Слишком холодно

...могила пустая, мимо которой идем, носит лишь имя твое. Каллимах

Ливерпуль — портовый город на северо-западном побережье Англии, и это, пожалуй, его единственное достоинство. Впрочем, есть ещё «Эвертон», теперь уже малоизвестный футбольный клуб, некогда обладатель Кубка Англии, и мировая память о «Битлз». Ливерпуль — мрачное место, с названием, образованным из словосочетания «мутный водоём». Если побываете в Ливерпуле — нет, не в его прилизанной туристической части, а в портовых районах, вы поймёте, что нельзя придумать ничего точнее этих двух слов. Хотя в последнее время здесь мутнеет всё: воздух, стены домов, брусчатка мостовых. Это место просто создано для никем не замеченных гениев, не нуждающихся в признании, для тихих безумцев. Люди в городе тоже — не скажешь точнее — мутные. Впрочем, о населении Ливерпуля можно говорить очень и очень долго, потому как всех жителей объединяет уникальное сочетание меланхоличного аристократизма, тонкой интеллигентности и чувства безысходности. В Ливерпуле все дороги ведут в Альберт Док, огромный портовый комплекс, постепенно превратившийся в торговый центр, или на Лайм-стрит, где каждый вечер собираются дешёвые ночные бабочки, принимающие в мягкие объятья портовых моряков. Скучно в Ливерпуле, до неприличия скучно и муторно. Инсе надоело жить уже через семь месяцев после зачатия, поэтому она решила родиться. Отец Инсе — неизвестный моряк с индийского эсминца «Колката», мать — обычная польская девочка из хорошей семьи, сбежавшая от родителей сначала во Францию, затем сюда, в Англию, нашедшая дом и работу именно на Лайм-стрит. Обычная портовая шлюха, каких тысячи. Она возненавидела ребёнка ещё до рождения. По вполне понятным причинам — ненужная беременность ставила на работе крест. После рождения — полюбила неизбывно и жестоко, отдавая лучшие кусочки и раздавая подзатыльники, прижимая к себе вечерами и выгоняя на улицу по утрам, до самого последнего вздоха так и не поняв, что же остановило её от аборта. Наверное, обычная человеческая память, навсегда сохранившая, как живую картинку, руки мужчины, обнимавшего её в ту злосчастную ночь, пронзительный взгляд его тёмных глаз и тонкие черты лица. Всё просто. Он был немного похож на сказочного принца, о котором мечтали все маленькие девочки. Мать Инсе малодушно решила, что её одинокое существование должен скрасить сын, такой же статный, сильный, с россыпью родинок по ключицам, с гибким телом, пряно пахнущим вечерним апрелем. Увы. Она родила слабенькую семимесячную девочку, вопреки всем законам — светловолосую и сероглазую, с характерной горбинкой на носу. Инсе оказалась копией бабушки по материнской линии, живым воспоминанием о ненавистном доме родителей. Одно из первых детских воспоминаний Инсе: грубые руки с потрескавшейся кожей, выталкивающие её за дверь, на ежевечерний промысел — просить милостыню в сквере церкви Святого Доминго. Потом, когда Инсе немного подросла, то принялась воровать. Таких детей-воришек шутливо называют уборщиками — они не крадут, а подбирают всякие мелочи: оставленные вещи, оброненные монетки и кошельки, продукты в магазинах. Их задача — бесцельно бродить по городу и глядеть в оба — вдруг измятая купюра, наполовину торчащая из кармана вон того молодого человека, всё-таки выскользнет и упадёт на тротуар. И Инсе бродила, а глядеть в оба скоро вошло в необходимую привычку — она стала замечать то, чего не замечали другие. Каждый вечер она возвращалась к матери и, если та была дома, устраивалась рядом с ней и засыпала. Соседские дети были такими же бедными, носили потрёпанные рубашки и платьица, купленные в том же магазине, но с Инсе не общались — или это Инсе не общалась с ними, мир её фантазий был куда интересней. Она наделила чувствами, улыбками, прошлым, настоящим и будущим те предметы, которые обычные люди склонны считать мертвыми. Инсе разговаривала с одуванчиками, облаками и подушкой. Подушке она обычно жаловалась. Такая простая игра спасала от одиночества, но имела один существенный недостаток. Окружающие люди казались Инсе менее живыми. Они, вечно занятые своими мелочными проблемами, склоками и страхами, явно проигрывали природе, которой ловкое и безграничное детское воображение придумало то, чего так не хватало скучным жителям города. Выброшенная пластиковая бутылка была живой, продавщица в магазине — нет, стоящее на якоре торговое судно умело улыбаться, слишком вульгарно одетая подруга матери — нет. Дети боялись и ненавидели Инсе, чувствовали, что эта странная девочка — другая, не такая как все, опасная. Все помнили, что она сделала с Дирком Спирингом. Однажды Инсе заметила, как Дирк, соседский мальчишка, явно представляя себя героем какой-то сказки, топчет её любимые одуванчики во дворе. Она просто подошла к нему и посмотрела прямо в глаза. Мальчик согнулся пополам от боли и со стоном упал на траву, забившись в страшной агонии. Кто-то из детей вскрикнул. Испугавшись не меньше остальных, Инсе убежала. Дирк, почувствовав, что боль исчезла, медленно поднялся с земли, всё ещё не понимая, что произошло. Его младший брат, струсив, кинулся в дом, к отцу, а среди остальных ребят уже полз тихий шепоток, широко открытые глаза неотрывно следили за убегающей Инсе. Родители, конечно же, не поверили этим глупым рассказам про девочку-ведьму, но с тех пор детвора обходила Инсе стороной. Позже, вспомнив этот странный эпизод, Инсе подумала, что Дирку ещё мало досталось. Только полный идиот мог считать, что цветку, этому маленькому жёлтому и пушистому комочку, менее больно, чем какому-то сыну кондитера. Инсе улыбнулась, её охватило чувство мрачной и мстительной справедливости. Ей едва исполнилось восемь, когда она убила мать. Нечаянно. Столкнула её с лестницы. Это был обычный весенний вечер, Инсе весь день бродила по порту, наблюдала за стальными серыми громадинами кораблей на горизонте, заглядывала в полуразрушенные амбары. Иногда в них оставляли что-то ненужное — зерно, подгнившие овощи или фрукты, крупу. Сегодня Инсе повезло, в одном из складов она нашла целый ящик, полный раскисших от воды коробок с чаем, а на пристани странного вида пьяный моряк дал ей яблоко. Темнело. Пришла пора попытать счастья на оживлённых улицах. Сейчас в маленьких магазинчиках было особенно людно, жители города, возвращаясь с работы, заходили туда, чтобы купить что-нибудь из продуктов. Маленькая, низенькая и неприметная девочка вполне могла стянуть что-то с полки и остаться незамеченной. В этом Инсе крайне повезло с внешностью. Она была до невозможности незаметной. Светло-русые волосы с пепельным оттенком, невыразительный серьёзный взгляд серых глаз, встретившись с которым хотелось отвернуться. В неярком летнем платьице, с грязными ногтями, синяками и ссадинами на коленках, она совершенно не походила на ребёнка, при виде которого у странных взрослых возникало непреодолимое желание погладить это чудо по макушке или подарить конфетку. Однако она не вызывала и жалости, не смотрела голодным и заискивающим взглядом, не хватала за полы одежды, выпрашивая деньги, за что её можно было бы просто прогнать, отвесив подзатыльник. Не зная, как вести себя рядом с этим странным маленьким человеком, окружающие предпочитали просто не замечать её. Инсе это устраивало. Она вышла на Лайм-стрит и свернула в тихий проулок, где в небольшом тупичке находился своеобразный центр для всех бедняков района. Сразу три магазина: продуктовый — в него иногда завозили ещё и не слишком свежее мясо, небольшая лавочка со всякими хозяйственными товарами вроде мыла, зубной пасты и стирального порошка, и кондитерская, в которой заведовал отец того самого мальчика, Дирка Спиринга. Инсе собиралась попытать счастья в продуктовом, но, глянув на пыльную, выгоревшую вывеску приторно-розового цвета в виде огромного леденца, почему-то зашла в кондитерскую. Девочка ненавидела и боялась отца Дирка, но ей очень нравился запах в тесном помещении, заставленном полками и шкафами со всевозможными булочками, безе и сладостями. Она подошла к витрине с шоколадом. Кажется, она когда-то ела его, только вот когда — Инсе не помнила. Она жадно вглядывалась в содержимое витрины, прислонившись лбом к заляпанному стеклу. Засмотревшись на яркие обёртки, она едва не повалилась внутрь, на всё это блестящее великолепие, и чудом удержала равновесие, схватившись за раму, — стекло исчезло. Не успев толком удивиться, Инсе воровато огляделась по сторонам. Хозяин магазина обслуживал последнего покупателя, взвешивая дешёвые леденцы. Инсе вытянула руку и взяла первую попавшуюся плитку шоколада. С замиранием сердца, не в силах поверить в происходящее, она на шажок отошла от витрины с пропавшим стеклом. — Эй, девочка! Что ты там делаешь? Она затравленно обернулась и встретилась взглядом с отцом Дирка. — Инсе? — удивился мистер Спиринг, увидев её, нелепо прижавшую шоколад к груди. Он попытался выйти из-за прилавка, но в это же мгновение Инсе пулей выскочила из магазина и, сталкиваясь с прохожими, бросилась домой. Он её узнал. Он заметил, что она украла. Он расскажет матери. Инсе охватило отчаяние. В комнату, которую снимала её мать, вела длинная крутая лестница с перекосившимися ступенями. Инсе взбежала по ним, закрыла за собой дверь и забилась в самый дальний угол. Ладонь обжигала зажатая в ней плитка шоколада. Мама будет очень сердиться. Первой мыслью было убежать, куда угодно, никогда больше не возвращаться сюда. Судорожно всхлипнув, Инсе разорвала упаковку. Развернув фольгу, Инсе положила в рот несколько долек и принялась старательно жевать их. Шоколад был горьким, старым и совершенно невкусным, но ей казалось абсолютно необходимым избавиться от него именно таким способом. Ещё одна волна ужаса накрыла её, когда она поняла, что наделала. Перед ней лежала пустая обёртка, а ведь можно было пойти, вернуть, извиниться, что угодно… На лестнице послышались шаги. Инсе показалось, что съеденный шоколад превратился внутри в неподъёмный камень, а затем — в вакуум, втягивающий её в себя. Она даже не поняла, что произошло. Когда открылась дверь, Инсе просто попыталась выбежать из комнаты, надеясь проскочить мимо, но цепкая рука успела схватить ее за шиворот. Инсе мгновенно сжалась в комочек, зажмурилась, ожидая удара, и зачем-то зажала уши ладонями — ей казалось, кто-то кричал. Странный электрический треск заставил её широко открыть глаза. Тело матери, нелепо дёргаясь, выделывая смехотворные сальто, со страшным грохотом катилось по ступеням. Внезапно всё стихло. В уши Инсе хлынула оглушающая, звенящая тишина. Медленно, словно во сне, она спустилась вниз. Мать сломанной куклой лежала у подножия лестницы. Инсе почему-то сразу поняла, что случилось самое страшное. Плакать? Звать взрослых? Пытаться привести в чувство мёртвого человека? Трясти его за плечи и просить сказать хоть что-нибудь? Бесполезно. Глупо. Не имеет смысла. Инсе, бросив последний взгляд на лестницу, вышла из дома, чтобы больше никогда туда не вернуться.