Опоздал.

Я опоздал. Обычная, хоть и малоприятная ситуация. Задержался на работе чуть меньше, чем на полчаса, и успел как раз к извержению вулкана. – Ты опоздал! Тоже мне, открыл Америку. А вулкан между тем не унимался, не замолкал ни на секунду, осыпая меня вместо пепла и магмы обвинениями и проклятиями – как всегда, свое недовольство он выражал в крайне грубой форме. И я злился вместе с ним – на себя и на него, – понимая, что невольно продолжаю начатое им. Стоило больших усилий сдержаться и не начать кричать в ответ – последнее, что я стал бы делать. И первое, чего хотелось бы, глядя на него. Как ни странно, мне это нравилось – именно в такие моменты я ощущал себя по-настоящему живым. А он все заливался, поминая мое родство вплоть до пятого колена, чтобы посреди своей тирады замолчать и добить: – Ну чего ты молчишь? – будто кто-то дал мне возможность заговорить и оправдаться. – Я слушаю, – спокойно ответил я, зная, что за этим последует, и даже не сопротивляясь этому. Я уже давно понял, что когда он на взводе, следует дать ему перегореть – только после этого разговор принесет какие-то плоды. – Ты обязан был позвонить! – ярость в голосе и затаенные слезы в глазах. Не знаю, что у меня самого с лицом, но внутри все горит. – Так точно, Ваше Высочество, – едва ли не с издевкой. Пожалуй, такая вот истерика – единственное состояние, в котором он ненавидит это обращение. А сейчас мне хочется разозлить его – чтобы перегореть самому, раз уж меня зацепило взрывной волной. Я действительно мог бы предупредить его – если бы, конечно, мне было до телефонных разговоров. Но нет же, пришлось в спешке восстанавливать данные с разбитого ноутбука нерасторопной секретарши гендира. Вызвался помочь, называется. Еще бы мне кто помог справиться с набросившейся на меня стихией. – Чертов китаец! – завопил он, тыча в мою сторону пальцем как в какой-нибудь дешевой драме. – Я метис. – Чертов полукровка! – подхватил он, воспользовавшись случаем. И ведь поделать с этим я ничего не мог – с собственными словами не поспоришь. – Думаешь, сделал морду кирпичом – и все можно? Думаешь, можешь просто так игнорировать мое мнение? Думаешь, всегда прав? Временами – да, бывало. Обвинения вполне обоснованы. Но сейчас я думал вовсе не об этом, а о том, как бы поскорее заткнуть это неуемное создание и вернуть вечер в запланированное русло. Ненавижу, когда срываются планы. Тем более – когда я сам тому виной. Что ж, если верить опыту, настало время применения грубой силы. Я даже не вслушивался в то, что он бросал в мой адрес – временами слова не имеют значения. В противном случае я придрался бы к каждому, усугубив собственное положение, далекое от обычного спокойствия, но весьма неразумно близкое к эмоциональному блаженству, ставшему физически ощутимым. Сейчас главную мелодию на натянутых струнами нервах играла интонация – голос захлебывался в собственных переливах, пытаясь выставить ментальное войско злости в авангард, но за ним спрятались беззащитные слезливые нотки. Сигнал для меня – обнять и извиниться, пока он еще может спрятаться за уязвленной гордостью. Порой мне кажется, что он ждет от меня жестокости в ответ на его слезы, а иногда – что начнет плакать в страхе перед тем, что задел меня своими неосторожными словами. Потому и ждет наказания. И ведь любое злодеяние вытерпит – лишь бы первым не просить прощения. По крайней мере, мне это кажется разумной причиной для такого поведения. Как бы то ни было, стоило ему понять, что перегнул палку, чувство вины нападало на меня – вины не только за содеянное, но за то, что еще предстоит сделать. За то, что я делаю постоянно, если верить его словам и собственным наблюдениям – анализу любой ситуации, в которой я был захвачен его эмоциями, не замечая собственных грехов. – Бесчувственный тиран! – именно так это и называлось. Однажды в ответ на такое заявление я спросил, что тогда удерживает его рядом со мной. Он рухнул на колени, закрыв лицо руками, и я застыл над ним в растерянности. Знал же ответ. – Тиран, значит? – взорвался я, приближаясь к нему и спокойно выговаривая слова. – Я? И ты закатываешь мне истерику только потому, что я на полчаса задержался на работе? Заметь, к твоим ночным гуляньям я отношусь весьма либерально. – Ну так запри меня в комнате! Тиран! – он отступил на шаг, упираясь в стену. Едва ощутимое торжество и капля страха – вдруг я сделаю что-то не так и потеряю его? Но идея показалась заманчивой. – Не нарывайся. Поздно. Провокация уже возымела эффект, и останавливать надо было уже меня – но зачем, если я прав в своих желаниях, имеющих под собой прочное основание. Он снял со стены висевшую там картинку в рамке – горный пейзаж размером десять на пятнадцать сантиметров, один из тех, к которым я питаю слабость коллекционера, – и загородился ей от меня. Смешно. Когда он не выдержал и швырнул свой «щит» в мою сторону, завопив, чтобы я не смел приближаться, я даже растянул губы в усмешке – конечно же, мне будет чертовски больно, если такой снаряд в меня угодит. Еще смешнее. В его испуганных глазах мелькнуло нечто, совсем не похожее на страх. А уж кулаками он начал меня молотить едва ли не с удовольствием – пока я не прижал его к себе. Он притих. Я тоже успокоился, поглаживая его по волосам, в которые минуту назад готов был вцепиться, запрокинув голову и наблюдая за тем, как на его лице одна эмоция сменяет другую – совсем как кадры кинофильма. Привычно, но никогда не надоедает. – Любишь меня? – спросил он нарочито плаксивым тоном, будто не отошел еще от произошедшего, и я потрепал его выкрашенную в красный цвет макушку. – Сам как думаешь? – он знал это лучше меня, хотя признавать подобное мне было не так-то просто. – Любишь, – ответил он без тени сомнения. Его губы коснулись моей груди, расплываясь в мечтательной улыбке. – И не хочу, чтобы мы опоздали, – заметил я, отстранив его и напомнив о том, почему я сам не должен был задерживаться. – Как я пойду в театр с таким лицом? – он вопросительно посмотрел на меня, потерев глаза – не такие уж и заплаканные, к слову. – На комплименты напрашиваешься. Вздохнув, он убежал к себе, чтобы вернуться при полном параде – вот же чертенок, то часами собирается, то пяти минут хватает для наведения марафета. Впрочем, если он готов, нет сомнений в том, что мы чего-то не успеем, как бы он ни отчитывал меня за возможность подобного.