Слишком холодно

Альбус прижался к дереву, стараясь не шевелиться. Он почти уткнулся лицом в кору. Так пар от его дыхания сразу оседал на шершавом стволе, покрытом ночным инеем. Кентавры медленно шли мимо только им известной тропой. Их было трое, и все они были обнажены, но, судя по всему, совершенно не страдали от холода. У Альбуса же после пары минут без движения занемели пальцы на руках и ногах. Меховые ботинки, перчатки и шерстяной свитер под зимней мантией не давали замерзнуть окончательно, но не спасали от зябкой стужи — она подбиралась к телу минуя слои теплой одежды. Кентавры о чем-то перешептывались вполголоса, но Альбус не рискнул подойти ближе. Хоть они обладали туловищем и головой человека, слух у кентавров был чуткий, лошадиный. Альбус не сомневался, один неосторожный шаг — и его заметят. И ладно объяснять МакГонагалл, что он делал в Запретном лесу среди ночи, могут и затоптать, не разобравшись. Подумаешь, семикурсник. Один важный разговор Альбус всё же подслушал дней пять назад. Хагрид говорил с директором и профессором Граббли-Дёрг о том, что что-то тревожит кентавров в Запретном лесу. Сказал, что те стали замкнутыми, нервными, говорят загадками еще чаще обычного, каждую звездную ночь наблюдают за движением планет... Видимо, эти трое как раз направлялись к опушке или на одну из полян в лесу, откуда хорошо видно небо... Если честно, Альбус понятия не имел, как кентавры организовывают собственные занятия астрономией, и его это нисколечко не волновало. Волновало другое — он по дурости своей не учел, что другие магические твари так быстро почувствуют Салли. Хорошо, что выжившие после Битвы за Хогвартс акромантулы, потомки Арагога, про которого так любил рассказывать страшилки дядя Рон, ушли из Запретного леса и поселились где-то в пещерах на самой северо-западной его оконечности. Говорят, Хагриду и тете Гермионе пришлось приложить немало усилий, чтобы Отдел регулирования магических популяций не пустил оставшихся в живых акромантулов на сувениры, после того как они, по свидетельствам большинства волшебников, приняли сторону Волдеморта в Битве за Хогвартс. По версии Хагрида Пожиратели смерти выгнали несчастных пауков из их логова и силой погнали в замок. В любом случае, акромантулы теперь совершенно не грозили ни Альбусу, ни Салли. Кентавры скрылись за деревьями, но Альбус подождал еще несколько минут, потом надвинул поплотнее капюшон мантии, спрятал руки в карманах и, стараясь быть как можно тише, потрусил в самую чащу. Ночью лес менялся до неузнаваемости. Если бы не четко запомненные и ясные ориентиры, Альбус давно бы заблудился, но вот — огромный овраг, на краю которого лежит поваленное дерево, за ним будет уродливая мертвая ель, покореженная — с разбитым надвое стволом. Так Альбус доберется до убежища Салли, а потом легко отыщет дорогу обратно в замок. Но как же холодно... Ему захотелось повернуть назад, вернуться в спальню Слизерина и забыть об этой авантюре. Февраль скоро закончится, в марте сойдет снег, за пасхальными каникулами наступят два муторных месяца подготовки к ЖАБА, а потом можно больше никогда не возвращаться в Хогвартс. Уехать куда-нибудь, хоть в Румынию к дяде Чарли. Никаких знакомых, никакой пелены прошлого перед глазами. Смешно, если честно, про прошлое-то, когда тебе семнадцать. Альбус поправил сползавший на лоб капюшон зимней мантии. Что бы он ни делал, казалось, он всё делает неправильно. Нет, уговорить Скорпиуса официально помириться с родителями после скандала с Асаби было легко. Гораздо тяжелее оказалось напроситься на субботний семейный ужин к Малфоям в качестве гостя, но и это скорее потребовало от Альбуса лишь наступить на собственную гордость, чем прикладывать серьезные усилия. Даже разрешение у МакГонагалл... Мерлин, да какие разрешения — после смерти отца Альбусу, похоже, готовы были простить всё, что угодно. Даже Малфои. У отца Скорпиуса и бровь не дернулась, когда Альбус запросил себе третий кусок торта к чаю и изъявил намерение остаться на ночь. Торт был вкусный, чай — тоже. Скорпиус — так близко, что и руки протягивать не надо, но самое главное, что этажом выше была библиотека мэнора. Альбус просто забрал нужную книгу с собой в Хогвартс. Экземпляр сочинений Герпия Злостного, судя по отметке на титульном листе, был переписан со средневекового манускрипта по специальному заказу Брутуса Малфоя, лютого маглоненавистника. «Пристрастие к немагическому обществу — вернейший признак магического бессилия» — самая знаменитая его цитатка. Знай достославный предок Скорпиуса про Асаби, в гробу извертелся бы. Книга была в отличном состоянии, но то, что ей триста с лишним лет, чувствовалось в каждой странице, в каждой букве, выведенной так заботливо, будто даже в надстрочных завитушках скрывался тайный магический смысл. Да, Альбус её спер. Не без зазрения совести, но её тихий голосок лишь пискнул тоненько, уступив место циничному голосу разума — пропажу обнаружат разве что лет через двадцать, и то случайно. Если же вдруг кто и захочет обратиться к сочинениям Герпия Злостного, одного из самых темных магов за всю историю волшебного мира, то пусть лучше найдет на полке мэнора большое, упитанное ничего. В глубине души Альбус сожалел, что всё складывалось так легко, словно не он сам преодолевал препятствия и решал задачи, а его усиленно подталкивали, направляли, вели... Подумать только, чтобы достать одну из самых опасных книг по темным искусствам (запрещенную Министерством, разумеется), ему всего-то понадобилось прогуляться домой к другу. С милостивого разрешения директора школы. Две ночи ушли на то, чтобы найти в подземельях достаточно укромный угол. Точнее, чтобы найти два чужих тайника, один с огневиски, второй... тоже с огневиски, и понять, что «укромных углов» в слизеринских подземельях попросту не существует. Альбусу требовалось место, куда не сунулась бы ни одна живая или, учитывая школьных привидений, мертвая душа. Минимум на месяц. Третья ночь ушла на поиски решения, которое оказалось простым и элегантным. Как в очередной раз подумал Альбус, слишком простым. Жилые комнаты профессора Снейпа по молчаливому согласию большинства преподавателей попечительский совет оставил нетронутыми. Класс для занятий, конечно, давно занимала миссис Тренч, дальняя родственница той самой Вильгельмины Граббли-Дёрг, и, видимо, дурацкие смешные фамилии в их семье были традицией. Та самая Тренч, которая вечно оставляла Скорпиуса на отработки при малейшей провинности. Альбус так и не понял за семь лет, было ли это признаком её скверного отношения к Малфоям или хитрым способом больше времени проводить с полюбившимся учеником, не вызывая подозрений. Простой Алохоморы оказалось достаточно, чтобы замок на двери с глухим щелчком открылся. Перед тем как войти, Альбус внимательно оглядел пол открывшейся комнаты. Ни пылинки. Значит, домовики исправно здесь прибирают, но домовики — это не проблема. Они никогда не лезут в личные вещи... Альбус прикрыл за собой дверь, зажег свет на кончике палочки и огляделся. Комната как комната, что-то вроде небольшой гостиной — два кресла, двухместный диванчик, камин. Вдоль стен книжные шкафы или просто полки с книгами. Прямо и слева еще две двери. Рабочий кабинет и спальня, наверное. Комната как комната... Но Альбусу стало не по себе, он весь покрылся мурашками, а внутренности будто сдавила тяжелая когтистая лапа. Что за повальный идиотизм — называть ребенка именем не так давно усопшего родственника или героически сдохшего на войне друга, как реверанс собственному прошлому. Взять Малфоев, там за последних сотни две лет ни одного Скорпиуса. Никаких подтекстов, намеков или отсылок. Смотришь на Скорпиуса — его одного и видишь. Нет, надо было на каждого клеймо поставить. Джеймс Сириус. Альбус Северус. Лили Луна. «Смотри, Лили, это тетя Луна. Вот в честь неё мы тебя и...» Впрочем, он, скорее всего, чересчур болезненно это воспринимает. Остальным наверняка всё равно. Альбус сделал несколько шагов вглубь комнаты, подошел к креслу и скинул на него мантию-невидимку. Главное, чтобы здесь не оказалось еще одного портрета Северуса Снейпа, как в кабинете директора. Вообще смешно будет, если Альбус когда-нибудь станет директором школы. Потом так и будут висеть три портрета в ряд — Альбус, Северус и Альбус Северус. Не будут. Если Альбусу всё удастся, от портрета Дамблдора мало что останется. Альбус спустился в низину, полого уходившую в самое сердце леса, по совместительству бывшее логово акромантулов. Здесь на деревьях еще сохранились остатки паутины, они висели на ветках как куски обветшалых простыней — спутанные, дырявые, серые и уже не липкие, но зато очень острые от мороза. После первой вылазки сюда Альбус вернулся в школу с десятком порезов и ссадин. Пришлось взять в больничном крыле заживляющий бальзам, чтобы Скорпиус ничего не заподозрил. Впрочем, зная Малфоя... Зная, как хорошо они чувствуют друг друга и замечают малейшие смены настроения... Скорпиус просто предпочел промолчать, по каким-то своим причинам, а Альбус... Ну что он может сказать? «Привет, Скорпиус! Я тут решил разобраться с портретом бывшего директора и для этого стащил из мэнора черномагический гримуарчик, прикупил пару спокойных, покладистых жаб и вырастил в закрытом кабинете Снейпа, еще одного бывшего директора, василиска. Прямо в сундуке со Снейповыми вещами, на нагретом чарами песке. Рабочие черные мантии использовал как подстилку. Я назвал василиска Салли, сокращенное от Салазара. Первое, что пришло в голову, если честно. Получилось в итоге женское имя, но поскольку я так и не нашел никаких упоминаний о том, есть ли у василисков пол, решил оставить Салли. С таким девичьим именем змееныш кажется совсем безобидным. Он даже почти ласковый. Я сейчас ему плюшевого мишку несу, чтобы ему не было одиноко. Да, того самого мишку, которого тебе на прошлой неделе фанатка прислала. Ты его еще выкинуть хотел. Нет, ты за меня не беспокойся, до первой серьезной линьки, где-то в три-четыре месяца, глаза василиска прикрыты прозрачной защитной пленкой, так что его взгляд не причинит абсолютно никакого вреда...» Смешно, но Альбус до самого последнего момента сомневался, что у него что-то получится. Во-первых, ну как заставить жабу высидеть куриное яйцо? Из книги Герпия Злостного выяснилось, что для этого есть специальное заклинание. Оставалось выполнить еще три условия — темнота, температура не ниже тридцати градусов и очень высокая влажность. С темнотой оказалось проще простого, она и так в сундуке для рабочих мантий была непроглядной, с температурой и влажностью — чуть сложнее, но соответствующие чары в конце концов нашлись. Во-вторых... Василиск? Змея из куриного яйца — ну как это возможно? Даже когда на третий день куриное яйцо потемнело, а еще через неделю стало мягким, будто переспелое яблоко, и покрылось иссиня-фиолетовыми прожилками, Альбус всё еще сомневался. Сомневался даже когда — кажется, в конце второй недели — прожилки запульсировали, будто разбухшие вены, наполненные черной кровью. В книге Герпия Злостного процесс был расписан буквально по дням, и Альбус каждую ночь сверял признаки, убеждаясь, что зародыш развивается правильно, и... не верил. В ночь, когда василиск вылупился, Альбус не смог прийти. Была суббота, и перед выходным слизеринцы не торопились расходиться по спальням. Кто-то протащил в гостиную сливочного пива и огневиски, и вскоре весело стало почти всем. Альбус терпеливо ждал в кресле у камина, выпил предложенного сливочного пива, и, наверное, именно это стало его ошибкой. От постоянного недосыпа слабый алкоголь сильнее ударил в голову, от раскаленных углей в камине шли волны приятного тепла... и его разморило. Он проснулся через час — сонными, ничего не понимающими глазами воззрился на нарушителя своего спокойствия. Оказалось, абсолютно пьяный пятикурсник, кажется, Годфрид Гойл, запнулся о его ногу. — Осторожней, Джефф! В камин не угоди! — пробасил кто-то Альбусу прямо на ухо, обдав алкогольными парами. Тот, проморгавшись, решил, что в гостиной стало слишком шумно, и ничтоже сумняшеся прошлепал в спальню седьмого курса, где, наскоро раздевшись, забрался в кровать и снова уснул. О василиске он вспомнил только утром, когда его разбудили голоса опаздывавших на завтрак однокурсников. Вспомнил и про то, что обещал Скорпиусу еще вчера прийти посмотреть на тренировку... Нет, Скорпиус не просил. Альбус сам зачем-то таскался за ним хвостиком и твердил, что обязательно-обязательно... Он оделся буквально за несколько секунд, не умывшись побежал в Большой зал, выпил чашку чая на пустой желудок, прихватил с собой пару булочек — одну с изюмом, другую с корицей... и одумался. Воскресенье. Его могут заметить. Нужно вытерпеть хотя бы пару часов, пока все не разбредутся по своим делам. Хорошо, что у Скорпиуса с утра снова тренировка, квиддич ненадолго отложит грядущий неприятный разговор или не менее неприятное молчание. Что только его дернуло... Наверное, причина в том, что с тех пор, как идея о василиске пришла Альбусу в голову, их со Скорпиусом общение снова свелось к вежливо-отстраненным дежурным фразам. Стоит отдать должное обоим — они с таким рвением старались сохранить видимость прежнего доверия и дружбы, что иногда Альбус сам забывал, как тяжело и мучительно ему хранить свою тайну. Каким тяжелым грузом она легла на сердце... Альбус прекрасно понимал, что виноват в этом только он сам, но не мог не винить Скорпиуса в собственном молчании. Вот если бы тот понял. Если бы можно было поговорить с ним начистоту, если бы хоть кто-то мог подстраховать, прикрыть... Как будто недостаточно Скорпиус его прикрывал. Альбус чертыхнулся про себя. Ему сейчас не о том надо думать, а о том, как поскорее попасть в кабинет Снейпа. Что если чары ослабнут и зародыш погибнет? Альбус невольно представил, как заглядывает в сундук, ворошит остывший песок, вертит в руках погибшее яйцо... И почувствовал облегчение. Только разве он на этом успокоится? Разве не попробует еще раз? Хватит ли ему смелости — попробовать еще раз, теперь, когда он знает, что способ на самом деле работает. Змееныш был жив. Он пробил размякшую оболочку яйца твердым ороговевшим шипом на носу и изредка высовывал наружу узкую мордочку, вяло пробуя воздух раздвоенным языком. Ему было холодно, но он цеплялся за жизнь и не собирался так просто сдаваться. Рядом на песке лежал уже пахнущий трупик его приемной матери. Альбус уставился в сундук, не в силах отвести глаз от дыры в яйце, внутри которой виднелись тугие металлически-серые кольца и маленькая мордочка. — Экскуро, — пробормотал он, указав палочкой на дохлую жабу. Затем, сверившись с книгой, снова обновил чары. Из сундука раздалось то ли слабое бульканье, то ли неумелое шипение. Первые две недели змееныш василиска абсолютно беспомощен. Не больше локтя в длину, он не в состоянии проглотить даже насекомое. Сначала он должен пить свежую кровь (желательно драконью), потом перейдет на личинок, флоббер-червей, затем на мокриц, сверчков и прочих насекомых, а потом уже доберется до мелких грызунов и лягушек. Сейчас Салли превратился в метровую змею, с удовольствием проглатывающую за раз по две крупных мыши, достать которых становилось всё труднее. Альбусу даже пришлось стащить несколько мышей из кабинета Трансфигурации, пока он не придумал для себя (в качестве подготовки к ЖАБА, разумеется) лабораторную работу у миссис Тренч, получив прямой доступ к зверькам. Их запасы исправно пополняли домовые эльфы, так что можно было не волноваться, что кто-то из преподавателей заподозрит неладное. Василиска полагалось кормить через день, и здоровый аппетит Салли пока не требовал больше десятка мышей в неделю. Их теплые тельца так копошились под зимней мантией, что Альбус испытывал облегчение каждый раз, когда не нужно было нести Салли новую порцию еды. Вот как сегодня. Если бы не кентавры и лютый холод, ночную прогулку можно было бы даже назвать приятной. Еда едой, а согревающие чары нужно обновлять строго раз в сутки. К концу их действия температура в небольшой пещерке Салли падает до двадцати трех градусов. Взрослая особь в таких условиях чувствует себя совсем не плохо, но для маленького василиска это — нижняя граница, при двадцати градусах змееныш впадет в спячку и может умереть от холода. Альбус не хотел подвергать только что вылупившегося малыша таким испытаниям, но у него не было выбора. Пауки кинулись прочь из замка буквально в тот же день, как василиск выбрался из яйца и выпил свою первую порцию драконьей крови — жутко дорогой, но Альбус сообразил, что купить несколько хорошо запечатанных бутылочек, которые могут храниться по несколько лет, обернется меньшими проблемами, чем бегать по замку и искать свежую. Более того, василиск стал реагировать на посторонние шумы — копошился, забираясь под мантии и в песок, и шипел в ответ из своего сундука. Его больше нельзя было держать в школе, и ничего лучше Запретного леса Альбус не придумал. Только одного он не учел — кентавры в лесу тоже почуяли присутствие сильного магического животного. С другой стороны... пассивность кентавров и их философско-созерцательный подход к вещам давно стали притчей во языцех. Они скорее обратятся к своей ненаглядной астрономии, чем начнут действовать. Пока василиск был маленьким, не вылезал из своей пещеры и никого не убивал, а Альбус постоянно прятался под мантией-невидимкой — что у кентавров, что у преподавателей не было абсолютно ни одного повода начинать рыскать по лесу в поисках скрытой угрозы. Так Альбус себя успокаивал. Если вдруг кто прознает про василиска... даже репутация всех Поттеров и Уизли вместе взятых не поможет. Его исключат из школы. От этой мысли так погано становилось на душе. Именно что погано — противно, а не страшно. Стоило только представить лица матери и родственников, однокурсников и учителей — такое странное, наивное удивление. Потрясение, даже ужас, смешанный с неприязнью. А еще — непонимание. Как это хороший мальчик из хорошей семьи мог такое натворить? Альбус наконец увидел пещеру Салли. У входа она была достаточно просторной, затем разделялась на два отдельных ответвления, одно из которых под небольшим углом уходило вниз и заканчивалось широкой трещиной в породе где-то на уровне плеч. Именно в этой трещине и жил Салли, устроив себе уютное гнездо из старых мантий профессора Снейпа. Тут февраль сыграл Альбусу на руку. Можно было не бояться, что василиск выползет на такую стужу. Он свободно перемещался по нагретому чарами узкому пространству, зарывался в теплые мантии и грелся, но наружу не высовывался. Только смотрел на Альбуса умными, всё понимающими матово-черными глазами и милостиво принимал в дар мышей. Ничего, осталось потерпеть совсем немного. Через месяц змееныш достаточно подрастет, чтобы его ядовитой крови хватило на один портрет. Можно даже не ждать, пока василиск начнет вырабатывать из желез за ушами настоящий яд — как раз после первой полной линьки, когда с его глаз слезет первая пленка и останется только прозрачное веко. В пещере, разумеется, царила непроглядная темень. Альбус зажег огонек на кончике палочки и поспешил забраться внутрь — свет могут заметить. Хотя в этой части леса он ни разу не увидел ни одного живого существа, осторожность никогда не будет лишней. Из-за отсутствия ветра сразу стало теплее. Альбус подошел к трещине и приглушил огонек, чтобы не нервировать Салли. Тот, прошипев что-то, медленно высунул морду навстречу. — Привет! — пробормотал Альбус. — Тоскливо тебе, наверное, здесь сидеть одному в темноте. Вот, — чувствуя себя ужасно глупо, он достал едва поместившегося под мантией плюшевого медведя. — Держи. — Он аккуратно пристроил игрушку рядом с гнездом из мантий. Салли для приличия пошипел и на медведя. Он, кажется, был строгим и серьезным василиском. В последнее время он будто пытался разговаривать, пробовал то разные тона, то присвисты, то почти ворчал, но Альбус мог только различить интонации. Говорят, его отец когда-то понимал змеиный язык. Даже если и так, Альбусу этот дар не достался совершенно точно. Альбус обновил согревающие чары и сам какое-то время стоял, прислонившись к горячему камню, впитывая тепло. Нужно было возвращаться в замок... Второй месяц постоянного недосыпа заканчивался, Альбуса ждал третий. К следующей кормежке Салли выгрыз медведю глаза, неизвестно куда подевав цветные пуговицы, и больше с ним не расставался, даже спал свернувшись клубком у него на лапах.