Наизнанку

Моя любовь — мой Бог. Она мечется в голове и шепчет томно, надрывно; умоляет, скулит побито. Она бьется в солнечное сплетение так, что перехватывает дыхание от приятной боли. По ощущениям это все равно что рвануть острием медицинской пилы от угловатых ключиц — и по шее, по грудине, прямо до самых лобковых волос — вспарывать собственное тело, а затем, оттягивая за колкие, острые концы распиленных ребер, вывернуть себя наружу, наизнанку. Мол, смотри, это все — твое. Эдакие оформленные куски души. И отдавать по частям: вот сердце, вот легкие, вот печень, почки… Это — моя любовь к тебе. Горячая, скользкая, с кровавыми подтеками, запахом гнили и дерьма. От каждого куска любви — вонючий пар. От каждого куска души — стягивающие кожу розово-грязные разводы. Не нравится? Не нужно? Но как так, любовь же. У тебя глаза — черные впадины расширенных зрачков с матовыми желтыми от света ламп угловатыми бликами. Как будто ты под наркотой; наверняка мечтаешь закатить глаза в обморочном припадке и пережить весь ужас, все ощущения во сне, вот только вколотый ранее адреналин не дает отключиться. Ты не знала? Чувства других нельзя игнорировать, милая. Твоя кожа — шипящий кипяток; ощущение ее под рукой бьет сумасшедшим болезненным пульсом в затылок, а ты дергаешься от прикосновений, вертишься, как чертова юла. И ноешь, ноешь, ноешь, подвывая. Так не должно быть. Ты меня бесишь. Твое тело мягкое, и нож скользит по нему легко, а под кожу входит даже почти нежно, ласково вгрызаясь кривыми зубами лезвия. Он тоже тебя любит. Ты же бесчувственная, не умеешь любить. Кривишься, кричишь, хрипишь, исходясь надрывным кашлем, вырываешься — не понимаешь. Я научу тебя. Чужая кровь на языке пряная горячая — Хидан слизывает ее с лопнувшей кожи чужих губ, вдыхает жадно-жарко чужое шипение и ловит поцелуем вибрацию гулкого звука поднимающейся по пищеводу кровавой рвоты, когда нож входит глубже под ребрами. А любовь уже крутится в его голове волчком и кричит визгливо, пьяно, неразборчиво. Любовь впитывает в себя чужую жизнь, чужую кровь, раздувается и наполняет грудь безумным колючим счастьем. Чуть позже — усталостью, а потом легкой брезгливостью, как после секса. Мертвое — не красиво. Мертвое не рвет хриплыми вздохами ярко-красную глотку. Не блестит полным отчаянья взглядом. Не мажет теплым мягким языком по сухим губам. Не вырывается из захвата по накатной, с болезненной передышкой. Не выгибается гибко на асфальте, сдирая до крови кожу со спины, плеч, сжатых в захвате чужих пальцев запястий. Мертвое — оно как собственную душу наизнанку: внутри пусто и постепенно холоднее бледнее. Не интересно. О своей душе, о своей любви все известно. А девочка теперь прочитанная книга — разломанная напополам грудная клетка с вывернутыми наружу внутренностями.