь реалистичные? Он слышал где-то краем уха, что вспомнить во сне, что спишь – желанное умение для многих, признак духовного развития и так далее… С ним такого раньше не случалось, но кто знает, в какие причудливые узоры сплелись нейронные сети в его мозгу после всего пережитого? Игры подсознания, вот что это такое. Сны строятся из фрагментов реальных впечатлений и картин, перемешанных, как мозаика. К черту мозаику, и, кстати, к черту все эти навязчивые образы – мозаика, калейдоскоп, витражи. …Разноцветные витражи украшали больничный коридор, ведущий к храмовой пристройке. Самое тихое место в дурдоме. Но чтобы попасть туда, нужно было еще заслужить право самостоятельно передвигаться по коридору. Приходилось постигать негласные законы, установленные всемогущей когортой сестер милосердия. Впрочем, тогда Мэтт не слишком утруждал себя попытками… Ночной дождь неведомо как просочился сквозь крышу, украсив потолок в спальне влажными пятнами. Дэвид с невинным видом сообщил, что прошлой зимой он все собирался подлатать крышу, но оказалось проще поставить пару кастрюль в «стратегически важных» местах верхних комнат. – Как ты вообще дожил до своих лет, хотел бы я знать, – проворчал Мэтт и полез на чердак – искать течь. Пыльная и темная комната под самой крышей, казалось, тоже некогда была жилой, но стараниями нескольких поколений превратилась в свалку то ли ценного антиквариата, то ли бессмысленного хлама. Мэтт осторожно пробирался меж коробок и свертков, подсвечивая путь карманным фонариком. Течь наверняка выдадут влажные пятна, а то и пятна плесени, нужно только внимательно смотреть вокруг. Он пытался поначалу увидеть лучики света, указывающие на трещины, но не слишком преуспел. Протекать могло и на стыках плит, в конце концов. Под ногами что-то захрустело. Мэтт остановился и осветил пол перед собой. Душная мгла чердака тут же заискрилась разноцветными бликами: луч фонаря скользил по россыпи цветного стекла. Рассохшаяся от времени деревянная рама витража валялась поблизости. Возможно, когда-то ее аккуратно сняли при ремонте и отправили на чердак в надежде сохранить до следующего ремонта, но, как это нередко бывает, время внесло свои коррективы. Время или крысы, или птицы, или духи окрестных холмов, которым не понравились христианские мотивы орнамента. А ты спроси у Дэвида, было ли такое. Был ли у них витраж на кухне. Он наклонился и сгреб горсть осколков, а затем бездумно ссыпал их в карман. Спускаться почему-то было гораздо тяжелее, нежели подниматься. Шаткая приставная лестница тряслась под его шагами, и в какой-то момент Мэтт подумал, что она сейчас повернется и соскользнет с покатого края крыши. Дэвид бесшумно появился внизу, и будто невзначай облокотился на одну из ступенек. Лестница тут же волшебным образом перестала шататься и застыла, точно высеченная в камне. От этой его ненавязчивой заботы хотелось зарыться под землю. Или двинуть в морду. И ведь, черт возьми, он был совершенно прав, от этого становилось еще мутнее на душе. – Пятен я не нашел, думаю, надо промазать все стыки, и возле каминной трубы заодно подлатать. Сейчас передохну и сверху еще погляжу, может, пару плиток заменим и все. - Откуда такая жажда деятельности? – Дэйв иронически прищурился. – Не хочу быть нахлебником, – отпихнув его, Мэтт спрыгнул на землю. – Ощущение зависимости от кого-то, оказывается, просто невыносимо. Раз уж ты меня не отпускаешь, буду хотя бы отрабатывать хлеб и проживание. – Что за бред. Ничего ты не должен отрабатывать. А насчет того, что я тебя не отпускаю… Да езжай к родителям, сколько угодно. Ты взрослый человек, я не смею тебе указывать, верно? Мэтт отвернулся и потянулся за лестницей, опуская ее на землю. - Что, если я не уверен, что я – тот самый человек? Что мои родители на самом деле мои, что имя в документах имеет ко мне отношение? Что, если мне снятся сны о том, что мои дети – тоже не мои? Как будто меня стерли, понимаешь. Стерли мою личность. Я все помню, но и эти воспоминания – не мои, они выцветают, путаются, как старый фильм, который нравился когда-то, и я помню все детали, но не помню, чтобы мне доводилось стоять по ту сторону экрана… – А что, если у тебя никогда и не было личности? – в тон ему продолжил Дэвид, прячась за незнакомой, злой усмешкой. – Что, если ты всю жизнь определяешь границы своего «я» через связи с другими людьми? Стараешься быть хорошим сотрудником, примерным мужем, надежным отцом, верным сыном. Убери все эти связи – что останется? – Прекрати строить из себя чертова духовного гуру! – рявкнул Мэтт, раздраженно вытирая лицо от внезапно выступившего липкого пота. – Как будто я и сам об этом не думал. Я не знаю, Дэйв. Может, меня и нет. Может, я твоя галлюцинация, воспоминание, персонаж из твоей книги. - А может, ты только начинаешь жить по-настоящему, а? Мэтт понятия не имел, что на это можно ответить. – Нам нужен битум, – сказал он, поднимая взгляд к чердачной дверце. – Или герметик. Или что угодно на основе смолы, чем можно заделать трещины. Если бы Дэвида можно было так просто сбить с волны философского трепа… вероятно, тогда он бы и не стал писателем. – …хотя вполне возможно, что починка крыши так важна для тебя, как символический акт приведения в порядок своего собственного чердака, а? – Если ты не заткнешься, я тебе врежу, – честно предупредил Мэтт. – Ерунда, ты со мной не справишься. Не в этот период жизни, приятель. Мэтт не стал тратить дыхание на ответ. Шаг в сторону, подсечка, нырнуть под удар, позволяя противнику рухнуть вперед по инерции… чего-то да стоит подготовка бывшего гарды, верно? Его напарник с легкостью блокировал удар, они повалились на траву и сцепились, перекатываясь по земле и не давая друг другу высвободить руку для замаха. Дэйв безбожно рушил драматический накал момента своим дурацким и неуместным смехом, и оттого происходящее все больше напоминало дружескую возню двух щенков. – И что же вы не поделили, мальчики? Оказалось, что за ними уже некоторое время наблюдает невесть откуда возникшая Лиэн, с улыбкой облокотившись на невысокий забор. – Поспорили о методах починки крыш, – Дэвид неожиданно легко вывернулся из захвата и поднялся, отряхиваясь. – А ты что думаешь, чем стоит замазать эту чертову черепицу? – Я думаю, стоит заменить ее на шифер, – серьезно сказала рыжая ведьмочка и протянула руку, демонстрируя хозяину дома какой-то сверток. – Вот, решила лично доставить заказ. И они немедленно начали трепаться о крыше, словно в мире не было дела важней. Мэтт хотел незаметно уйти, но Дэвид ухватил его за край куртки и притянул обратно. – Стой, ты же весь в земле. Как восставший мертвец, – рассмеялся он и принялся отряхивать куртку от грязи. – А ты как заботливый папаша, надо же, – поддела его Лиэн. – Здесь есть строительный магазин? – спросил Мэтт, бесцеремонно отпихивая товарища. – Я бы мог всерьез заняться этой проклятой крышей. Все равно больше нечем. – Поблизости нет, но я знаю, куда можно съездить. Здесь половина магазинов позакрывалась за последний год. Не лучшее время и место для бизнеса. – Зато спрос на магические услуги стабилен? – поинтересовался Мэтт, очень стараясь, чтобы вопрос не прозвучал чересчур саркастично. – У меня постоянная клиентура по всему графству, – Лиэн улыбнулась. – А знаешь, мне тоже кое-что нужно… можем съездить вместе. – Отлично, вот и проваливайте, а я наконец сяду и поработаю, – притворно обрадовался Дэвид. Все присутствующие старательно сделали вид, что верят. – Он действительно пишет сейчас? – спросила Лиэн, когда они уже выезжали за границу поселка, обозначенную деревянным указателем. – Пишет. Хоть и говорит, что ему не хватает идей, – усмехнулся Мэтт. – Но я-то видел, как он строчит по клавиатуре. Что еще можно делать с такой одухотворенной физиономией, как не книги писать? Дэвид, конечно, вполне мог вместо работы над книгой вести оживленную переписку с очередной влюбленной читательницей, но это предположение Мэтт благоразумно оставил при себе. – Знаешь, я должна извиниться, – неожиданно произнесла девушка после недолгого молчания. – Когда ты появился, я… повела себя странно. – Все в порядке. Я представляю, насколько был похож на какого-нибудь психа. И это впечатление довольно обоснованно, знаешь. Последние несколько месяцев я провел в психушке. – Да. Определенно, я зря сочла тебя чужаком. Ты здесь впишешься, – серьезно произнесла Лиэн. Они улыбнулись друг другу, как люди, способные одновременно понять непроизнесенную шутку. Приятное ощущение, отметил Мэтт. – Будет чересчур нетактично спрашивать, за что именно тебя упекли, да? – Ничего такого, что добавило бы загадочности литературному герою. Переусердствовал с кое-какими колесами… начал путать день с ночью… Время замедлилось, стало тягучим и вязким, как патока, день, ночь, сумерки, день, ночь, сумерки, а потом все сливается в бесконечные серые сумерки – Что ж, это тоже опыт, - девушка старательно смотрела перед собой на дорогу. – И оно того стоило? – Не помню. Я почти ничего не помню из этого периода. Может, оно и к лучшему. На самом деле воспоминания были; они прятались где-то в глубинах спящей под веками темноты и периодически всплывали на поверхность плоскими, выцветшими картинками. Черно-белыми, точно страницы дешевого комикса. Мэтт не хотел иметь дело с этими картинками, только и всего. Белое крошево таблеток, растираемых в самодельной ступке. Потому что нельзя просто так закинуться «колесами», нужен ри-ту-ал, говорит кто-то, стоящий за спиной. Кто-то знакомый и незнакомый, его лицо в памяти - словно обратная сторона тканого гобелена, вроде рисунок и ясен, а отдельные нити ведут не туда, перечеркивают всю картину, нарушают равновесие. Мэтт делает ри-ту-ал, его руки действуют отдельно от него, отвратительные белые пауки, танцующие по грязной поверхности стола, ловко подхватывают и швыряют в ступку какие-то ингредиенты… …но все началось с «колес», да, белые кружочки в яркой упаковке, спрятанные в потайном кармане, это почти как игра, как в детстве, сигареты и вырезки из порножурналов, спрятанные в тайниках неугомонных мальчишек. Закуриваешь, нервно оглядываясь по сторонам, и грудь переполняет ощущение собственной взрослости, и эта горечь во рту – самый верный признак взрослой жизни, запретной и притягательной. Потому что все они постоянно твердят об этой горечи, о том, как она отравляет каждый вдох, и хочется скорее попробовать самому, причаститься, овеществиться, обрести форму, значение и какую-нибудь важную приставку к имени, перестать быть вероятностью и стать данностью. Глупые, глупые мальчишки. Смотрите, я достаточно крут, чтобы курить. Смотрите, я пью неразбавленный виски. Смотрите, я уже достаточно большой, чтобы разрушить свою жизнь. Вот так, мама, шаг за шагом, и никто не остановит. Белые кругляши катаются по грязной ладони. Это все еще похоже на игру, он ведь не такой, как эти опустившиеся твари, что приходится видеть каждый день по долгу службы, в притонах около порта, заполняющие целые кварталы недостроенных домов: очередной кризис пришел, когда инвесторы были полны надежд, и все, что им удалось построить на крепком фундаменте – некий намек на будущие дома, не данность еще, но вероятность, а теперь в пропахших дерьмом пустых коридорах этой вероятности бродят бледные тени с синюшными губами, но он не такой, он не такой, нет… … просто больше нет сил, каждый день эти лица, эти разговоры, одно и то же, как поезд по рельсам, поезд прибывает на станцию «Безысходность» точно по расписанию. Утренняя планерка, вечерний отчет, две неизменные контрольные точки между бездной дня и бездной ночи. Лица, которые наполняют первую бездну, возвращаются снова, стоит закрыть глаза. И всем все равно, и никто ничего не изменит, эти дети покупают дурь у мелких торговцев и не доживают до совершеннолетия, их тела клюют разжиревшие портовые чайки, а потом не могут взлететь, орут дурными голосами и крутят головой, не в силах больше отличить небо от земли. Мелких торговцев крышуют крупные, крупных крышуют бароны, те пьют по вечерам вместе с шишками из администрации, и всем плевать… … всем плевать, что он ходит на работу в одной и той же одежде три дня. Все они – опытные копы и могут прочесть в его глазах и суть проблемы, и ее химический состав, и более-менее точную дозировку. Да только всем плевать, они ждут, когда он упадет, чтобы выклевать ему глаза, жирные чайки-мутанты, привыкшие к вкусу человеческой плоти… … и Мэллори ждет, когда он упадет, чтобы иметь оправдание, самое лучшее оправдание на свете, даже лучше измены. Ждет, чтобы заделаться в одночасье героиней и предметом общей жалости. А сукин сын Дэвид сбежал, да, наверное, он просто уехал, не оставив адреса, только в этом черно-белом фильме, что против воли единственного зрителя все крутится и крутится перед глазами, на доске в холле висит его фото в черной траурной рамке, и Мэтт останавливается перед ней, чтобы проглотить пару колес прямо под масляным глазком камеры наблюдения и прошептать «Я уже иду, приятель, осталось немного…» Тишина, в которой даже шум мотора как-то растворился, давила на уши. Мэтт глубоко вздохнул. К черту. Он жив, они оба живы, рядом сидит симпатичная девчонка, какие, нахрен, черно-белые воспоминания? – А ты родилась здесь? – спросил он, сделав вид, что никакой странной паузы и не было. Лиэн покачала головой. – Нет, я тоже сюда сбежала. Здесь такое место, похоже. Как будто все, кто пытается убежать от собственной тени, доходят до побережья и останавливаются. Понимает, что дальше некуда, дальше – только вода. Или камнем на дно, или уж, будь добр, развернись и встреться лицом к лицу со своим Чёрным человеком. – Чёрный человек – это что-то из ваших магических книг? – Ну если считать работы Юнга и его последователей магическими, то – безусловно, – рассмеялась девушка. – В магии немало психологии, как и наоборот, ты знал? Многим снятся сны, в которых за ними гонится черный человек. Те, кто осмелился рассмотреть его, утверждали, что видели свое собственное лицо. Наша тень, всё то, от чего мы отказываемся. То, чем не хотим быть, не позволяем себе быть. То, чем мы должны стать, чтобы стать наконец цельной личностью. – Может быть. А мне снятся другие сны, – Мэтт помолчал, решая, можно ли открыться рыжей колдунье. За неимением поблизости психиатра – почему бы и нет? – Тебе знакома фамилия Кайтлер? – Что-то очень смутно… и откуда я могу ее помнить? Требую подсказку, – деловито заявила Лиэн, напомнив Мэтту про школьную игру «в слова». – Писатели, поэты, политические деятели? – Ведьмы. – Чёрт. Застал врасплох. Нет, не припомню. Хочешь, покопаюсь в хрониках? – А у вас есть специальные ведьминские хроники, да? Такие огромные фолианты из человеческой кожи? – Точно. А еще сайты в интернете, доступные всем желающим, – Лиэн лукаво посмотрела на собеседника. – Разочарован, да? – Я ничего не знаю о современном колдовстве, – Мэтт развел руками. – Я в него и не очень-то верил до недавнего времени. – А теперь, значит, веришь? – Не знаю. Но раз уж в моем мире все перевернулось с ног на голову, почему бы и не быть колдовству. Сейчас еще парочка вурдалаков из лесу выскочит, и дополнит картину эффектным мазком. Экспрессионистским, как сказал бы Дэйв. – Чего им днем-то по трассе скакать, вурдалакам, – рассмеялась Лиэн. – Да и нет у нас подобной нечисти. Это все ваш, американский фольклор. Наследник центральноевропейского, конечно. Если говорить о колдовстве, кстати, есть разные магические традиции. Вся эта мишура, что проникла в массовую культуру, с вампирами и черными магами, это все отрыжка «западной», так называемой герметической традиции. Алхимики, заклинатели демонов, трясущиеся от страха перед криво начертанным пентаклем… У нас другая магия. Природная. Естественная. Мы – часть природы, понимаешь? – Мать-природа, – пробормотал Мэтт, невольно вспомнив рассказ из книги Дэвида. Лиэн кивнула, подтверждая, что уловила его ассоциацию. – Дэвид здорово уловил эту нить, да. Значительная часть описанных им явлений так или иначе касается именно этого принципа. Женского принципа магии. Мать, Лунная богиня. Геката. – Трёхликая? – полувопросительно уточнил Мэтт. По спине его побежали мурашки. – Точно. А говоришь, ничего не знаешь… Маги европейской традиции были слишком очарованы её тёмным ликом. Мы соблюдаем баланс. – Всё это звучит так, будто магия – только для женщин, – проворчал Мэтт. – Ну что ты. Здесь тоже нужен баланс, равновесие вообще – один из главных принципов. Богиня сплетается в объятии с рогатым богом лесов. Есть лоно и есть семя, это глобальный принцип, понимаешь? И для большого ритуала жрице ковена обязательно нужен жрец. Ну да. И на весеннем ритуале им будет Дэйв. Впрочем, Мэтт не был уверен, что стоит показывать свою осведомленность, поэтому молча кивнул. Вдруг Дэвиду нельзя было об этом рассказывать, по каким-нибудь странным правилам. Когда это его останавливало, впрочем. Трепло и есть трепло. Мало ему смотреть по сторонам и копаться в чужих историях, грязных и не очень, так еще и язык за зубами держать не умеет. Умел бы – не обвинил бы однажды начальника в коррупции, не нажил бы врагов по обе стороны закона, не получил бы ту пулю, в конце концов. Ладно, сделаем поправку на то, что он теперь вроде как писатель, подумал Мэтт. Может, так оно и проявляется, призвание. Когда твой смысл жизни – рассказывать истории, не больше и не меньше. Лиэн, кажется, полностью сосредоточилась на дороге, а может, ушла мыслями в планирование предстоящего ритуала – как знать. Мэтт вынул из кармана книгу и раскрыл ее на заложенной странице. Закладкой был лист из блокнота, на котором небрежным почерком Дэвида были нацарапаны какие-то цифры. Мэтт мог поклясться, что еще вчера лист был чистым. «Гадает он, что ли, на собственной книге?» – Перечитываешь? – поинтересовалась Лиэн. – Ты, наверное, удивишься, но нет. Читаю в первый раз. – Тогда – завидую, – вздохнула девушка. – Ничто не сравнится с первым прочтением хорошей книги. Она кинула быстрый взгляд на раскрытую страницу и усмехнулась. – А, вот это как раз история, не имеющая никакого отношения к Великой Матери. – Ну и хорошо, – хмыкнул Мэтт. – Я уж думал, тут до конца книги будут сплошные пугающие старухи. – Нет, – рассмеялась Лиэн. – Дэвид умеет соблюдать равновесие.