Умершее воспоминание

Каждое расставание – это начало пути к новой встрече. Лиан Луа

      По длинному белому коридору рассеивался приятный запах лилий. Я вдыхал этот аромат и думал о скоротечности жизни цветов. Для чего я покупаю шикарные букеты каждый раз, возвращаясь в стены этого заведения? Зачем я обрекаю живые создания на такие мучительные, почти невыносимые страдания? Кто дал мне такое право? И почему цветы так быстро умирают? Они дарят людям мимолётные, но такие приятные мгновения, а потом вянут, превращаясь из прекрасных лебедей в гадких утят. Для нас — людей — жизни цветов кажутся недолговечными. А что значат человеческие жизни для истории? Может ли сравнится сотня лет с целым тысячелетием? А что, если и мы, подобно цветам, всего лишь украшаем этот мир, даря ему только несколько сладостных мгновений? А что, если наши жизни не значат ничего для огромного мира? А что, если этот мир точно так же оставит нас гнить на подоконнике, совсем забыв о нашем существовании?..        Остановившись у двери, я прислушался. За ней были слышны голоса. Один принадлежал Чарис, это я понял сразу, но определить второй мне никак не удавалось. Поэтому, негромко постучавшись, я вошёл в палату.        Она сидела на кровати. Маверик стоял перед ней, с увлечением о чём-то рассказывая. Увидев меня, незваного гостя, оба они замолчали и уставились на меня так, словно только что говорили обо мне и теперь делают вид, что речь шла совсем не об этом.        — Привет, — поздоровался я с Чарис, не обращая никакого внимания на Маверика. — К тебе можно?        Она бросила виноватый взгляд на Маверика. Тот весь покраснел от злости, но, набрав полные лёгкие воздуха, всё же сказал:        — Я ещё не закончил.        Я понимающе закивал и присел на соседнюю кровать. Маверик смотрел на меня так, будто готовился испепелить взглядом. Я невозмутимо глядел в окно. Поняв, что я не собираюсь никуда уходить, мой любимый неприятель продолжил:        — Я говорил со Стивеном Бартоном. Он сказал, что двери его лечебницы открыты для каждого. Но Чарис, любимая, его лечение… оно стоит очень дорого.        — Но оно эффективно.        — Я этого не отрицаю. Пойми, лучшего врача я найти не смог. Я очень хочу, чтобы ты поправилась, но за такие деньги… я не смогу тебе помочь даже при всём своём необъятном желании!        — Я знаю. В любом случае ты сделал очень много. Спасибо, Мавс.        Он улыбнулся с такой теплотой, что она, кажется, могла бы согреть всю планету.        — Что говорит Дейл О’Коннор?        Чарис бросила на меня испуганный взгляд. Однако я оставался спокоен, даже услышав это имя и вспомнив надменный взгляд этого доктора. Да, всё в порядке. Я контролирую себя. Ни один мускул на моём лице не дрогнет без моего желания.        — Ничего хорошего, — со вздохом ответила Чарис и посмотрела в пол. — Денег на дальнейшее лечение больше не требует. Скорее всего, через пару дней я уеду из этой больницы навсегда.        Я смотрел на неё и думал, чем я смогу ей помочь. Судя по их разговору, эта больница больше не может лечить Чарис, а нового доктора наш бескорыстный Маверик найти не сумел. Нет, конечно, один вариант есть у него на примете, но оплата этого лечения не по силам ни ему, ни Чарис.        — Я постараюсь что-нибудь придумать, — пообещал Маверик, выдержав минутное молчание. — Я всё вот так не оставлю. Это несправедливо.        — В этом мире не осталось места для справедливости, Мавс. Но всё равно спасибо за старание.        Он поцеловал её в щёку — возможно, мне назло – и, попрощавшись со своей любимой, покинул палату.        — Тебе не стоит тратить деньги на эти букеты, — со слабой улыбкой произнесла Чарис, принимая от меня лилии. — Но они правда прекрасны, они мне так нравятся...        — Поэтому я и трачу на них деньги.        Она поставила букет в вазу и с недоумением оглянулась на дверь.        — Как ты прошёл? Насколько мне известно, Дейл сделал мою палату местом для вип персон.        — Проскользнул мимо уснувшей медсестры. Они вообще сменами меняются? Мне кажется, что женщина, которая находится сегодня на посту, дежурила не меньше четырёх суток.        Чарис засмеялась. Затем её смех сменился улыбкой, а потом и улыбка исчезла, словно солнце, стремительно скрывшееся за горизонтом.        — Вы с Мавериком всё ещё вместе? — задал прямой вопрос я.        — Логан…        — Нет, я ни к чему не клоню и ничего не имею в виду. Это простой спортивный интерес.        Какое-то время она молча глядела на меня.        — Нет, мы с ним не вместе. Честно говоря, мне даже говорить с ним не хочется после того, что случилось.        — Тогда зачем ты это делаешь?        — Я не могу просто попросить его оставить меня в покое. Понимаешь, Логан? Он любит меня. И мне больше не хочется разбить кому-нибудь сердце.        «Ах, ты ж сука», — пронеслось у меня в голове. Когда я без памяти любил её, разве она думала о том, чтобы сохранить моё сердце в целости и сохранности? Разве она пыталась склеить его по частям, когда оно уже было вдребезги разбито? Какого чёрта она переживает за чувства Маверика? Какого чёрта она боится его обидеть?        Это подняло в моей душе безудержную волну гнева, я почувствовал, как сильно начало пульсировать в висках. Однако, приложив огромное усилие, я всё же подавил в себе это чувство и, переступив всё, что только можно, через силу улыбнулся.        — А что насчёт Дейла? — продолжил интересоваться я.        — Логан, ты провоцируешь самого себя.        — Ложь. Я задал тебе вопрос, неужели так сложно на него ответить?        — Нет, — без всякого желания ответила Чарис. – Нет, с Дейлом у меня тоже ничего больше нет. Для этого есть веская причина.        Я молил бога лишь об одном: чтобы Чарис не продолжила свою исповедь. И, к счастью, всё так и случилось, она замолчала. Наверное, между нами было что-то вроде безмолвного соглашения. С момента расставания мы ни разу не признались друг другу в своих чувствах, какими бы они ни были. Будь то любовь, ненависть, неприязнь, невинная симпатия, ревность или равнодушие — ни один из нас и слова не проронил, не потрудился сказать о том, что чувствует. Мы об этом не договаривались, но оба вели себя именно таким образом. Даже сейчас, встретившись впервые после очень неприятного разговора, мы не выразили друг другу свою неприязнь. Я знал, что она всё ещё в обиде на меня, а она знала, что я был всё ещё чертовски зол на неё. Но мы молчали. И это меня устраивало. Хотелось бы, чтобы наши отношения оставались такими навечно.        — Насколько я понял, — начал я после молчания, — Маверик, объездив, возможно, всю Европу, решил остановиться на одном единственном докторе?        — Да. Бартона он нашёл в Лондоне, сказал, что лучшего варианта нам просто не найти.        — По-моему, он не так уж сильно старался, как думаешь?        Чарис лишь рассеяно пожала плечами.        — Он сделал то, что мог, — сказала она со вздохом. — Но его усилия не стоят и ломаного цента.        — О чём это ты?        — Он напрасно искал новую лечебницу, я уже давно сделала это сама.        — Правда? Почему ты тогда его не остановила?        — Мне не хотелось остужать его пыл и желание помочь. Он мог бы почувствовать себя бесполезным, ненужным. А я этого не хочу. И… мне пришлось промолчать, чтобы не расстроить его.        Я мысленно усмехнулся, поняв, что Маверика развели как дурака на ярмарке.        — Жаль, — неискренне произнёс я. — Кажется, его это действительно заботит…        — Так и есть. Но я не думаю, что он вновь примется за поиски хорошего невролога.        — Да, но теперь он примется за поиски хороших денег.        Чарис задумчиво покачала головой.        — Верно. Нужно будет ему рассказать…        Я опустил глаза и снова начал сравнивать отношение Чарис ко мне и к Маверику. Интересно, про себя и своего второго молодого человека она тоже намеренно мне не рассказывала? Тоже для того, чтобы не расстраивать? И как скоро собиралась рассказать? Через год? Полтора? Когда нам бы стукнуло семьдесят?..        — И где находится твоя новая лечебница? — спросил я вместо кучи других вопросов, только что родившихся в моей голове.        — Не здесь. Даже не в Америке, к сожалению.        — Не в Америке?..        — В Германии. Я полечу туда, чтобы пройти полугодовой курс лечения.        — Ты.. часто будешь туда летать?        — Раз в два года, пока срок лечения таков. А потом… посмотрим, как карты лягут.        — А что, если лечение в Германии тебе не поможет?        Чарис вдруг засмеялась.        — Лечение в США тоже может мне помочь, — ответила она. — Вся правда в том, Логан, что кое-какой человек не хочет больше видеть меня в стенах этой больницы.        — Дейл, — догадался я.        — Верно. Это он, пользуясь своим положением, организовал мой вылет из этой лечебницы. Поэтому он и ограничил список моих посетителей, он знал, что Маверик ищет для меня нового невролога. Возможно, он хотел, чтобы я поскорее убралась отсюда…        — Коварный и злопамятный Дейл, — покачал головой я. — Он просто не смог простить тебе твой отказ, правильно?        — Да. Наверное, не смог смириться. Но, по правде говоря, есть ещё несколько обстоятельств, усиливающих его ненависть ко мне. Об этом говорить сейчас не особо хочется.        — Ясно. Но почему именно Германия?        — Родители так захотели, — вновь пожала плечами Чарис. — Они доверяют германским врачам.        — Когда ты улетаешь?        — Через два дня. Мне эта больница, честно говоря, тоже осточертела. Хочу поскорее уехать отсюда.        — Можно ещё один последний, но нескромный вопрос?        Она утвердительно кивнула.        — Сколько стоит это лечение?        Чарис на какое-то время замолчала. Безмолвно глядя на меня, она словно о чём-то размышляла, думала, сказать мне правду или нет.        — Первые полгода стоят девять тысяч долларов. Далее сумма будет только повышаться.        Я облокотился на спинку стула и вздохнул. Не знаю, сказала Чарис правду или нет, но названная ею сумма была не из самых маленьких. Даже если она соврала, настоящая сумма на много больше. Я смотрел на свою бывшую возлюбленную и думал, чем могу ей помочь.        — Сегодня вечером я перешлю деньги твоим родителям, — сказал я наконец. — Ровно девять тысяч.        — Логан, — резко вырвалось у Чарис, — они не примут эти деньги.        — Примут, будь уверена.        — Нет, Логан, ещё раз не-е-ет. Я. Я не могу принять эти деньги, понимаешь? Ты не обязан. Ты ничем мне не обязан.        — Ошибаешься. Это из-за меня ты летишь в Германию и готовишься заплатить за лечение бешеную сумму. Только я в этом виноват, и заплатить за лечение — это меньшее, что я могу сделать.        — Ты уже оплачивал моё лечение, помнишь? Сразу после… сразу после нашего расставания. Этого мне было достаточно, слышишь? Я больше ни о чём тебя не прошу. Логан. Ни о чём.        Я покачал головой и встал на ноги.        — У тебя ничего не выйдет, Чарис. Ты меня не отговоришь. Сегодня эти деньги будут у вас.        Я двинулся к выходу, но услышав её голос, остановился.        — Логан.        Повернувшись, я увидел Чарис прямо перед собой. Она заглянула мне в глаза и, подавшись вперёд, крепко-крепко обняла. Я неуверенно положил руки ей на талию. Было непривычно вновь ощущать аромат её волос и чувствовать её дыхание на своей шее. По телу пробежала дрожь, и поэтому я поспешил отстраниться.        — Большое спасибо, — прошептала она.        Я лишь кивнул в ответ и вновь оставил Чарис одну в заточении этих ужасных белых стен.        А вечером, когда все запланированные мною дела были сделаны, я заварил себе крепкий чай и, присев у камина, вытянул к нему ноги. На душе впервые за долгое время царило умиротворение. Я чувствовал себя стариком — стариком, прожившим долгую жизнь, на протяжении которой делал много полезных вещей, и которому теперь ничего не остаётся, кроме как сидеть у камина, понимая, что жизнь клонится к закату, и думать обо всём, о чём только можно.        Мои странные старческие размышления прервал звонок в дверь. Я с удивлением взглянул на часы: было уже больше полуночи. Но я всё же встал и, на всякий случай убедившись, что на крыльце не стоит толпа разъярённых фанаток, открыл дверь.        В прихожую сразу же ворвался ночной ветер. Волосы на затылке Кендалла зашевелились, словно они были живыми и жили своей собственной жизнью. Недавно прошёл дождь, но немец был в одной футболке. Я сразу понял, что он жутко пьяный. А если он пьяный, значит, по крайней мере, одну пачку сигарет он уже выкурил.        — Можно я войду? — спросил Шмидт, стуча зубами и пытаясь согреть себя руками.        — Ты полагаешь, что можешь услышать отрицательный ответ?        Мы прошли на кухню, и Кендалл сразу же достал из кармана на половину пустую пачку сигарет.        — Какая по счёту? — поинтересовался я, поставив на стол кружку с чаем.        — Всего лишь только первая. Есть огонь?        Подойдя к столешнице, я взял спичечный коробок и бросил его другу. Тот, не успев ничего сообразить, уронил «огонь» и негромко выругался.        — С какой радости ты нажрался? — поинтересовался я, наблюдая за тем, как Кендалл пытается поджечь несчастную спичку.        — Ой, Логан, давай не будем так резко менять тему разговора. — Ему наконец удалось получить огонь, и он, сделав одну длинную затяжку, закрыл глаза и замер. Потом выпустил дым через нос и расплылся в пьяной улыбке. — Как жизнь, дружище?        Я помахал рукой перед своим лицом в попытке развеять дым, но у меня ничего не вышло, и я закашлялся.        — Ты же знаешь, что я не переношу запаха твоих дурацких сигарет, — сердито сказал я.        — Да, прости, друг. — Он быстро затушил сигарету и тоже принялся размахивать руками. — Логан, ну ты ведь знаешь, что я не могу без них, когда выпью.        — Когда выпьешь? — со злобной усмешкой переспросил я. — А когда нажрёшься — вот так, как сегодня, — тогда ты только ими дышать и можешь, да?        Шмидт издал усталый стон и, закрыв глаза, сказал:        — Ты говоришь как моя мама, Логги. Не надо так говорить, меня начинает это раздражать. Я бы, знаешь, и сам выбрал здоровый образ жизни, бег по утрам и всякие там другие заморочки. Но мне это нужно как музыканту, понимаешь?        Он был пьян, накурен и поэтому нёс всякую чепуху. Несмотря на это, я всё же понял его слова и решил поддержать нашу беседу:        — Посмотри на меня, Кендалл, я тоже музыкант, но я ведь не курю.        — Не-е-ет, — протянул Шмидт, размахивая указательным пальцем в воздухе, и рассмеялся. — Ты не играешь на гитаре, к примеру. А мне это нужно для вдохновения, для появления новых мыслей в голове, для расслабления, в конце концов. Понимаешь?        Я встал и настежь распахнул окно.        — Я понимаю только, что после тебя я не смогу проветрить свою кухню ещё неделю.        — О, как хорошо, что ты догадался открыть окно. Можно я всё-таки покурю?        Он встал у окна и, поставив локти на подоконник, снова достал сигарету. Его руки всё ещё дрожали.        А после третьей сигареты он вдруг решился на разговор. Собственно то, за чем он сюда и приехал.        — Я знаю, мой дружище Логги, что в последнее время мы с тобой плохо ладили, — начал Шмидт, еле ворочая языком. – Ну, не получалось, да? Так всё складывалось. Сегодня у меня кое-что случилось… и я сразу же приехал к тебе, чтобы поделиться этим с тобой. Вот какая у нас дружба.        Он выдохнул, будто только что выдал какую-нибудь заученную реплику, и сделал глоток моего чая.        — Логан… — неразборчиво забормотал он. — Ты как гостя вообще встречаешь? Почему чай холодный?        — Потому что это был мой чай, — сказал я и, взяв кружку, выплеснул её содержимое в раковину. — Так чем ты там со мной хотел поделиться?        Лицо Кендалла приняло иное выражение. Возникло ощущение, что он вспомнил о чём-то неприятном и теперь состроил такую гримасу, будто только что увидел в своём супе плавающую сороконожку.        — Я… — начал было друг, но потом его взгляд упал на стол, и он спросил: — А можно ещё сигаретку?        Схватив со стола почти пустую пачку сигарет, я спрятал её в карман своих брюк и отрицательно покачал головой.        — Можно чая с лимоном, — произнёс я, указывая на ещё горячий чайник. — И можно свежим воздухом подышать у окна. А вот сигареты я тебе больше не дам. Ни одной.        — Что ты себе позволяешь?        — Ну, во-первых, ты в моём доме, и я могу позволить себе всё, что только заблагорассудиться. А во-вторых, ты всё ещё остаёшься участником двух музыкальных групп, и они обе нуждаются в твоём чудесном голосе.        Сначала Кендалл польщёно улыбнулся, потом нахмурился и, прищёлкнув пальцами, сказал:        — Точно. Я как раз об этом.        — О чём? О группе?        — И да, и нет.        Он на долгое время замолчал, будто задумался над чем-то жизненно важным. Я не стал вытаскивать друга из его мыслей, поэтому терпеливо сидел и ждал. Он опять начал дрожать.        — Да, — наконец выдал Шмидт. – Да, о группе. Только не о нашей. В смысле и о нашей тоже, но я ещё имею в виду мой «Heffron Drive». Понимаешь, да?        — Если ты продолжишь свои чертовски внятные объяснения, то я всё пойму.        Кендалл принялся усаживаться поудобнее, словно хотел выиграть время. Я понял, в чём дело, и слабо улыбнулся.        — Моя Кайли… — снова забормотал он. — Она собственница. Ну, знаешь, если рядом с ней находится человек, который ей небезразличен, он должен принадлежать ей и только ей. Понимаешь?        Будучи пьяным, Кендалл постоянно задавал один и тот же вопрос: «Понимаешь»? Я устало вздохнул и, опершись щекой на руку, утвердительно закивал.        — Она ревнует? — решил спросить я. — Ревнует тебя к нам и Дастину?        — Да, точно. Она ревнует, причём очень отчаянно и даже глупо. А сегодня, сегодня, Логан, меня это сильно взбесило. Мы поссорились.        — Ты нажрался как свинья и приехал ко мне в полночь только из-за того, что просто поссорился с Кайли?        — Не говори так! — повысил голос Кендалл и снова забился дрожью. — Это ты можешь просто поссориться с какой-нибудь стервой, которая, возможно, изменяет тебе направо и налево, а я с Кайли очень сильно поссорился!        Я еле-еле сдержал себя, чтобы не столкнуть Шмидта со стула. Меня оскорбили его слова, он сумел надавить на моё самое больное место. Кендалл не понимал, каково это — знать, что тебя предал человек, которого ты считал своей жизнью, всем своим миром. Может быть, он никогда даже не испытывал таких сильных и пылких чувств, что я испытывал к Чарис. Может быть, ему этого никогда и не предстоит узнать, ровно как и предательство самого дорогого человека на свете. Но он был пьян. Я простил его только потому, что он был пьян. Проснувшись утром, он даже не вспомнит о своих невольно брошенных словах, а рана в моём сердце начнёт кровоточить с новой силой. Я решил не обижаться на Кендалла, это было бы по крайней мере очень глупо.        — Почему? — почти беззвучно спросил я.        — Просто я устал. Ох, дружище, как же я устал жить так. Я не могу расслабиться. Меня постоянно это угнетает. Бывает, что хочется забиться в угол и сидеть там до тех пор, пока не сдохну от голода. Но я переступаю через свою усталость и, каждое утро просыпаясь рядом с Кайли, убеждаю себя, что сегодняшний день будет лучше вчерашнего.        Он потянулся за невидимым предметом, что лежал на столе, но увидев, что на столе ничего нет, равнодушно махнул рукой. Сигареты-то я у него забрал!        — Привычка, — оправдывающимся тоном произнёс Кендалл. — Так вот, когда она снова принялась упрекать меня в постоянном отсутствии, в том, что она страдает недостатком внимания, я не выдержал. Я наорал на неё и наговорил столько неприятных слов, что даже вспоминать не хочется. И стыдно.        — Стыдно? Тогда зачем же ты ко мне приехал? Поезжай к ней, извинись.        Шмидт засмеялся.        — Ещё чего! Только унижений перед ней мне не хватало. Я и не подумаю вымаливать у неё прощения, небось сама ещё на своих сбитых коленях ко мне приползёт.        — А как ты думаешь, она права? Насчёт того, что ты уделяешь ей мало внимания?        — Да х... его знает, — пожал плечами Кендалл. — Может быть. Последние дни я был так занят музыкой, что даже не помню, когда мы в последний раз вместе ужинали.        «Нечто подобное и Чарис мне говорила», — с горечью подумал я.        — Тогда тем более тебе следует извиниться, — посоветовал я другу. — Пока не стало поздно.        — А как понять, что стало поздно?        — Станет поздно тогда, когда она соберёт свои вещи и переедет обратно к родителям, а тебе скажет, что потратила на такое чудовище, как ты, лучшие годы своей жизни.        — Не-не-не, мы пока ещё не женаты. К счастью, наверное.        Я посмотрел на ночное небо. Почему парни так часто обращаются ко мне с вопросами об отношениях? Как будто я гуру в этих вопросах. Складывается впечатление, что иногда даже я подрабатываю у них личным психологом. Они готовы рассказать мне всё (ну, или почти всё), а я почему-то о многом им не рассказываю. Я стараюсь им помочь, если они обращаются ко мне за советом, но сам у них никогда помощи не прошу. Почему?..        — А чего это ты стал такой справедливый? — спросил Кендалл, посмотрев на меня затуманенным взором. — У самого ведь на душе не один грех, да?        — Угу, — неразборчиво промычал я, попутно размышляя, наладил я наши взаимоотношения с Чарис или нет. — Просто никто из нас не знает, Кендалл, что будет завтра. Может, завтра Кайли улетит в Германию и ближайшие несколько лет ты вообще её не увидишь.        Его брови поползли навстречу друг к другу, Шмидт начал икать.        — Причём здесь вообще Германия? — спросил он. — И с чего бы Кайли лететь туда?        Вздохнув, я посмотрел на него и сказал:        — Уже поздно, мой друг. Давай ложиться спать.        Я встал и положил руку на его плечо. Но Кендалл сидел неподвижно, уставившись в пол, слегка покачиваясь и периодически содрогаясь от икоты. Я решил подтолкнуть друга, направить его на путь крепкого и отрезвляющего сна, но Шмидт оттолкнул мою руку.        — Иди, — забормотал он и замахал рукой. – Иди, Логан, иди. Я ещё посижу.        — Один у меня на кухне? Нет, давай наверх.        Я снова предпринял попытку поднять пьяного друга со стула, но он был упрямым, как баран.        — Отвали! — повысил голос Кендалл и вцепился в стол, будто сам он тонул, а стол являлся каким-нибудь средством спасения. — Я же сказал, что ещё немного хочу посидеть здесь!        — Ладно, — сдался я, — но имей в виду, алкоголя у меня нет, а сигареты я забрал. Положу их под подушку. Но помни, что я очень, слышишь? очень чутко сплю.        Выйдя в прихожую, я на всякий случай закрыл входную дверь на все замки, а ключи тоже забрал с собой в спальню.        Забравшись в тёплую постель, я с наслаждением закрыл глаза и вздохнул. Кендалл солгал мне. Его история — выдумка, от начала и до конца. Поначалу, возможно, он и хотел рассказать мне всю правду. Но что-то заставило его передумать, только вот что — это пока оставалось для меня загадкой.        Дверь молниеносно распахнулась, и Джеймс ворвался в студию, как ветер.        — Мужик, — удивлённо произнёс я, — где мой кофе?        Маслоу, учащённо дыша, взглянул на свои пустые руки.        — Ах, этот чёртов кофе, — сквозь зубы процедил он и, закрыв дверь, прижался к ней спиной. — Кофе…        — Да, и мой кофе тоже, — напомнил о себе Карлос. — Что вообще происходит?        — Тихо, — прошептал Джеймс и, прижав руку к груди, постарался успокоить своё сбившееся дыхание. — Тихо…        Мы с Карлосом недоуменно переглянулись.        — Последний раз ты вёл себя так, когда Бони и Сара узнали друг о друге, — сказал я, наблюдая за Маслоу. — Стой, или это были Саша и Клэр?        — Нет, — замотал головой ПенаВега, — это определённо были Лорэн и Мелисса.        — Да заткнитесь! — свирепо выкрикнул Джеймс. — Она сейчас придёт.        — Да кто придёт, Маслоу? Ты нас пугаешь, вообще-то. И сам выглядишь не менее напуганным.        Через какое-то время он отошёл от двери и сел за барную стойку, что стояла здесь. Бармена на месте не было, поэтому Джеймс сам налил себе рюмочку бренди.        — Мне нужно успокоиться, — сказал он и залпом выпил своё «лекарство». — Такое ощущение, что меня ударило током. А потом я умер и воскрес, только живу теперь со свинцовым сердцем. Как-то давит в груди…        — Тебе плохо? — обеспокоенно спросил Карлос. — Может, я позову медсестру?        — Нет, нет, нет, сейчас отпустит. Просто… я никогда не встречал таких, как она…        Я и Карлос обменялись усталыми, недовольными взглядами.        — Ты, чёртов ловелас, — со злостью сказал я. — Сначала мне правда показалось, что у тебя что-то с сердцем.        — Так и есть, Логан! Ты что, не видишь, в каком я состоянии? У меня до сих пор руки дрожат!        — Это уже от бренди.        — Да нет же, — стоял на своём Джеймс. Оглянувшись назад и убедившись, что Мик ещё не подошёл, он налил себе вторую рюмку бренди. — Мне кажется, я влюбился.        — Снова? — со вздохом спросил испанец. — В кого на этот раз? О, наверное, она просто привезла кому-нибудь пиццу, а ты увидел её, влюбился и больше не смог позабыть о ней.        — Или увидел её по телевизору, — продолжал предполагать я. — В рекламе... нового геля для душа.        — Шутки здесь не уместны, — вполне серьёзно сказал Маслоу. — О каких к чёрту шутках может идти речь, когда мы говорим о большой и настоящей любви?        Мы с Карлосом вновь обменялись взглядами и еле сдержались, чтоб не рассмеяться.        — Такое я от тебя впервые слышу, — признался я.        — Неужели ты только сейчас понял, о чём идёт речь? Знаю, что я всё это время казался вам ветреным в отношениях с девушками. Признаю, я таким и был. У меня никогда не было серьёзных отношений, я никогда ни к кому не чувствовал подобного. Но она… она полностью изменила мой внутренний мир. С первого же взгляда! А её голос... Парни, вы просто представить себе не можете!        — Неужели она и вправду настолько хороша? — не доверительным тоном поинтересовался Карлос.        — Очень! Но должен сразу сказать, что она не наша ровесница.        — Джеймс! Ты влюбился в несовершеннолетнюю?!        — Я что, похож на педофила? Нет, конечно. Она старше нас. И знаете, что я понял? Всё это время я гонялся за молодыми девушками, полными амбиций и надежд, и даже не замечал, что рядом находятся такие зрелые, уверенные в себе и твёрдые в своих намерениях дамы!        — Я надеюсь, твоей избраннице не пятьдесят лет?        Карлос рассмеялся, и я, не сдержавшись, тоже усмехнулся.        — Всё вам смешно, — несколько обиженно произнёс Маслоу. — Смеётесь и даже понять не хотите, что я чувствую.        — Так ты можешь толком объяснить, кто она такая?        — Я сам не знаю, Логан. Мы столкнулись с ней в коридоре, когда я уже нёс вам кофе. Она вышли из-за угла, и я… я не смог оторвать от неё взгляда. Она была прекрасна: этот взгляд, уверенная походка, осанка… Я засмотрелся. Я столкнулся с ней. Боже, как было неловко… Бумажные стаканы оказались между моей грудью и её, а потом… А потом кофе оказался на ней.        Мы с Карлосом с сочувствием зашипели, и Маслоу вновь наполнил свою рюмку бренди.        — Эй, полегче, — постарался напомнить ему о чувстве меры я. — Ещё немного, и Мик заметит, что ты уже готовенький.        — Я немножко. — Он выпил и сделал глубокий вдох. — Парни, если бы вы слышали её голос. Она кричала на меня, но я был согласен даже на это, лишь бы она говорила со мной и обращала на меня внимание. Ух… я такого никогда не испытывал. До сих пор внутри всё дрожит. Никогда бы не подумал, что меня потянет на девушек постарше.        — Ага, а тут на них потянуло не только тебя, но и горячий кофе, — со смехом сказал я. — Что она делала дальше?        — Не помню, она что-то спрашивала у меня. Но я молчал. Я молчал и смотрел на неё, не в силах даже глаз оторвать.        — А потом?        — А потом она ударила меня. Но я был готов терпеть это. Да, это было даже приятно... Не знаю, что на меня нашло, но я побежал.        — Она погналась за тобой?        — Я не помню. Такое ощущение, что это был не я. Мысли вообще отключились. Не помню даже, как добежал сюда.        — Ну, Джеймс, — рассудительно начал Карлос, — тебе не стоило убегать. Надо было, как подобает истинному джентльмену, предложить очистить от пятна её маечку. Это же ты пролил на неё кофе в конце концов!        — Не-е-ет, — замотал головой Маслоу. — Я просто струсил. Поэтому и убежал. Не знаю, встречу ли я её ещё раз, но… Мне кажется, забыть о ней так просто не получится.        — Да брось, ты забывал каждую девушку, с которой встречался. Неужели не сможешь забыть и эту?        — В том-то и дело, что с ней я не встречался. Наоборот, она мне кажется недосягаемой планетой… Я бы никогда не был с ней. Может, как раз это меня так привлекает. И знаете, должен признать, это… это больно…        — Теперь ты понимаешь, что чувствовали девушки, которым ты бессовестно разбивал сердца? — спросил я. — Это карма. Всё возвращается.        — Может, мне стоит позвонить и извиниться перед каждой, кому причинил боль?        — Думаешь, тебя это спасёт, безжалостный ты сердцеед? Ты только потратишь на эти звонки неделю, а спасение в итоге всё равно не придёт.        Джеймс вздохнул и снова схватился за бутылку.        — Бренди в сторону, — резко произнёс я. — Серьёзно, Джеймс, перестань.        — Но я не могу! Мне нужно избавиться от своих мыслей!        — Если ты каждый раз таким способом будешь избавляться от своих мыслей, то совсем скоро тебе придётся избавиться от своей печени! Джеймс, послушай себя, о чём ты говоришь. Разве существует любовь с первого взгляда?        — А ты сомневался в любви с первого взгляда, когда встретил Чарис?        Я растерялся, но почти сразу же заговорил:        — Нас познакомили друзья, и она не орала и не била меня при первой встрече. Это другое. Спорим, завтра ты о ней и не вспомнишь?        — Хочешь поспорить? — с вызовом спросил Маслоу. — На бутылку?        — Это было не всерьёз. Давай, друг, убирай бренди, сейчас вернётся Мик.        — А где Кендалл? — спросил Карлос, наблюдая, как Джеймс с большим нежеланием ставит бутылку с «лекарством» на место.        — В туалете, он в обнимку с унитазом всю ночь провёл.        — Отравился?        — Если бы, — усмехнулся я. — Напился, как Джеймс в свой последний день рождения.        — Не напоминай, — с отвращением попросил Маслоу, присаживаясь рядом со мной на диван. — А у Шмидта какой повод был?        — Ссора с Кайли, — ответил я, решив не морочить друзьям голову по поводу его обмана. — Как мне кажется, ничего серьёзного.        — Кто не готов, — начал Мик, появившись в студии в компании продюсера, — пусть выйдет вон отсюда. Мы пишем новый альбом, парни, вы нужны мне все вместе и каждый по отдельности. Где, чёрт возьми, Кендалл?        — Я здесь, — подал болезненный голос Шмидт за спиной менеджера. Под глазами у него были тёмные круги. — Я готов петь, капитан!        — Уверен?        — Так точно!        Микки вздохнул, покачал головой и жестом велел нам идти в студию звукозаписи. Кендалл тоже пошёл за нами, но менеджер остановил его.        — Ты какого творишь, Шмидт? Как ещё мне нужно с тобой разговаривать, чтобы вдолбить в твою никчёмную голову, что у нас на носу важнейший тур?!         О, в этом весь Мик. Он зверел, когда речь шла о работе, иногда становился грубым и бестактным. Но это было оправдано: иногда нам с парнями действительно нужны были его напутственные речи.        — Прости, Мик, — прошептал Кендалл, — мне сейчас так тяжело…        — Будет ещё тяжелее, если сейчас же не возьмёшь себя в руки и не исправишь свой хриплый, дрожащий от недавней пьянки голос! Живо в студию!        Шмидт поплёлся за нами, виновато повесив голову. Мик перевёл дыхание и сел за пульт.        Я с сочувствием смотрел на Кендалла. Вчера мне было его не жаль, он ведь солгал мне о своей истинной проблеме, к тому же задел меня за живое своими словами. Но сейчас, видя его состояние и злость нашего менеджера, я начинал жалеть его. Неизвестно, что там у него случилось, но, наверное, ему непросто об этом говорить. Я не должен злиться на него, а уж тем более злорадствовать. Я должен постараться понять его и поддержать. Я больше не хочу быть чудовищем, которому порой безразлична жизнь и судьба своих близких. А Кендалл для меня не чужой. Поэтому я просто обязан быть для него хорошим другом.        К тому времени, как мы с парнями записали несколько песен (что произошло не без криков и истерик), я уже устал и порядком разозлился. И вдруг в мою голову пришла гениальная мысль — разоблачить Шмидта с его коварным обманом. Поэтому дождавшись, пока Кендалл оденется и вернётся в студию за своим рюкзаком, я незаметно вытащил из его ранца тексты новых песен.        — Неужели этот тяжёлый день подошёл к концу? — спросил немец со вздохом. — Наконец-то я смогу немного выпить, чтобы подлечить себя.        — Куда поедешь? — поинтересовался я, разыскивая в карманах ключи от своей «Кармы».        — Не знаю. Заеду в первый попавшийся бар и просижу там по крайней мере до полуночи.        — А как же дом, милый дом?        — Да к чёрту, — небрежно махнул рукой Шмидт. — Там Кайли.        «Это мне как раз и нужно», — подумал я с хитрой усмешкой.        — Что ж, тогда до завтра? — произнёс я, протянув руку для пожатия.        — Ага, — Кендалл крепко пожал её мне, — надеюсь, завтра мне станет лучше и я не буду петь песню любимой девушке, думая при этом о не проходящей тошноте.        — А я надеюсь, что мне не придётся столкнуться в коридоре со своей любимой, — сказал Джеймс, накинув на плечо лямку рюкзака. — Не то чтобы я этого не хочу, я очень хочу... Но она разозлится, снова увидев меня…        — Говорят, что девушки особо красивы в гневе, — заметил Карлос.        — Она не девушка, Карлито. Она женщина. Она… богиня…        — Жаль только, что она этого не слышит, — произнёс я. — Она, наверное, до сих пор думает, что ты глухонемой.        — Я буду безмерно счастлив от одной только мысли о том, что она обо мне думает.        — Кстати, что насчёт Агнес? Ты вовсе перестал думать о ней?        — Агнес? — переспросил Маслоу, будто напряжённо вспоминал девушку, которой принадлежало это имя. – Ах, Агнес… Я давно не разговаривал с ней. Не знаю. Я забываю о ней.        — Правда? — задумчиво спросил я. — А когда-то тебя беспокоило то, что ты не можешь ответить взаимностью на её пылкие и, увы, не взаимные чувства.        — Логан, прошу, не напоминай мне об этом. Я не могу думать о других девушках, когда перед глазами стоит образ моей молодой женщины.        — Даже так? Ладно, дамский угодник, поехали, я довезу тебя до дома. А то чую, в таком состоянии ты вряд ли доберёшься сам.        Я стоял на крыльце, сминая в руках стопку листов. Дверь долгое время никто не открывал, но потом за ней началась суета, зашевелились замки, и вскоре передо мной выросла Кайли. Выросла, конечно, не совсем удачное слово: девушка была ниже меня на голову. На лице её изобразилась улыбка.        — Привет, Логан, — поздоровалась она голосом, не сильно соответствующим её внешности: голос у Кайли был грубоватый, будто она всю свою сознательную жизнь была заядлым курильщиком. — Давно я тебя не видела.        — Ага, — согласился я, — по-моему, наши пути упрямо не хотели пересекаться.        — Что же заставило их пересечься теперь?        — Кендалл кое-что забыл в студии. — Я потряс в воздухе стопкой листов, на которых хранились тексты наших новых песен. — Это важно. Я решил завезти их сам, но Шмидта, как я вижу, дома нет.        — Нет. Не знаешь, случайно, где он? Он уехал на работу ещё вчера, это было около трёх дня. И его до сих пор нет.        «Значит, большую часть вчерашнего дня его дома не было, — догадался я. — Следовательно, не было никакой ссоры с Кайли. Что же ты так заврался, друг мой?»        — О, наверное, он поехал домой к Карлосу, — решил выручить немца я. — Кендалл вчера весь день работал в студии, даже ночью не выпускал из рук гитару. Зверски устал. Он сказал, что хочет немного отдохнуть, прежде чем вернуться домой.        — Странно, — произнесла Кайли с недоверием. — Он что, думает, дома я не дам ему отдохнуть?        — Этого уж я не знаю. Так ты передашь Шмидту это?        Она приняла из моих рук бумаги и утвердительно кивнула.        — Не хотелось бы вмешиваться в ваши отношения, — продолжил я, застёгивая свой портфель, — но как оно?        — О чём ты? — не поняла Кайли.        — О вашей ссоре. Вы помирились?        На лице собеседницы изобразилось искреннее непонимание, какое-то время она стояла молча, с раскрытым от удивления ртом. В душе я ликовал, понимая, что обману Шмидта пришёл конец.        — Да, — выдала вдруг Кайли, что заставило меня несказанно удивиться. – Да, Логан, мы помирились. Спасибо, что спросил.        Я улыбнулся — неуверенно и натянуто. Распрощавшись с возлюбленной Кендалла, я вернулся в свою «Карму Фискер» и рассмеялся.        — Молодец, Кайли, — начал говорить я сам с собой и настроил зеркало заднего вида, — вовремя нашлась, что ответить.        А Кендаллу остаётся только завидовать, потому что у него есть друг, который сможет прикрыть его перед подружкой, сказав, что всю ночь он был на работе, и верная девушка, готовая сказать и сделать что угодно, чтобы сохранить дружбу своего молодого человека.        Я подъехал к дому Блэков и заглушил мотор. Какое-то время я сидел в автомобиле, разглядывая окна дома и выясняя, есть ли там кто. Поняв, что разговор с Кайли сумел вызвать в моей душе гнев, я открыл бардачок и принялся искать упаковку своих лекарств.        Но их не было. Я уже начал паниковать, однако потом вспомнил, что сменил место хранения таблеток. Найдя лекарства под сидением, я положил две таблетки на язык и достал из рюкзака бутылку с водой. Когда лекарство было принято, я откинулся на спинку сидения и принялся ждать, пока оно начнёт своё действие.        По пути домой я получил СМС от Уитни. «Всё в порядке, — писала она, — Эвелин чувствует себя хорошо». Уж не знаю, почему она так поздно решила уведомить меня о состоянии своей сестры: с момента моего первого пребывания в доме Блэков прошло уже около полутора недели. За это время я несколько раз невольно вспоминал Эвелин, меня интересовало её самочувствие, но без приглашения явиться в дом Блэков я не осмелился. Во-первых, мне не хотелось вновь ловить на себе невежливые взгляды Уитни, а во-вторых, я не желал новой неловкой встречи с отцом семейства. Понимаю, что в сообщении Уитни не было ни прямого, ни косвенного приглашения, но я всё же решил нанести визит Эвелин. Я был обязан поинтересоваться её самочувствием, ведь скупые слова Уитни не сказали мне ни о чём. Я хотел сам удостовериться в правдивости её слов.        Чем дольше я сидел в машине, тем лучше понимал: в Эвелин я хотел найти некую замену Чарис. Теперь, когда моя бывшая на полгода улетает в Германию, я не смогу навещать её в больнице, где она лежала по моей вине. И тут появляется Эвелин, которая ещё недавно плохо себя чувствовала, кстати, тоже по моей вине. Дом Блэков будет заменять для меня больницу, а Эвелин — Чарис. Я как раз тоже купил для мисс Блэк небольшой букет цветов…        Я вздохнул. Который раз замечаю за собой, что я невольно сравниваю Чарис и Эвелин. Зачем? С какой целью? Они совершенно не похожи между собой, но я всё равно связываю их тонкой нитью сходства…        Наконец я почувствовал, что огонь, до этого так отчаянно пылающий в душе, погас. Мысли успокоились, руки перестали дрожать от напряжения. Я вышел из «Кармы», взял с заднего сидения букет нежных розовых роз и, поставив автомобиль на сигнализацию, двинулся к крыльцу. Вокруг было тихо, возникало ощущение, что ни в доме Блэков, ни в домах их соседей не было ни одного человека.        Я дважды нажал на звонок и прочистил горло, готовясь говорить. В доме не было слышно шагов, и я уже подумал, что там никого нет. Но потом за дверью засуетились, и вскоре я увидел лицо Уитни.        Сначала мы молча смотрели друг на друга. Затем девушка опустила взгляд на букет цветов и, безрадостно улыбнувшись, сказала:        — Очень мило, Логан. Но у меня аллергия на розы.        — А они не для тебя, — произнёс я. — Эвелин дома?        Вздохнув, Уитни облокотилась на косяк двери.        — Если я дома, значит, она тоже. Я почти никогда не отпускаю её одну куда-нибудь.        — Это значит, что мне можно войти?        — Зачем ты приехал, Логан? Я же написала тебе, что всё в порядке.        — Из-за этого я как раз и приехал. Я просил тебя написать, когда Эвелин придёт в себя. А что сделала ты? Все эти полторы недели я просто ждал повода, чтобы приехать сюда.        — Ты ждал? Как жаль, что мы тебя не ждали.        — Говори только за себя, Уитни. И я больше не хочу спорить с тобой, это бессмысленная трата времени. Просто разреши мне навестить Эвелин.        Уитни смотрела на меня. На лице девушки были отражены мучения её души. Да, возможно, Уитни питает ко мне неприязнь, и ей не хочется впускать меня в дом. Она бы с удовольствием сделала это, но могу предположить, что Эвелин тоже вспоминала обо мне. И какой же хорошей сестрой будет Уитни, если не позволит мне поговорить с Эвелин?        — Чёрт с тобой, заходи, — нехотя сказала девушка, сделав шаг в сторону. — Но помни, что я всегда начеку.        Как только я вошёл в прихожую, Уитни чихнула. Она оттолкнула от себя мой букет и сказала:        — И убери эти розы, ради всего святого тебя прошу.        Я поднимался по лестнице, вспоминая, где находится спальня Эвелин. Длинный коридор на втором этаже вёл лишь к высокому окну. Я оказался в своеобразном лабиринте из дверей. Но какая из них ведёт в комнату Эвелин?..        Полагаясь на свою зрительную память, я потянул ручку одной из дверей и попал прямо в яблочко. Эвелин сидела на широком подоконнике, положив подбородок на колени и обняв себя руками. Услышав скрип двери, она даже не обернулась. Девушка безмолвно смотрела в окно.        — Смотри, Уитни, — заговорила Эвелин своим волшебным голосом, — Смиты снова куда-то уезжают. Почему им не сидится дома? Разве в другом городе, в другой стране огонь в камине греет немного по-другому?        — Наверное, — предположил я, и Эвелин, услышав незнакомый голос, резко обернулась. — Просто у некоторых людей нет дома. Это я говорю образно. Возможно, именно поэтому они уезжают в другие места в попытке найти свой дом.        Девушка медленно спустилась с подоконника и прошептала:        — Логан…        — Привет, Эвелин. Надеюсь, я не сильно испугал тебя?        — Я бы гораздо больше испугалась, если бы в ответ на свой вопрос услышала тишину.        — Я решил навестить тебя, а приезжать с пустыми руками было как-то неудобно. Поэтому эти розы… они для тебя.        Она молча приняла букет из моих рук. Её прикосновение показалось мне каким-то призрачным. Всё это время я мог просто думать об Эвелин, и теперь видеть её, касаться её пальцев, говорить с ней — всё это казалось для меня чем-то запредельным.        — Розовые розы, — сказала она, и её губ коснулась слабая улыбка. — Их лепестки всегда напоминали мне чьи-нибудь мягкие губы.        Она прижала ладонь к моей щеке, и её большой палец коснулся моей нижней губы.        — Только розы нельзя поцеловать, — продолжала Эвелин, — потому что у них шипы. С виду они красивые, а как возьмёшь их в руки… можно очень больно уколоться.        Я положил руку на ладонь девушки и убрал её руку со своей щеки.        — Если браться аккуратнее, — сказал я, всё ещё касаясь холодных пальцев Эвелин, — то можно обойтись без боли.        — Правда. Но розы всё равно остаются моими любимыми цветами.        Она положила букет на стол и присела в мягкое кресло.        — Сядь рядом со мной, Логан, — пригласила меня девушка. — Не стой в дверях.        Я послушно присел на ручку кресла и посмотрел на Эвелин сверху вниз.        — Ты помнишь, кто я такой? — решил поинтересоваться я.        — Да. К чему такой вопрос?        — Однажды, во время одной из наших встреч, ты сказала, что мы незнакомы.        Её лицо приняло задумчивое выражение.        — Возможно, это было до нашего знакомства?        — Нет, — со смехом ответил я, — это было после нашего знакомства. Так что скажешь, Эвелин?        — Ты мой друг, — после недолгой паузы ответила девушка. — Ты мой друг, Логан, и это всё, что я знаю.        Я причинил ей боль, пусть в этом была не только моя вина, но она бросилась под колёса именно моего автомобиля. И даже теперь Эвелин считает меня своим другом…        — А нашу последнюю встречу ты помнишь?        — Да. Я надеюсь, что ты не злишься на меня, Логан. Я так хотела тебе позвонить и попросить прощения за свой поступок, но не смогла. Просто знай, что мне очень стыдно.        — В этом есть и моя вина, Эвелин. Так что ты меня прости тоже.        Собеседница тепло мне улыбнулась, и я не смог не ответить на эту улыбку.        — Но зачем ты сделала это? — осторожно спросил я.        Она молчала. Я не торопил девушку с ответом.        — Я устала, — тихо произнесла она. — Устала от того, как я живу. Так жить нельзя, Логан… Ты представить не можешь. Уитни не позволяет мне уходить из дома одной, но в тот день я ушла. Даже сбежала. Эти стены порой начинают давить на меня, очень тяжело всю свою жизнь проводить в этой комнате.        Я с сочувствием смотрел на неё и начинал понимать, о чём она говорит.        — Я не хотела, — продолжала Эвелин, — я не хотела снова делать это. Но иногда в голове рождаются мысли раз и навсегда покончить с этим.        — Как я тебя понимаю, — шёпотом сказал я.        — Но когда я увидела тебя… в тот момент мне показалось, что моя судьба уже решена. Что всё предопределено заранее. Если мне суждено умереть, смотря на тебя, значит, так оно и будет. Я не помню, как сделала шаг на встречу твоему автомобилю… но я его сделала. А в следующую секунду вдруг поняла, что это причинит тебе боль, но исправить я уже ничего не могла. Мы с тобой так давно не виделись, Логан. Тогда между нашей последней встречей и мгновением, когда я сделала шаг на дорогу, прошла целая вечность. Наша долгая разлука тоже могла меня убить.        «Неправда, — сразу же подумал я, — между нашей последней встречей в больнице и вечером, когда я сбил Эвелин, прошло не больше двух дней. Значит, эти два дня в памяти Эвелин — бездонная пропасть. Значит, она не помнит их, ровно так же, как не помнит, что я знаком с ней всего несколько недель. Она считает, что мы давние друзья…»        — Ты была у врача? — спросил я.        — Уитни сказала, что мне не нужен врач. Но на самом деле она просто не хочет снова видеть меня в больнице, она боится... потерять меня.        — Я знаю. А сама ты себя как чувствуешь?        — Иногда болит голова. Но это у меня с детства, так что к аварии это не имеет никакого отношения.        — И ничего больше не болит?        — Душа... Моя душа рыдает от боли.        Я не смог найти слов поддержки, поэтому продолжил свои расспросы:        — От душевной боли тебе ничего не помогает?        — От душевной боли нет лекарства, Логан.        — Ошибаешься, оно есть.        — Почему тогда я о нём ничего не знаю?        — Потому что не пытаешься его найти.        — А ты нашёл?        — Нашёл. — Я вздохнул и слабо улыбнулся. — Любимые люди лечат мою душу. Они всегда рядом, когда я готов закричать от надоедающих мыслей, разрывающих мою голову на части. Хотя порой я не ценю их присутствия, но я люблю их и знаю, что они готовы поддержать меня в любую минуту.        Эвелин молча о чём-то думала, её лицо приняло опечаленное выражение.        — А ты станешь для меня моим лекарством, Логан? — наконец спросила она, коснувшись моей руки.        Я посмотрел в её серые глаза.        — Конечно, Эвелин. Я готов стать для тебя кем угодно, лишь бы ты не чувствовала душевной боли. Даже если в отдельные минуты меня не будет рядом с тобой, помни, что я здесь.        Я прижал руку к своему сердцу, и Эвелин тоже положила ладонь на свою левую грудь. Мы просидели молча несколько минут.        — А иногда, — начала девушка, поднявшись с кресла, — когда мне особенно плохо, меня выручает поэзия.        — Ты пишешь стихи? — спросил я.        — Пишу стихи, — загадочно повторила она за мной, — читаю стихи. В них иногда есть что-то сказочное, потому что в рифму говорят только герои сказок.        — А когда мы вслух читаем стихи, получается, становимся сказочными героями?        — Каждый может на мгновение перевоплотиться в того, кем ему хочется быть. Пусть даже в героев сказок.        — Кем бы тогда хотела быть ты?        Она бросила задумчивый взгляд в окно и на какое-то время замолчала.        — Звездой на ночном небе, — наконец ответила она. — Люди ждут наступления ночи, чтобы заниматься чем-то, что при дневном свете кажется им совсем иным, несуразным. Ночью все предметы приобретают другую форму и другой цвет, всё становится лучше и искреннее.        — Но звёзды иногда падают с небес. А падения причиняют боль.        — Падения звёзд не причиняют боли, Логан. Они исполняют желания людей. Знаешь, что значит, когда звезда падает?        — Это значит, что нужно закрыть глаза и загадать желание.        — А ещё это значит, что чьё-то желание уже исполнилось. Звёзды дожидаются своего желания, а потом падают с небес, принося счастье людям.        — А если желание загадает какой-нибудь нехороший человек?        — Нехорошие люди не смотрят на ночное небо, Логан. А следовательно, они не загадывают желаний.        Что-то в этом было. Я смотрел на Эвелин со слабой улыбкой и думал над её словами. В этих рассуждениях было что-то детское, наивное, но моя собеседница говорила об этом с такой серьёзностью и уверенностью, что я сам начинал невольно верить в это. Эвелин была мечтателем, причём мечтала она глубоко. В мире, который почти приблизился к первобытному, в мире, в котором люди готовы перегрызть друг другу глотки ради того, чтобы выжить, почти не осталось таких людей, как Эвелин.        Девушка отошла к окну и, уставившись на нежно-розовое небо, тихо начала читать наизусть:        — Закрой глаза и представь: ты спишь.       Что же видишь ты перед собою?       Шум синего моря? Ночную тишь?       Или сказочных добрых героев?       А может, ты видишь красивый закат?       Рассвет, озаряющий город?       А может, с улыбкой ты ешь виноград       Под изумрудной горою?       Может, лежишь в гамаке под луной,       Мечтая о самом заветном?       А может, пытаясь найти свой покой,       По полю бежишь за ветром?       Может, паришь в небесах, словно птица?       Смотришь в окно, читаешь в постели?       Что же, скажи мне, что тебе снится?       Надеюсь, не холод зимы и метели…       А теперь мой черёд засыпать не всерьёз,       Падать с небес — с большой высоты.       Я не боюсь отвечать на вопрос:       Закрываю глаза, и мне снишься ты.        Эвелин обернулась и взглянула на меня. Я тоже смотрел на неё, слегка приоткрыв рот от удивления.        — Ты сама написала его? — негромко спросил я.        Девушка кивнула в ответ.        — Тебе нравится?        — Это прекрасное стихотворение, Эвелин. У тебя талант.        — Я написала его давно. Меня вдохновил мой сон.        — Тебе кто-то приснился?        Эвелин снова кивнула.        — Я никому не читала его. Наверное, ждала подходящего момента.        — Чем же этот момент показался тебе подходящим?        — Потому что в этот момент ты находишься рядом со мной.        Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чём тут дело.        — Я приснился тебе? — с недоверием спросил я. — Эвелин, это меня ты увидела во сне?        — Да, Логан. Это был ты.        «Невозможно, — подумал я, — мы знакомы с ней всего лишь пару недель. Пару недель… А Эвелин утверждает, что написала это стихотворение давно. Значит, она не помнит, когда мы познакомились… Значит, она действительно думает, что мы дружим очень давно…»        Теперь сомнений не осталось. Я понял, наконец, почему Эвелин была такой загадочной для меня всё это время. Теперь я понял, что она не шутила со мной ни во время первой встречи, ни во время второй. У Эвелин провалы в памяти. Она больна амнезией.        — Я… — начал я, будучи не в состоянии найти нужных слов. — Я… честно, не знаю, что и сказать.        — Иногда молчанием можно сказать очень многое.        Я опустил голову и вздохнул. Лучи закатного солнца били мне в глаза.        — Знаешь, наверное, мне пора идти, — признался я и поднялся с кресла. — Я рад, что смог навестить тебя.        — Когда ты придёшь ещё, Логан? Всё это время мне очень не хватало тебя.        — Я не знаю. У меня есть кое-какие дела. Но я приеду к тебе сразу же, как смогу.        Эвелин подошла ко мне и, поднявшись на цыпочки, обняла за шею. Я без уверенности обнял её в ответ.        — И спасибо за розы, — тихо сказала она мне на ухо, от чего по моей коже побежали мурашки.        — Всегда п-пожалуйста. Мне... пора, Эвелин.        Снова оказавшись в своей машине, я взглянул на свои руки. Их била мелкая дрожь, и я решил повторно принять таблетки. Мне нужно было — нет, мне необходимо было успокоиться!        Я мог бы только посочувствовать людям, у которых нет лучших друзей. У меня они есть — Карлос, Джеймс и Кендалл, несмотря на все нехорошие моменты, что имели место быть в прошлом, согласились поехать в аэропорт со мной.        Я попросил у Чарис разрешения отвезти её в аэропорт. Она охотно согласилась, но предупредила, что Маверик уже будет ждать её там. Раньше я болезненно реагировал на это имя, но сейчас оно не вызывало в моей душе никакого гнева.        — Где твои родители? — спросил я, когда мы впятером в моей машине мчались к зданию лос-анджелесского аэропорта.        — Они выехали раньше, чтобы оформить какие-то документы.        — А почему Маверик не довёз тебя?        — Он хотел, — призналась Чарис, — но я ему не позволила.        Я улыбнулся, понимая, что в этом забеге я опередил Маверика.        — Почему?        — Ой, не знаю, Логан. Я устала от его постоянного присутствия. В последние мгновения моего пребывания в Америке я хотела хотя бы немного насладиться твоим.        Парни, сидевшие на заднем сидении, молчали. Я убедительно попросил их ни слова не говорить о нашем прошлом, они запросто могли сказать что-то не то. Не секрет, что все они ненавидели Чарис, особенно Джеймс.        — Как ты рассказала ему о Германии?        — Вечером, в последний день моего лечения в здешней больнице, он пришёл навестить меня и увидел, что я собираю вещи. Пришлось рассказать обо всём.        — Не случись этого, ты бы так и промолчала?        — Нет. Нет, Логан, мне всё равно пришлось бы ему сказать.        В аэропорту у стойки регистрации мы встретились с родителями Чарис. Я приветливо поздоровался с ними, они же отделались сухим кивком. Родители моей бывшей всё ещё ненавидели меня.        — Посадка на самолёт начнётся только через час, — сказала мне Чарис. — Так что мы можем ещё немного побыть вместе. Хочешь есть?        — Не особо. Но если хочешь, можем зайти в какое-нибудь кафе, я не против.        — Я пойду с вами, — вызвался Джеймс и бросил на Чарис самодовольный взгляд. — Есть хочу страшно.        — Ладно… — неуверенно произнесла моя бывшая. — Кендалл, Карлос, может, тоже хотите с нами?        — Хотим, — заявил ПенаВега. — Если у них в меню будут куриные крылышки, то я буду в восторге.        Мы решили зайти в «Пиццу у Сэмми».        — Возьмём одну большую или каждому по куску? — спросил Джеймс, доставая бумажник.        Кендалл, глядя на меня и Чарис, сказал:        — Пошли выберем. Посмотрим, что они смогут нам предложить. Карлос, ты с нами?        И эти трое ушли, оставив нас с Чарис наедине.        — Кого я вижу, — послышался сзади меня мужской голос, и я обернулся. — Помнится, Логан, недавняя наша встреча тоже случилась в аэропорту.        — Да, Маверик, — согласился я. — Какое совпадение.        — Чарис, — обратился мой соперник к моей бывшей, — я думал, мы с тобой пообедаем перед твои отлётом.        — Логан пригласил меня раньше, Мавс. Но если хочешь, можешь присоединиться.        — Ещё чего, — с презрением хмыкнул он. — Я подожду тебя в зале ожидания. Хочу поговорить с тобой.        Смотря вслед Маверику, я усмехнулся и сказал:        — По-моему, он не сильно счастлив.        — Да, а теперь я не счастлива от того, что он хочет поговорить со мной.        — А что не так?        — Придётся опять выслушивать его слова о любви, а мне это уже так надоело. Хочу, чтобы он исчез из моей жизни.        — Исчезнет на ближайшие полгода. Если, конечно, ему не придёт в голову мысль полететь за тобой.        — Не дай бог.        После пиццы мы вернулись к родителям Чарис. Они уже распорядились багажом и сказали, что скоро начнётся посадка и Чарис следует поторопиться.        — Извини, Мавс, — обратилась она к моему сопернику, — не думаю, что нам удастся поговорить. Мне пора.        Но он отвёл её в сторону, и они начали о чём-то тихо говорить. Я смотрел на них, почему-то со злостью сжимая зубы. Джеймс, стоявший совсем рядом, тихо произнёс:        — Не ревнуй.        Потом Маверик поцеловал мою бывшую в губы, что заставило меня буквально вскипеть от злости, и скрылся с моих глаз.        — Всё самое сложное позади, — с облегчением сказала Чарис, снова подойдя к нам с парнями. А затем по громкоговорителю объявили посадку на её рейс.        — Чарис, — строго произнёс её отец, — сколько можно говорить? Идём.        — Мне пора, — с виноватым видом произнесла девушка и приподняла брови вверх. — Джеймс, Карлос, Кендалл, я знаю, что вы не любите меня, но эти полгода, что мы не виделись, мне вас не хватало.        — И нам тебя, — признался Шмидт, решив, очевидно, снять с себя маску холодного женоненавистника. — Особенно твоей вкусной еды.        Чарис засмеялась.        — Надеюсь, полёт не доставит тебе дискомфорта, — без энтузиазма произнёс Маслоу. Это наибольшее, на что он был способен сейчас.        — И Алекса тоже передавала тебе привет, — добавил напоследок ПенаВега. — С наилучшими пожеланиями.        — Передай ей огромное спасибо, Карлос. — Бывшая посмотрела на меня и слабо улыбнулась. — Надеюсь, мы с тобой обойдёмся без сопливых прощаний?        — Конечно. — Я обнял её. — Удачного полёта.        — Спасибо. А тебе удачно добраться до дома.        — Не грустно улетать?        — Есть немного. Но перемены, они к лучшему.        — Это правда. Напишешь мне, как приземлишься в Германии?        — Как пожелаешь.        Она быстро поцеловала меня в щёку и присоединилась к своим родителям.        — Спасибо, — сказал я друзьям, когда Чарис удалилась на приличное расстояние.        — За что? Мы же ничего такого не сказали.        — За это как раз и спасибо.        Какое-то время мы ещё стояли у стекла, наблюдая за тем, как пассажиры приближались к самолёту. А потом увидели, как большая железная птица поднялась в небо, и я почувствовал, что какая-то часть моей души оказалась в небе вместе с ней.