***
Амелл была похожа на это солнце. Светила для него днём, а ночью, сама о том не подозревая, увлекала в царство кошмаров и искушений. Но ради этих ярких дней, он готов был перетерпеть мрачные ночи. Каллен узнал Амелл ближе — за тихими разговорами в скрадывающем неловкость полумраке узкой коридорной ниши, и почти поверил в существование иной магии, не той, которой с детства пугали в Церкви. Магии тонкой, светлой и невинной, как и её обладательница. Почти. До того самого момента, пока её дружок не устроил кровавый призыв у хранилища с филактериями. После — им выпало несколько минут наедине, и Амелл извинялась. Амелл оправдывалась. Амелл оборонялась. А в конце концов, честно призналась в готовности поступить так же, если того потребуют обстоятельства. Амелл уходила, гордо подняв голову, а Каллен был слишком юн и слишком податлив — не удержался, не смог отпустить её, не поцеловав на прощание.***
Как двенадцатилетняя девчушка рвёт на куски матёрого воина-храмовника, Каллен видел, сидя в магической клетке на холодном каменном полу. Время остановилось, а счёт дням прекратился с появлением в Башне первого одержимого. Каллен видел, как превращаются в исчадия зла знакомые маги, и как сходят с ума старые друзья. Кажется, он мечтал умереть, и сейчас ему стыдно за эти малодушные мысли, но тогда происходящее выворачивало его внутренности нечеловеческими воплями, исходящими как от людей, так и нелюдей, а он не мог даже пальцем пошевелить. Амелл пришла его спасти. Родная, тёплая Амелл трепетала перед ним, нашёптывала, ласкала и совращала, призывая к падению. Он говорил с ней после... Говорил с ней, а видел демона Желания и за своим страхом не уловил разочарования в её глазах. Он мог её любить, но доверять удавалось с трудом. А в итоге всё равно не сдержался, и когда она уходила, крепко обнял на прощание.***
Киркволл оказался отличным местом для побега от былых воспоминаний, как от плохих, так, к сожалению, и от хороших. Годы одиночества и относительно спокойная, размеренная жизнь высветлили в его памяти образ любимой. В конце концов, она не сделала ничего плохого, и будь он немного смелее, возможно, у них могло быть будущее. Грезить о несбывшемся посчастливилось недолго. Клубы пыли на месте рухнувшей Церкви, грохот камней по мостовой и кучи трупов на улицах города напомнили ему об истинных масштабах неконтролируемой магии. Орсино тоже был хорошим, пока не превратился в чудовище и не стал крушить всех без разбору... Следующие дни Киркволл рвало огнём. Располосованные длинные мантии и закопчённые латные доспехи хорошо выдавали своих владельцев — в неестественных позах осевших в неподходящих местах. И принёсшую им смерть идею. Каллен был рад, покидая Киркволл. Он больше никогда не видел Амелл. И больше никогда не хотел видеть...***
«Магия слишком непредсказуема, чтобы полностью открыться её носителю», — думает Каллен, с грустью осознавая, что всю прошлую жизнь любил Амелл всем сердцем, но так и не смог принять её разумом. Он вздрагивает, когда дверь распахивается, и не сразу может понять кто перед ним — Вестница, или возлюбленная из старых снов. Чувство у генерала такое, словно его застукали в молельной комнате за чем-то непотребным. Хорошо хоть щёки не пылают от смущения. Да, определенно хорошо... Тревелиан залетает в комнату, быстрым размашистым движением захлопывает дверь и тут же подпирает её спиной. Она тяжело дышит и на его несуразное: «Э-э-э...» — предупредительно выдает: «Т-ш-ш-ш...» — прижимая тонкий палец к губам. За дверью слышится топот ног, спокойный голос Дориана и обрывочная ругань Варрика. Сдерживая улыбку, Каллен понимающе кивает и берёт первый попавшийся свиток, только чтобы как-то занять руки, а сам украдкой смотрит на женщину. «Они ведь совсем не похожи. Ни характером, ни внешностью. Разве что смешинки в глазах одинаковые...» Каллен быстро опускает глаза, чувствуя её заинтересованный взгляд на себе. Возмущённый топот стихает за поворотом. Вестница улыбается и медленно подходит сзади, рассматривая стол через его плечо: списки имён, перечисление званий и море цифр, как и всегда — на многочисленных пергаментах, среди которых в глаза бросается пара писем, написанных криво и враскос, будто бы рука сильно дрожала. Обернись Каллен, увидел бы отражение тревоги на её лице, но он лишь чувствует, как Тревелиан нежно ерошит пальцами его волосы. Генерал с наслаждением прикрывает глаза. — Ты какой-то совсем замученный сегодня, — её руки заботливо спускаются на плечи, а губы мягко целуют небритую щёку. — Бросай всё это, и пойдем спать. Нелепое щемящее спокойствие. Только сейчас, целуя тыльную сторону её ладони, Каллен понимает его причину. Сейчас они уйдут, но он твёрдо уверен, что эта ночь не затянет его в пучину искушений, не вскроется демонами в измученном страстями подсознанье и не будет подсовывать воображению будоражащие кровь образы, заставляя беспрестанно шептать молитву пересохшими губами. Он знает, что ему не придётся каждую минуту, вопреки здравому смыслу ждать, когда любимая женщина, в одно мгновение, превратится в демона Тени, и он бесконечно рад тому, что скользя взглядом по её запястьям, будет любоваться гладкой притягательной кожей, а не с тревогой искать уродливые незаживающие шрамы... Каллен не тешит себя надеждой, что его кошмары пройдут. Нет, они навсегда останутся с ним во снах. Но наяву... Наяву — он твердо уверен, что заснёт и проснётся рядом с Тревелиан. С Тревелиан, которая не будет терзать его своим греховным даром. Именно в этой уверенности кроется его спокойствие. Каллен аккуратно складывает пергаменты стопкой, гасит чадящие свечи и поднимается, улыбаясь любимой. — Пойдём, разбойница. А по пути расскажешь, что опять ты натворила.