Если вы сомневаетесь в своем избраннике, значит не вы выбирали, а вас. Ринат Валиуллин
Скажем так, Берлин оставил в моей душе не самые лучшие впечатления, и в своей памяти я сохранил не самые приятные воспоминания об этом городе. Одной из главных причин, заставивших меня плохо думать о германской столице, была так внезапно появившаяся Чарис вместе со своим чёртовым Дейлом. Но стоит назвать ещё две причины: моя ссора с Миком и разделение нашего бой-бэнда на два лагеря — я и Джеймс, Карлос и Кендалл. Пожалуй, об этом следует рассказать поподробнее. Когда до нашего берлинского концерта оставалось каких-то два часа, Мик заставил нас репетировать, в чём я лично не видел никакого смысла. Мы посетили столько городов и дали столько концертов, что просто не могли забыть или перепутать движения и слова песен. Репетиция лишь выматывает наши нервы, и мы тратим силы, которые так нужны нам во время концерта. Я высказал Мику свою точку зрения, но он с ней не согласился. Это заставило меня разозлиться, однако я сумел сковать своей гнев в оковы кротости. Мы вчетвером стояли на сцене в исходных позициях. Внизу на пластмассовом стуле сидел Мик, у него за спиной притаился Чендлер — наш тренер по танцам. Оба испепеляли нас взглядами, и было понятно, что одно наше неверное движение или одно наше неверное слово могли расцениваться как попытка самоубийства. — «Love me love me», — суровым голосом произнёс Мик, шире расставив ноги. — До финального припева. Мы, как послушные выдрессированные щенки, начали петь и исполнять движения, которым нас научил Чендлер. Время от времени я бросал взгляд на нашего менеджера и подмечал, что тот пристально наблюдает за мной. Когда мы дошли до финального припева и замолчали, Мик поднял глаза на Чендлера. — Как они, Чен? Тренер по танцам наклонился и принялся нашёптывать что-то Мику на ухо. Мы с парнями стояли молча, уже приготовившись выслушать всё, что о нас думает наш менеджер. — Хорошо, — сдержанно похвалил Мик вместо ожидаемой нами критики. — Хорошо. Но всё же хочется сделать пару замечаний Логану. Он встал со стула и, направив на меня свой гневный взгляд, закричал: — Это что было, твою мать?! Чендлер вздрогнул от неожиданности. — Песня, — мрачно ответил я. — Песню я слышал, но что с твоим голосом? И что с твоими ногами, а? Они будто живут и двигаются отдельно от тебя, а так не пойдёт! Я хочу, чтобы ты немедленно исправился! — Что ты мне предлагаешь, отрубить себе ноги? — начинал выходить из себя я. – Да, я неважный танцор, Мик, но я не в силах это исправить! — Дело не в твоих силах, а в твоём нежелании! Знаешь, что мешает плохому танцору? Ещё немного, и твоя лень полностью одолеет тебя и превратит в жирного неповоротливого тюленя! Я сделал глубокий вдох, чтобы удержать внутри эмоции, что так яро стремились вырваться наружу. — Тогда иди ты к чёрту со своим концертом, — гневно прошептал я и спрыгнул со сцены. — Он мне не нужен, понятно? Я не приду на выступление. Мик хохотнул с оскорблённым видом. — А ты никогда не думал, что концерт без тебя может пройти даже лучше? — Лучше? Что ж, ладно. Именно поэтому я на него и не приду. — Да что скажут о группе наши берлинские фанаты, а? Тебе совсем на это наплевать, сухарь ты бесчувственный? — Представь себе, мне наплевать даже, что ты скажешь о нашей группе. Видимо, у Мика кончились аргументы, и он выдал: — Я твой босс! — Мои искренние поздравления. Прислать тебе открытку? Не дождавшись ответа, я развернулся и зашагал прочь, но Мик вырос у меня на пути. — Немедленно вернись на сцену, — сказал он уже более сдержанным тоном. — Зачем? Концерт пройдёт гораздо лучше без меня, ты ведь сам сказал. — Хватит валять дурака! Сейчас же засунь свою гордость себе в задницу и продолжай репетицию! — Я не могу! — в ответ повысил голос я, уже не в силах сдерживаться. — Я не могу заставить себя ничего сделать, сегодня у меня всё из рук валится! Я только что пережил, наверное, самый мерзкий и отвратительный момент в своей жизни, и он оставил на моём сердце огромный рубец! Мик какое-то время молча смотрел на меня. — Репетиция концерта — это не место для выяснения отношений и решения твоих никчёмных, бессмысленных проблем, — тихо проговорил он. — А у нас тут, чёрт побери, мировой тур! Так что возьми себя в руки, забудь о своих проблемах и живо поднимайся на сцену, ленивое животное! Моему терпению настал конец. Я поднял руку, чтобы ударить Мика и тем самым заткнуть ему рот, но он ловко перехватил её. — И не смей поднимать на меня руку, молокосос, — зашипел менеджер. — Не стоит бросаться под поезд, идущий на полном ходу, ладно? Я вызволил свою руку из плена его пальцев и, бросив на менеджера последний, полный ненависти взгляд, поднялся на сцену. Поднимаясь по ступенькам, я тихо, но достаточно сердито говорил: «Старый, никчёмный, никому не нужный плод диснеевского воображения. Любимый герой из детского мультика — чёрная паршивая крыса». Не знаю, слышал мои слова Микки или нет, но мне было глубоко всё равно. — Круто, — будничным тоном произнёс он, когда я оказался на сцене, и вновь оседлал стул. — Ребята, вы крутые. Всё хорошо, продолжаем. Теперь давайте-ка «Windows Down». До конца первого куплета. Мы продолжили репетицию, и до самого её конца я даже не посмотрел в сторону Мика. Стилисты, костюмеры и парикмахеры работали над нашими лицами, костюмами и причёсками. Пэрис, мой гримёр, нависнув надо мной, обрабатывала моё лицо кисточкой для макияжа. Я сосредоточенно глядел на своё отражение в зеркале, и этот дикий взгляд пугал меня. Это был не человеческий взгляд, а какой-то животный, по-настоящему звериный. С таким настроем определённо нельзя выходить на сцену, мне нужно успокоиться и отвлечься от мыслей о Мике. Но как? Как это сделать, если его слова до сих пор звучат у меня в голове? Да, сейчас мои лекарства оказались бы очень кстати… Я до сих пор удивляюсь, как я ещё не умер без них. — Сегодня мне понадобится чуть больше тонального крема, чем обычно, — сказала Пэрис неизвестно кому. — Ты ведь не будешь против? — Делай всё, что нужно, — произнёс я, не желая знать всех подробностей нанесения макияжа. — Я доверяю тебе своё лицо. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. В соседних креслах сидели Карлос, Кендалл и Джеймс, их лица тоже обрабатывали стилисты. Но парни, в отличие от меня, выглядели намного лучше, они улыбались и тихо разговаривали о чём-то со своими гримёрами. Да уж, идеальный настрой перед концертом... Сидя в кресле с закрытыми глазами, я старался мысленно покинуть гримёрную и переместиться туда, где ничто и никто не сможет отвлечь меня от своих мыслей. Я пытался думать о чём-то, что сможет поднять моё настроение и прогнать из головы неприятные, такие надоедливые мысли. — Ты плохо спал сегодня, правда? — прозвучал голос Пэрис словно из какой-то бездны. — Да, — признался я и, нахмурившись, снова взглянул на себя в зеркало. — Последнее время меня часто мучает бессонница. — Я думала, вы с парнями достаточно устаёте на концертах, чтобы ночью спать, как убитым. — Я тоже так думал. Но стоит мне ночью лечь в постель, как всю усталость словно рукой снимает, и сна потом ни в одном глазу. Должен признать, это раздражает. — Попробуй принять снотворное. Тебе нужен хороший сон. «Есть у меня одно снотворное, — подумал я. — Только вся упаковка этого снотворного осталась в далёкой Америке». Гримёры Кендалла, Джеймса и Карлоса уже закончили, и парни теперь сидели на диване. Пэрис посмотрела на них, и наши с ней взгляды встретились в зеркале. — Ещё пара штришков, — сказала она, слабо улыбнувшись, — потерпи ещё чуть-чуть. Взглянув на своё отражение, я понял, что мой взгляд смягчился и перестал быть таким диким. Напряжение ушло, и я наконец освободился от мыслей о ссоре с Миком. Когда Пэрис закончила и я смог встать с кресла, к нам в гримёрную зашёл помощник Мика и сообщил, что до начала концерта осталось десять минут. — Как думаете, — начал Карлос, когда мы вчетвером шагали к сцене, — Мик действительно сильно разозлился на нас? — Да, — ответил Джеймс, — по-моему, просто чертовски разозлился. Он даже не зашёл к нам перед началом концерта и не пожелал удачи, как он это обычно делает, а послал своего помощника. — Да причём тут вы? — устало спросил я. — Во всём только я виноват, это на меня орал Мик, а не на вас. — В этом нет только твоей вины, Логан, — покачал головой ПенаВега, — у нас у всех есть слабые места, и тебе, и Мику — вам обоим это хорошо известно. Никто из нас не идеален. — Вот именно, — согласился с другом влюблённый ловелас, — просто сегодня была твоя очередь принять удар на себя. На прошлой неделе это был я, на позапрошлой — Карлос. — Как бы там ни было, — продолжал я, — он перебесится и успокоится. А меня его слова действительно задели за живое. — Хватит делать вид, что вы не знаете Мика, — со вздохом произнёс Кендалл. — Ты же знаешь, Логан, в какого зверя он иногда превращается. Он как оборотень. Зачем ты принимаешь его слова всерьёз? — Потому что я видел, как он смотрел на меня, и слышал правдивые ноты в его голосе. Он действительно говорил всерьёз. — И что теперь ты будешь делать? Объявишь ему бойкот? — Я ещё не решил. Но у меня правда нет желания говорить с ним после этого. — У него, похоже, тоже. Я не видел его после репетиции. — В том-то и дело, Кендалл. Я ведь сказал, что эта ссора была не похожа на остальные. Либо в его жизни тоже что-то происходит, либо он... просто меня ненавидит. — Будем склоняться в сторону первого варианта, — подвёл итог Карлос и выглянул из-за кулис. — А пока давайте сосредоточимся на выступлении. Мы не подлецы, и при всей своей злости на Мика, которая кипит у нас внутри в данный момент, мы не можем подвести его. Ведь так? Когда концерт подошёл к концу, мы с парнями вернулись в гримёрную. Все дико устали, и на разговоры ни у кого не осталось сил. — Я видел его, — сказал Карлос, устало стягивая с себя одежду, — он стоял рядом с секьюрити, он смотрел на нас весь концерт. — Отлично, — выдал Джеймс. — Хотя бы пришёл. Надеюсь, мы его не разочаровали. А это вполне возможно. Его настроение непредсказуемо в последнее время. Дверь в гримёрную беззвучно открылась, и в помещение заглянул Мик. Мы с парнями обменялись непонятными взглядами. — Что ж, парни, фанаты остались в восторге, — сказал он, закрыв за собой дверь, и сунул руки в передние карманы брюк. — Уверен, они получили целую бурю эмоций. Мы молча переодевались. — Я видел неотложку, — продолжал менеджер, будто не обращая внимания на наше молчание, — кажется, кому-то стало плохо прямо на концерте. Оно и понятно, вы действительно задали жару этому городу. Но Мику по-прежнему никто не отвечал. — О, наверное, вы сильно устали. Не хочу вас напрягать. Когда менеджер уже коснулся ручки двери, ему в спину резко врезались слова Джеймса: — Мик! Он обернулся и вопросительно взглянул на Маслоу. — Это всё, за чем ты пришёл? — спросил ловелас и подошёл к своему собеседнику. На Джеймсе уже не было майки, свою толстовку, которую он ещё не успел надеть, парень держал в руках. — Это всё, что ты хотел сказать нам? А в особенности одному из нас? — Джеймс, не надо, — сурово произнёс я. — Не суйся, куда тебя не просят. — Заткнись, Логан, — бросил мне Маслоу и снова обратился к Мику. — А извиниться ты не желаешь? — Извиниться? — переспросил Мик, вопросительно приподняв одну бровь. — Перед кем, прости? — Строишь из себя невинного дурачка? — злобно усмехнулся Джеймс. — Молодец. Это очень по-мужски. — Ладно, Джеймс, хватит, — вступил в разговор Кендалл и встал между Джеймсом и Миком. — Ты переходишь черту. — Перехожу черту? — переспросил ловелас, удивлённо подняв брови. — Да ты слышал вообще, что Мик говорил о Логане? Думаешь, это справедливо? Думаешь, это правильно, так унижать людей? — Джеймс, — постарался остудить пыл друга я. — Правда, не стоит тебе в это вмешиваться. — А я хочу в это вмешиваться! Потому что ты мой друг! А когда кто-то задевает чувства моего друга, я не могу оставаться в стороне! — Он бросил испепеляющий взгляд на Кендалла и добавил: — В отличие от этого предателя. — Да заткнись ты уже! — в свою очередь повысил голос Шмидт. — Он и мой друг тоже, но, несмотря на это, меня уже дико бесит поведение Логана! — Он посмотрел на меня, и теперь его речь была обращена только ко мне. — Ты как маленький ребёнок, которому нужно безграничное внимание, и даже если его тебе уделят все люди мира, тебе всё равно будет мало! Ах, посмотрите на нашего бедного Логана, как он мучается, как страдает, как ему тяжело жить! А что случилось? Ох, ведь ему изменила любимая девушка, давайте будем жалеть его до тех пор, пока он не скончается в страшных муках от своих страданий! Господи, Логан, перестань жалеть себя! Ты не один живёшь со свинцовым сердцем и с израненной душой, посмотри на других, остальным тоже тяжело! С какой стати ты возомнил, что тебе нужно больше внимания и заботы, чем остальным? Что тебя всем нужно жалеть, а в ответ ты не должен жалеть никого? И чтоб ты знал, дорогой мой друг, я не считаю, что Мик перед тобой виноват, и в какой-то мере даже соглашаюсь с ним. Он сердито дышал, и его грудь высоко поднималась с каждым новым вдохом. Я смотрел на него с оскорблённым видом и всеми силами сдерживал свою ярость. — Да, Кендалл, это невообразимо просто — говорить об изменах человеку, который сам изменяет своей девушке и ни черта не знает о настоящей любви, — тихо произнёс я, с силой стиснув зубы. — Гораздо проще обвинить человека в слабости, чем понять его. — Я понимал тебя, Логан! Понимал! И поддерживал! Но сейчас я просто стараюсь разбудить тебя и заставляю перестать жить своими терзаниями разбитого сердца! — Лучше закрой рот, Кендалл! — встрял в разговор Джеймс. — Я не спрашивал тебя о твоём мнении, к тому же оно оказалось неправильным. Совет тебе на будущее: сначала думай, потом говори. — Ловелас обратил свой взор на Мика, который стоял неподвижно и с недоумением наблюдал за нашей ссорой. — Изначально я говорил с ним. — Изначально, — вступил в ссору пятый голос — голос Карлоса, — тебя никто не просил вмешиваться в это, Джеймс. К тому же ты не прав: не бывает неправильных мнений. Не хочу никого оскорбить или задеть, парни, но я поддерживаю Кендалла. — По-твоему, он прав? — спросил я, с вызовом сделав шаг к собеседнику. — Хотите сказать, что я нытик, постоянно жалеющий себя и не видящий проблем других? Хотите сказать, что я не умею сочувствовать и замечать чужое горе? — Нет, — ответил за двоих ПенаВега, когда Шмидт был готов ответить бесповоротное «да!». – Нет, но тебе действительно не мешало бы разобраться со всем тем, что долгое время копилось у тебя внутри. Я понимаю тебя, Логан, поверь, однажды я даже пытался поставить себя на твоё место, и это было ужасно. Я представляю, насколько тебе было больно, представляю, насколько страшными были твои мучения, но попробуй теперь поставить себя на наше место. Вот уже полгода как мы перестали видеть тебя таким, каким ты был раньше. Слушай, иногда тебе просто стоит остановиться и подумать: «А как себя чувствуют они?» Я не верю, что у тебя остались чувства к Чарис, но даже если они есть, тебе стоит отпустить её. Судьба не дала вам быть вместе, а значит, так тому и быть. Прими наконец правду и смирись с ней. Я долгое время смотрела в глаза Карлосу, размышляя над его словами. Не знаю, был он прав или нет, не знаю, где скрывалась настоящая правда, но его речь пробудила в моей душе только лишь холодное пламя неприязни. — Хватит говорить так о нём, — снова вступился за меня Джеймс, — не делайте из него животное, у него есть душа, и он очень чуток к проблемам других! Я соглашусь, что за эти полгода он сильно изменился, но я не позволю вам оскорблять Логана. Поймите человека, в конце концов. Мы не знаем и не понимаем, насколько глубоки были его страдания. — Во-первых, — начал Кендалл, приподняв вверх брови, — перестань защищать Логана, ты не его старший брат. Во-вторых, с какой стати ты внушаешь нам что-то о понимании? Разве не ты последние полгода добиваешься того, чтобы он раз и навсегда забыл свою шалаву? Разве не ты говорил, что это глупо, столь долго и продолжительно страдать по ней? — Говорил, — подтвердил ловелас, — да, я говорил это, но тогда я ещё не знал наверняка, что такое любовь и каково это — любить по-настоящему. Сейчас я в полной мере могу осознать всю ту боль, что причинила ему Чарис, и тем более вы сами знаете, как я отношусь к изменам со стороны девушки. — Стоп, — вклинился в беседу я, — вам не кажется, что вы зашли слишком далеко? — Слишком далеко? — переспросил Карлос. — Я-то думал, что мы лучшие друзья и что у нас нет запретных тем для разговоров. — Это ты говоришь «лучшие друзья»? — переспросил Джеймс, саркастически усмехнувшись. — О какой к чёрту дружбе может идти речь? Особенно после того, что вы тут наговорили? — Мы не сказали ничего лишнего, — сурово проговорил ПенаВега, — а вот твоя агрессия и гнев не обоснованы. — Ты хочешь, чтобы я обосновал их? Джеймс с готовностью поднял руку, но Мик встал между ловеласом и Карлосом. — Никаких мордобоев, — прозвучал строгий голос менеджера, — и никаких делений бой-бэнда. Ссоры, драки, выяснения отношений — это никому не нужно. Особенно нам. Особенно сейчас. — Странно слышать это от человека, который сегодня своим поведением чуть не лишил Берлин нашего концерта. — Чёрт, да закрой свой рот! — не выдержал Шмидт. — Хватит уже, хватит, пожалуйста, строить из себя жертву! — Если я тебя так сильно не устраиваю, — сдержанно начал я, медленно приближаясь к немцу, — то почему ты молчал все эти полгода? — Я не молчал, Логан, я предпринимал попытки спасти тебя. Но ты упрямо лез в эту пучину по имени Чарис! — Попытки спасти меня? То есть постоянные напоминания о содеянном и непрекращающиеся упрёки — это ты называешь спасением? — У каждого разный взгляд на это, Логан. Я делал то, что было в моих силах, для этого, как мне казалось, и существуют друзья. А ты думал о друзьях? Ах, нет. Ты никак не мог отвлечься от мыслей об этой шлюхе, бедняжка. Слова Кендалла вывели меня из себя, и я буквально почувствовал, как весь гнев, вся ярость, что долгое время копились в моей душе, вырвались наружу. Я с бешеной силой ударил Шмидта по лицу. — Логан! — одновременно закричали Карлос и Мик. — Зачем? — спросил ПенаВега, опустившись на колени рядом с упавшим на пол Кендаллом и придерживая его голову. — Он не сказал ничего плохого! Это его точка зрения! — Его точка зрения должна доказывать его мнение, а не причинять вред близким людям. — Ты сам много раз называл Чарис шлюхой, чем же слова Кендалла отличаются от твоих? — Тем, что мне никогда даже в голову не приходило предавать свою любовь. А ему пришло! И прошу заметить, что даже любви там никакой не было. Кендалл сидел на полу с разбитым носом. Он прижимал окровавленную руку к лицу и смотрел на меня, слегка прищурившись. — Так, — с недовольным вздохом произнёс Мик, — я видел много ваших ссор, но в этой вы действительно зашли далеко. — Менеджер взял со стола тарелку, в которой до этого лежали спелые красные яблоки, и протянул пустую посуду Кендаллу. — Держи голову над тарелкой, дождись, пока остановится кровь, и ни в коем случае не запрокидывай голову назад. Сейчас я скажу Кларку, чтобы он принёс что-нибудь холодное. Мик вышел на минуту, чтобы разыскать своего помощника, а я и Кендалл обменялись гневными взглядами. — Я второй раз в жизни разбиваю нос, — со злостью прошептал немец, — и оба раза — по твоей вине. — Уже второй раз, Кендалл, а ты до сих пор не научился думать, прежде чем говорить. Вернувшись в гримёрную вместе с Кларком, в руках которого я увидел пакет со льдом, Мик окинул нас четверых отцовским взглядом. Менеджер был недоволен, но глаза его смотрели грустно и опечалено. — Немедленно извинитесь друг перед другом, — сказал он, сурово указав пальцем на пол, — я не знаю, кто виноват и кто это начал, но вы все наговорили друг другу много неприятных вещей. И уместнее будет, если вы извинитесь одновременно, тогда никому не придётся переступать через свою гордость. Ну, давайте вместе. На счёт три. Раз, два, три… Но мы молчали. Мик вымученно вздохнул. — Я устал от вас, — сказал он. — Вы просто не можете не разговаривать друг с другом, потому что у вас важный мировой тур! — Если честно, Микки, — тихо начал Джеймс, — с тобой мы тоже не хотим разговаривать. И, кажется, извиняться нужно не одним нам. Мик озадаченно смотрел на ловеласа. Кларк прикладывал к разбитому носу Кендалла пакет со льдом. — Вместо того чтобы пытаться помирить нас, — продолжал Маслоу, — подумай над своим поведением. Может, это нам с парнями нужно мирить тебя и Логана, м? Мик перевёл взгляд на меня, но я не смотрел в его сторону. В помещении была идеальная тишина, слышно лишь было, как кровь капала прямо в тарелку из носа Кендалла. — Поедем в аэропорт, Логан, — устало бросил Джеймс, поняв, что продолжения разговора можно не ждать, и взял с дивана свой рюкзак. — Я не хочу ехать с ними в одном автомобиле. Поймаем такси. — Поездка с вами в одном лимузине доставит нам не больше радости, — бросил нам в спину немец. — Катитесь отсюда ко всем чертям. Когда мы ехали в такси, Джеймс сказал: — Это действительно было чересчур. Может, они сейчас осуждают тебя, но ты не думай об этом. Я тебя поддерживаю. И поверь, на твоём месте я бы поступил точно так же. — Спасибо, Джеймс. Поддержка — это как раз то, в чём люди нуждаются больше всего на свете. Мы прилетели в Мадрид в семь часов вечера. За всё время полёта ни я, ни Джеймс ни слова не сказали Мику, Карлосу и Кендаллу. Нос Шмидта слегка распух от моего вчерашнего удара, и эта опухоль вовсе не выгодно смотрелась у него на лице. — Чёртовы перелёты, — жаловался Джеймс, когда мы с ним шли в наш номер, — голова болит так, что застрелиться хочется. — Ты сейчас ляжешь спать? — Да, постараюсь проспать до завтрашнего утра. Ты тоже? — Нет, не могу сейчас спать, хотя очень устал. Поеду, посмотрю город. — Тебе нужен переводчик? — Я кое-что знаю на испанском, так что всё нормально. Джеймс прислонил свой чемодан к стене и принялся открывать дверь номера ключом. — Куда именно ты поедешь? — спросил друг, зайдя в помещение и включив верхний свет. — Пока не знаю. Думаю заглянуть в один из баров. — Пить собрался? После моего утвердительного ответа Маслоу с упрёком на меня уставился. — Что? — не понял я. — Логан, я не уверен, что алкоголь — это то, что тебе сейчас нужно. — Не говори со мной как с маленьким, я прекрасно осознаю, что делаю. — Ты помнишь, как ты вёл себя вчера? И это ты был абсолютно трезвый! — Да я всё прекрасно помню! — повысил голос я. — Просто мне действительно нужно немного расслабиться. Будь спокоен, Джеймс, я не собираюсь ни с кем разговаривать. Я только немного выпью и сразу же вернусь в отель. Маслоу расстелил свою постель. — Только не говори мне потом, что я тебя не предупреждал. Потому что я прекрасно знаю, что делает с тобой алкоголь. Я улыбнулся, не приняв его слова всерьёз. Пока друг раздевался и укладывался в постель, я смотрел в окно. Небо уже приобрело красно-золотые оттенки, солнце спряталось за высокий небоскрёб. Это было идеальное время для того, чтобы хорошенько изучить город и получше рассмотреть его. Первым мне на пути встретился музыкальный бар «Honky Tonk», и я, ни минуты не думая, зашёл в него. Сегодня здесь была вечеринка, на сцене расположилась неизвестная мне музыкальная группа. Справа от площадки тянулась барная стойка, за которой сидели несколько человек. Основная масса народа стояла у сцены, кто-то танцевал, кто-то подпевал, кто-то ел и разговаривал с собеседником, сидя за дальними столиками на диванах. Здесь было шумно, и я чувствовал: это то, что мне сейчас нужно. Разместившись за барной стойкой рядом с совсем трезвым парнем, я прищурился и попытался прочесть меню. Но в баре было слишком темно, и я мало что видел. — Привет, — по-испански поздоровалась со мной бармен, женщина весьма зрелого возраста. — Чем могу помочь? — Мне нужно выпить, — также по-испански ответил я. — Посоветуйте что-нибудь, я в первый раз здесь. — В первый раз? — осведомился тот трезвый парень, что сидел рядом со мной. — Разреши, я тебе помогу. Я бросил вопросительный взгляд на бармена, и она, слегка улыбнувшись, пожала плечами. — Я Белтрэн, — представился парень, протянув мне руку для рукопожатия, — можно просто Белт. — Логан. Мы пожали друг другу руки, и я заметил, как изменился взгляд испанца. — Ты из Америки? — спросил он на чистом английском. — Да, — машинально ответил я по-английски. — Это так заметно? — Если судить по твоему слегка ощутимому акценту и имени, то да. — А почему ты говоришь по-английски? Насколько я знаю, испанцы не очень хорошо относятся к нашему языку. — Раньше я работал швейцаром в одном из отелей, а там без английского никуда. Сейчас место работы я уже сменил, но знания никуда не делись. Ты ведь будешь не против, если я буду говорить с тобой по-английски? — Конечно, нет, о чём речь? — Если всех всё устраивает, тогда мы можем приступить к делу. Так, — продолжил Белт, в нетерпении потерев ладони, — ты в первый раз в Мадриде, правда? — Правда. И мне хотелось бы выпить чего-нибудь крепкого. — Проблемы? Понимаю. Я тоже часто прихожу сюда, чтобы немного забыться. Белт слегка приподнялся на стуле и вгляделся в список напитков. — Одэлис, — обратился мой новый знакомый к бармену, — можно нам две «Крови дьявола»? — Ну, разумеется, Белти. — «Кровь дьявола»? — переспросил я со слабой улыбкой. — Звучит жутковато, но интересно. Белт засмеялся. — Сангрия, иначе говоря, — пояснил испанец. — Крепость у него средняя, но с него можно начать. Обычно в сангрию добавляют ликёр или бренди. Вскоре Одэлис поставила перед нами два широких стакана, наполненных напитком густого красного цвета. В содержимом плавали фрукты: нарезанная клубника, дольки лимона и лайма, персик, виноград — и кубики льда. Сверху лежали листья мяты. — Благодарю, — по-испански произнёс я и, взяв в руки стакан, принялся на свету рассматривать его содержимое. — Интересно. Теперь я понимаю, почему сангрию называют «Кровью дьявола». — Только не ешь эти фрукты, их кладут в сангрию лишь для вкуса. «Кровь дьявола» действительно оказалась вкусным напитком. Белт сказал, что он приходится в самый раз в жаркий испанский день. — Что ты делаешь в Мадриде, если не секрет? — спросил меня новый знакомый, пока мы с ним распивали сангрию. — Я прилетел сюда с друзьями, — решил не вдаваться в подробности я. — Где же они? Я вздохнул, вспомнив о Кендалле, Карлосе и Мике. — Мы с ними не сошлись во мнениях и немного повздорили. Я решил переждать неблагоприятную обстановку в баре. А что ты делаешь здесь один? — Я должен был встретиться с одной сеньоритой, но она, к моему великому сожалению, не пришла. — Почему? — Не знаю. Может, появились какие-то неотложные дела, она меня об этом не предупредила. — А давно вы с ней вместе? — Мы не вместе, — с грустной усмешкой сказал Белт, — сегодняшняя встреча должна была быть нашим первым свиданием. — Оу, — вырвалось у меня, и я с сочувствием поднял брови, — соболезную. — Да забудь. Не так уж это было важно. Когда мы допили сангрию, Белт сказал: — Сейчас мы выпьем кое-чего покрепче. Одэлис, — снова обратился мой новый знакомый к бармену и снова по-испански, — теперь нам две розовых кавы типа брют не менее пятнадцати месяцев выдержки. Бармен принялась за наш заказ, и Белт быстро мне улыбнулся. — Каталонское игристое вино, — объяснил он, отодвинув от себя пустой стакан из-под сангрии. — Двенадцать процентов крепости, самое то после сангрии. — Слушай, а у нас завтра голова не будет болеть? — поинтересовался я, наблюдая за действиями бармена. — Всё-таки смешивать напитки… — Это того стоит, Логан. Лично я обожаю алкоголь, который производят у нас в Испании. Но я надеюсь, твои впечатления об этой стране не испортятся головной болью. Когда нам подали каву, которой были заполнены хрустальные фужеры, мы с Белтом продолжили разговор. — Похоже на шампанское, — сказал я, отведав немного кавы, и, сам не знаю почему, добавил: — Моя бывшая обожала шампанское. Сделав глоток игристого вина, Белт поставил фужер на стойку, и его губы расплылись в улыбке. — Бывшая? — поинтересовался он. — Значит, есть нынешняя? — Нынешняя? Нет, к счастью. А может, и к сожалению. — Нет? Но... кто-то на примете хотя бы есть? Я растерянно пожал плечами, действительно не зная, как ответить на этот вопрос. — А, понимаю, — покачал головой Белт, — не взаимные чувства — это всегда неприятно. — Да нет никаких не взаимных чувств, — вдруг выпалил я. — По крайней мере с моей стороны. — Бедная девочка, — проговорил Белт, уставившись в пол. — Надеюсь, ты не слишком с ней жесток? — Нет. Она вообще ни разу не признавалась мне напрямую. — Тогда с чего ты взял, что у неё есть к тебе чувства? К тому же не взаимные? Моя тоска по Америке только усилилась на фоне произошедших событий, торопиться было некуда, а потому я решил рассказать Белту об Эвелин, о том, кто она есть и что вообще происходит с нашими отношениями. — Тяжёлый случай, — подытожил мой новый знакомый, уже допивая каву. — А что, если спросить её об этом в лоб? — Нет, — мотнул головой я. — Это как-то неприлично. — Конечно, гораздо приличнее лишь догадываться о чувствах и молчать, делая вид, что ничего не замечаешь. Я тоже допил каву. — Пока что мне легче поступать именно так. В баре становилось жарко, я чувствовал, как краснело моё лицо. Выражение лица Белта изменилось тоже, его взгляд стал более рассеянным. — Что ж, теперь перейдём к тридцати процентам, — сказал Белт и обратился к бармену. — Одэлис, дорогая, нам, пожалуйста, бутылочку виноградного агуардиенте, две рюмки и нарезанный дольками лайм. — Агуа… что? — рассмеялся я, и Белт улыбнулся в ответ. — Мне бы для начала выговорить название… — Не парься, Логан, называй агуардиенте простой испанской водкой. — Тридцать процентов, говоришь? — Да, это минимум. На самом деле процент крепости испанской водки может доходить до восьмидесяти процентов. — Ого… — протянул я, заинтересованно уставившись на танцующую толпу, собравшуюся перед сценой. — Почему бы нам не заказать потом аргуа… агруа… испанской водки покрепче, м? — Ты уверен? — с усмешкой спросил Белт. — Завтра утром я тебе гарантирую адскую головную боль. — Мне уже всё равно. Я хочу, хочу, чёрт возьми, чтобы физическая боль заглушила мою душевную. Боль в висках перенести легче, по крайней мере, можно выпить таблетку, и всё пройдёт. «Есть, конечно, лекарство от душевной боли, — с грустью подумал я, — но моё лекарство временно на меня не действует». Когда нам подали испанскую водку, Белт налил немного в рюмки и подал мне одну из них. — Тогда выпьем же за то, чтобы у нас ничего не болело, — сказал он, — ни душа, ни голова, ни всё прочее. Мы просидели в баре до трёх утра и выпили столько напитков, что всего уже не вспомнишь. Наши отношения с Белтом вышли на доверительный уровень ближе к двум ночи, и я почему-то посчитал нужным рассказать своему новому знакомому и о Чарис. Я был настолько пьян, что с трудом мог говорить, но, несмотря на это, Белт внимательно слушал меня и поддерживал, иногда тяжело вздыхая и качая головой. Что говорить, мы обсуждали мою бывшую до трёх, и потому в отель я возвращался просто в отвратительном настроении. Этот разговор, тему которого предложил я сам, не смог вызвать в моей душе никаких других чувств, кроме ненависти, а потому я был зол, как чёрт. Я со злостью колотил кулаками по закрытой двери номера, пока её не открыли. Из темноты выступил сонный Карлос. — Логан? — спросил он и с каким-то отвращением осмотрел меня с ног до головы. — Ты… господи, ты же на ногах не стоишь! — Где мой номер? — задал вопрос я, с усилием шевеля языком. — Где мой н-номер, твою мать? — Карлос, закрой дверь, — послышался из глубины номера недовольный голос Кендалла. — Свет мешает мне спать, к тому же в коридоре слишком шумно. — Уже утро! — намеренно громко произнёс я, приблизившись к входу в номер, и Карлос прикрыл ладонью нос, почувствовав запах алкоголя, исходящий от меня. — Свет не мешает тебе спать, он будит тебя! Будит, чтобы ты встал и начал новый день! Испанец смотрел на меня каким-то грустным взглядом. Сначала я дожидался ответа Шмидта, но его не последовало, и тогда я вновь обратился к Карлосу: — Ты собираешься отвечать на мой вопрос? Или ты меня уже ни во что не ставишь, а? — Ваш с Джеймсом номер, — с расстановкой произнёс ПенаВега, — находится прямо напротив. С табличкой на двери "Девять ди". Ступай туда, Логан, и немедленно ложись спать. — Мне уже хватило твоих советов, я сыт ими по горло. — Я провёл большим пальцем по своей шее на уровне кадыка и, шатаясь, обернулся. — "Девять ди", говоришь? Ну, спасибо. Карлос, ни слова больше не проронив, закрыл дверь, и я подошёл к номеру, что располагался прямо напротив. — Джеймс! — закричал я, наклонившись к замочной скважине. — Джеймс, встречай меня, дружище, я вернулся! По ту сторону двери послышалась суета, и вскоре я, сам не помню как, очутился в номере. Дверь за мной сразу захлопнулась, и ключ в замочной скважине быстро повернулся два раза. — Какого чёрта? — спросил Джеймс, сердито и довольно грубо развернув меня. — Мало того, что ты приполз сюда на корячках, так ещё и орёшь на весь отель! — Я кому-то мешаю? Скоро рассвет. Пора вставать. — А я смотрю, некоторые ещё не ложились. Подняв глаза на собеседника, я только сейчас сумел разглядеть его. Маслоу был лохматый, заспанные глаза смотрели сердито и дико, а широкие семейные трусы в полосочку показались мне совсем нелепыми. — Что ты успел сделать? — спрашивал меня друг, провожая до постели. — Нахамил какой-нибудь сеньорите? Подрался с кем-нибудь в пабе? Нет, драки точно не было, одежда у тебя чистая, к тому же никаких синяков и ссадин я не вижу. Я упал на кровать и с наслаждением застонал. — В одном музыкальном баре я познакомился с потрясающим чуваком, — глухо проговорил я и уткнулся носом в подушку. — Его имя Белт. И он говорит по-английски. Белт познакомил меня с испанским алкоголем, мы даже пили аруниенте… нет, не так. Аруднете. Чёрт, нет! Ауниерете. Бл..., я не помню. В общем, это испанская водка. И я отлично провёл время. — Круто. Очень рад за тебя, Логан, правда, просто чертовски рад! Он сердито швырнул в меня подушку, которую я уронил на пол. — Завтра, — услышал я голос друга совсем рядом, — у нас концерт. Напоминаю тебе на случай, если ты забыл, что в Испанию ты прилетел не один. А мы до сих пор не разговариваем с Миком, Карлосом и Кендаллом, и я просто понятия не имею, как нам завтра выступать! — Да обычно. Выступим, и всё. — Да, это если ты завтра с постели встанешь. Потому что, честно говоря, твоё состояние заставляет усомниться в том, что ты вообще доживёшь до рассвета. В комнате погас свет, и я недовольно обернулся. — Чёртова Испания, — гневно проговорил я, переворачиваясь на спину, — обещали великолепный отель, а в нём даже электричества нет. Бывает же! — Это я, — прозвучал суровый голос Джеймса, и я услышал, как заскрипела его кровать. — Что? — Это я выключил свет. Ложись спать, кретин. Я зевнул и понял наконец, что меня одолела смертельная усталость. Сон был той единственной вещью, в которой я нуждался последние три дня. — В отличие от тебя, Джеймс, — начал я, чувствуя, как силы постепенно покидают меня, — я человек воспитанный, и потому пожелаю тебе спокойной ночи. Ответа не прозвучало, но мне он и не нужен был: уже через минуту я спал сном младенца. Дав в Испании два каких-то вялых концерта, мы отправились в Италию. На душе у меня скребли кошки: было как-то неудобно перед испанскими фанатами, они так ждали нашего приезда, так надеялись побывать на концерте, а мы так их подвели. Несомненно, я чувствовал свою вину, но чувствовали ли то же самое парни? Получив в римском отеле ключи от своего номера, мы с Джеймсом собрались идти к лифтам, но строгий голос Мика заставил нас остановиться: — Стойте, парни, в ваших отношениях появилось то, что просто необходимо обсудить. — Если это очередная жалкая попытка примирить нас, — начал Кендалл, — то я иду в свой номер. — Это не попытка примирить вас и уж тем более не жалкая. Просто я хочу, чтобы вы посмотрели, в кого вы превратились сами и во что превратили свои выступления. Если вы не в курсе, взаимоотношения в группе так же важны, как знание текста песен и движений танца. Не думаете ли вы, что удачное выступление зависит только от вашей подготовки? Мы вчетвером молчали, стыдливо опустив глаза в пол. — На самом деле да, — первым подал голос Карлос, — наши концерты в Мадриде и Барселоне оказались провальными, и мне, если честно, за это стыдно. Мик улыбнулся, осознав, что первый шаг на пути к примирению сделан. — Кто же в этом виноват? — спросил Джеймс, надменно подняв брови. — Мик, — ответил ПенаВега, чем заставил менеджера удивлённо-вопросительно нахмуриться, — да, Мик, и не смотри так на меня. Это всё из-за твоего срыва на Логана во время репетиции в Берлине. Может, ты критикуешь нас и нашу работу так часто, что даже сам перестаёшь замечать это, но в тот раз ты действительно повёл себя грубо. Мы с парнями обсудили это после концерта, когда все устали, как собаки, и именно это привело нас к ссоре. Мы часто расходимся во мнениях, но твоё поведение, Мик, только подлило масла в огонь. И я знаю, что вам, парни, никогда не извиниться первыми, потому что вы считаете это потолком своих возможностей, но я сделаю это. Простите, Джеймс и Логан, я был не прав. Мы с Маслоу переглянулись и растерянно пожали плечами. — Тогда ты нас тоже извини, — тихо сказал я Карлосу, — никто не виноват в том, что у всех нас разное мнение по поводу одного и того же вопроса. И да, я не хочу, чтобы ты плохо думал обо мне. То, что ты сказал мне после берлинского концерта, я не пропустил мимо ушей и принял во внимание. Потом я посмотрел на Шмидта, что стоял в стороне, и обратился к нему: — И ты, Кендалл, прости. Твои слова я тоже принял всерьёз и, поразмышляв немного, понял, что мне нужно исправиться. В последнее время я действительно уделял много внимания и времени Чарис... И за разбитый нос извини, я не хотел. Немец улыбнулся в ответ и сказал: — В тех моих словах, может, и была доля правды, но не стоит принимать их близко к сердцу. Это было сказано сгоряча, и, признаюсь, я наговорил много лишнего. Так что меня прости тоже. — Что же это получается? — задумчиво произнёс Мик. — Я был вашим яблоком раздора? — В какой-то степени. — Ух ты, — вырвалось у менеджера, и он взглянул на меня. — Я что, действительно вёл себя в Берлине, как животное? — Это излишки твоей профессии, Мик, — с улыбкой сказал, я хлопнув менеджера по плечу. — Иногда твои пенки подбадривают и учат терпению, так что обижаться на них... бессмысленно. — То есть между нами больше нет никаких обид? — О, нет, — покачал головой Кендалл. — Но если мы сейчас же не прекратим этот разговор и не разойдёмся по своим номерам, эти обиды снова появятся. Удача на выступлении улыбнётся только в том случае, если внутри коллектива будет царить гармония. Но то, насколько удачно будут складываться обстоятельства, во многом зависит также от степени подготовки этого коллектива. И именно поэтому наши концерты в Риме, Милане и Венеции прошли великолепно. Затем концерты отгремели в столице Австрии, Вене, и в Варшаве, столице Польши, после чего мы отправились в Швецию, где я познакомился с одной прекрасной молодой шведкой, впоследствии сбежавшей от меня к загорелому австралийцу по имени Ноа. Наше выступление на одной из концертных площадок Стокгольма закончилось фееричным успехом. Теперь, когда до следующего концерта в Осло, столице Норвегии, оставалось около трёх дней, мы с парнями могли отметить удачное выступление. Все единогласно согласились идти в ресторан-кабаре «Вальманс Салон», однако, чтобы пройти туда, нам всем необходимо было надеть строгие костюмы без галстуков, таков был дресс-код этого заведения. Столик нам достался прямо возле сцены, и это показалось мне отличным началом знакомства со Стокгольмом. Пока шоу ещё не началось, посетители, среди которых в основном были только мужчины, рассаживались за свои столики, и официанты, исполняя какое-то своеобразное музыкальное шоу, разносили блюда к столам. Среди блюд были шведские фрикадельки; биф линдштрём, или бифштексы, иначе говоря; итальянская пицца и лазанья, кобб-салат и жареный цыплёнок с хрустящей корочкой из родной американской кухни, а также шведские плюшки, булочки с корицей и шведский шоколадный пирог на десерт. Затем нам принесли шампанское, вино, предложили чай или кофе, и у меня просто голова пошла кругом ото всей этой еды. Когда официанты закончили своё музыкальное шоу, в помещении погас свет, и белый луч прожектора указал на сцену, закрытую красными бархатными шторами. Затем заиграла музыка, занавес открылся, и посетители увидели шесть человек, одетых в белые рубашки с чёрными галстуками и такие же чёрные брюки с подтяжками. Среди них было трое парней и три девушки, в руках они держали микрофоны. Этот песенный ансамбль запел на шведском языке, и из песни я не смог понять ни слова. Однако моё внимание привлекла девушка с красными волосами, она пританцовывала в центре, а потому на неё было невозможно не обратить внимания. Наш стол был ближе всех к сцене, и девушка, заметив мой взгляд, тоже принялась смотреть на меня. У неё были тёмно-карие глаза, прекрасно сочетающиеся с её цветом волос, и приятные черты лица. Она в основном танцевала, а не пела, и смотреть на неё было гораздо приятнее, чем слушать, ведь по-шведски я не понимал ни слова. — Нравится? — спросил меня Джеймс с дьявольской улыбкой и толкнул в бок. Я будто вернулся в реальность и, взглянув на друга, сказал: — Возможно. Тебе тоже? — Мне и та, слева, нравится, и та, с кудряшками. Вообще я не встречал уродливых шведок. — Думаешь, она захочет с тобой познакомиться? — спросил Мик, указав рукой в сторону сцены. — Не забывай, мой друг, что ты не знаешь шведского. — Да у меня как-то и в мыслях не было с ней знакомиться, — пожал плечами я и сделал глоток вина. — Мне просто нравится, как она танцует. — Да, и не надо ему никого навязывать, — вступил в разговор Карлос, — ведь в Америке его ждут, не правда ли? — Наверное, — вздохнул я. — Наверное, ждут. Наверное, помнят. Когда первый номер подошёл к концу, посетители оживлённо захлопали в ладоши. Танцовщица с красными волосами смотрела на меня до тех пор, пока не скрылась за кулисами. — А ведь она тоже на тебя пялится, — прищурив глаза, заметил Кендалл. — Причём открыто и нагло пялится! — Да, я заметил. Пока мы расправлялись с жареным цыплёнком, на сцене появился другой исполнитель — мужчина средних лет, одетый в какую-то причудливую фиолетовую жилетку, распахнутую на груди, и широкие чёрные брюки. На голове красовался фиолетовый, в цвет жилетки, цилиндр. Свет на сцене погас, и мужчина запел. Какое-то время он пел в темноте, после чего над ним загорелся прожектор, и рядом с певцом уже оказались две прелестные девушки в красных платьях и с такими же красными цилиндрами на головах. В одной из девушек я узнал танцовщицу из первого номера с красными волосами. На сей раз у неё не было микрофона, она вместе с другой девушкой лишь танцевала, прижимаясь к исполнителю то грудью, то бёдрами. Но если очаровательная шведка отходила от объекта своего внимания хотя бы на шаг, она неизменно смотрела на меня. Вскоре и этот номер закончился, и на сцену вышли пятеро девушек в одинаковых синих блестящих платьях, еле прикрывающих те места, о которых даже говорить стыдно. Кто-то из мужчин, сидящих за дальними столами, радостно зааплодировал и засвистел. Заиграла музыка, и все пять шведок синхронно затанцевали канкан. Моей танцовщицы с красными волосами среди них не было. Но вскоре я снова увидел её. Джеймс наступил мне на ногу под столом, когда заметил, что та огненноволосая девушка шагала прямо к нашему столу. Она улыбнулась, поймав на себе мой взгляд, и без приглашения присела за стол. — Нej, stilig*, — прозвучал её приятный голос, и мы с парнями с недоумением переглянулись. — Это она поздоровалась, что ли? — шёпотом спросил Карлос у Мика. Незнакомка перестала улыбаться и спросила: — Varför är du tyst**? — Кто-нибудь знает хоть что-нибудь по-шведски? — спросил я у друзей, и все они в ответ рассеяно пожали плечами. — Хоть что-нибудь? Хотя бы «Я не говорю по-шведски»? — Vi, — медленно и как-то неразборчиво начал Кендалл, — inte***, — тут он приложил руку к своим губам и принялся пальцами имитировать разговор, после чего указал пальцем на незнакомку и виновато пожал плечами. Танцовщица рассмеялась, опрокинув голову назад. Использовав те же жесты, что использовал Шмидт, шведка спросила примерно вот что: «А как вы говорите?» — По-английски, — ответили мы. — Так вы не знаете шведский, красавчики? — спросила девушка с улыбкой. — Что же вы тогда делаете в Швеции? — А ты знаешь английский? — удивлённо спросил Джеймс. — Господи! Нельзя было с этого начинать? — А у тебя на лбу не написано, что ты из Англии, — сказала шведка ловеласу. — Ну и хорошо, — улыбнулся он, — потому что я не из Англии. — Из Америки? — Из Америки. Снова улыбнувшись, она взглянула на меня и кокетливо положила ногу на ногу. — Из какого штата, позвольте спросить? — Из Калифорнии. Далеко-о-о отсюда. — Да, расстояние приличное. Что забросило вас так далеко от дома? — Мы поём. Приехали сюда в рамках мирового тура. — Правда? — шведка подняла брови вверх, и я почувствовал, как она коснулась моей ноги под столом. — Я обожаю поющих мужчин. — Это было понятно по тому, как ты тёрлась об того исполнителя, когда он пел, — с усмешкой заметил Кендалл, и незнакомка улыбнулась. — Это был наш сценический номер. На самом деле Микаэль не в моём вкусе. Кстати, меня зовут Астрид. Я снова почувствовал её прикосновение и как-то машинально выдал: — Логан. После меня представились и другие, но Астрид на них даже не смотрела. — Так откуда ты знаешь английский? — поинтересовался Карлос, взяв в руку бокал вина. — Была в какой-нибудь англоязычной стране? — Что? — переспросила шведка, оторвавшись от внимательного наблюдения за мной, и перевела взгляд на испанца. – А, нет, вовсе нет. Родители хотели видеть меня переводчицей, а потому пришлось выучить английский, японский и китайский. — Хорошо работается переводчицей в кабаре? — с улыбкой спросил Джеймс, и Астрид улыбнулась в ответ. — Пришлось устроиться сюда, потому что я вылетела из университета. К тому же я с детства любила танцевать, а здесь можно совместить приятное с полезным. — И тебя совсем не напрягает, что тут на тебя пялится огромное количество мужиков? — поинтересовался я. Астрид обратила на меня свой взор, и я вновь почувствовал, как она коснулась моей ноги. — Знаешь, Логан, со временем учишься не обращать на их похотливые взгляды внимание. Но гораздо приятнее танцевать перед молодыми мужчинами вроде тебя, и тогда эти взгляды просто не замечаешь. Я не знал, что ответить на это, поэтому просто улыбнулся. — Почему ты не на сцене? — спросил Мик, желая отвлечь внимание Астрид от меня. — Мой выход через два номера, поэтому я решила немного поговорить с вами, красавчики. — Отличное решение, — похвалил Кендалл. — Потому что в окружении одних мужиков я чувствую себя, мягко говоря, паршиво. Астрид засмеялась и снова перевела взгляд на меня. — И долго вы будете в Стокгольме? — Два дня, — ответил я, — пока не улетим в Норвегию. — Всего лишь два дня? А вы позволите мне за это время влиться в вашу компанию, а? — В нашу компанию? — уточнил Джеймс и положил руку мне на плечо. — Или в компанию Логана? Астрид улыбнулась и ответила: — Спрашивать об этом только у Логана показалось мне слегка неприличным, потому я спросила у всех вас. Так что ты скажешь? Я поставил на стол бокал с вином, и прямо у моего уха прозвучал шёпот Джеймса: — Не смей отказывать, кретин. Уверен, она видела, как ты смотрел на неё. Я улыбнулся Астрид и, пожав плечами, сказал: — Думаю, мы отлично проведём время вместе. — Не уверена, что время, проведённое с тобой, может пройти по-другому, — кокетливо ответила она и встала из-за стола. — Приятного аппетита, красавчики, ешьте и набирайтесь сил. Наше шоу длится пять с половиной часов. Före mötet****. И она ушла за кулисы. — Кушай, Логан, — похлопал меня по плечу Кендалл. — Мы-то можем уйти после окончания шоу, а вот тебе придётся ждать Астрид ещё целых шесть часов… Так что ешь. После шоу парни действительно уехали в отель, а я, всё ещё страдая от бессонницы, остался в кабаре дожидаться Астрид. Никакой усталости, вызванной пятью часами беспрерывных танцев и громкой музыки, я не чувствовал, лишь живот напоминал мне о всей съеденной сегодня пище лёгкой болью. Астрид вышла из ресторана-кабаре примерно через двадцать минут после окончания шоу. Увидев меня, она улыбнулась и подошла ближе. Должен признать, вне «Вальманс салона» шведка выглядела не так вульгарно, как выглядела на сцене этого заведения. Сейчас её красные волосы были собраны в простой «хвост», Астрид была одета в белую футболку и светло-синие джинсы, чем нисколько не отличалась от массы народа, проживающей в Стокгольме. — Надеюсь, я не заставила тебя долго ждать? — спросила она. — Я сама не люблю всю эту суету после шоу, это надо убрать, то надо вымыть, в это переодеться… — Разве уборкой после шоу не должны заниматься… уборщики, скажем? Или те же официанты? — Они этим и занимаются. Но макияж, к примеру, смываем мы сами. И ещё у нас в ресторане взяли за правило: насорил — убери. Частенько нам самим приходится убирать сцену, и порой это отнимает много времени. Я внимательно смотрел на Астрид. — Что? — слабо улыбнулась она. — Ничего, — покачал головой я. — Просто ты была совсем другая там, внутри. — И какая же Астрид нравится тебе больше, красавчик? Я пожал плечами. — Эта работа выматывает, — сказала она без тени улыбки на лице. — Сегодня я высплюсь и обещаю, что завтра ты увидишь меня такой, какой я была внутри. Мы зашагали вдоль дороги. Мимо с шумом проносились машины, над нашими головами сияли всевозможные вывески, по сторонам светились витрины магазинов. Казалось, что можно ослепнуть, гуляя по ночному Стокгольму. — Куда мы идём? — поинтересовался я, когда мы с Астрид перешли дорогу. — В одно хорошее заведение под названием «Алекс Винбар». Раньше я часто там бывала. — Мы идём есть? — с досадой спросил я, чувствуя боль в животе. — Есть? О, нет. «Алекс Винбар» — это винная. Мы идём пить вино. Эта мысль мне понравилась больше, и я воодушевился, услышав это от Астрид. Я вернулся в отель в четыре часа утра. На этот раз я не приполз в номер «на корячках», как соизволил выразиться Джеймс, а наоборот, я чувствовал себя абсолютно трезвым, полным сил и энергии. Чтобы не будить спящего друга, я открыл дверь своим ключом и на цыпочках вошёл в номер. Но стоило мне зажечь светильник, чтобы увидеть хоть что-нибудь в этой темноте и раздеться, как Джеймс сел в кровати и с улыбкой посмотрел на меня. — Ты что, не спал? — спросил я, расстёгивая пуговицы рубашки. — Ждал меня? Маслоу встал с постели и подошёл ко мне. — Ты не пьяный, — принялся делать выводы друг, — а значит, всё прошло куда нельзя лучше. Ну, расскажи, где вы были? Что делали? О чём говорили? Я бросил рубашку на стул и принялся за ремень брюк. — Были в винной. Пили вино трёхлетней выдержки. Кстати, там отличный подвал, Астрид сказала, что это большая редкость для Швеции. А говорили о её работе, о моей работе… о разном, в общем. — Надеюсь, ты ни слова не сказал этой шведке о Чарис! — Я что, похож на идиота? Может, иногда я и совершал глупые поступки, но говорить о бывшей на первом свидании… это совсем свинство. — Так это было свидание? — радостно спросил Джеймс. — Да. Это было свидание. И Астрид… она сказала, что хочет полететь в Норвегию вместе со мной. Глаза ловеласа полезли на лоб. — Я смотрю, она настроена серьёзно! Мужик! Это ведь невообразимо круто! Я сел на кровать и задумчиво покачал головой. — Круто? Да, да, возможно… С плохо скрываемым недовольством Джеймс закатил глаза и сел рядом со мной. — Что опять не так, Логан? В тебя по уши втрескалась сексапильная шведка, а на тебя просто смотреть тошно! — Не знаю я, Джеймс, — тихо начал я, взглянув на друга. — Не знаю… Вдруг Астрид полетит со мной в Америку? Что, если мы будем вместе? Что я скажу Эвелин? Это же будет как-то подло с моей стороны… — Чёрт, да забудь ты про Эвелин! — Это тебе всё легко забывается, Маслоу! А я не ты! Ловелас задумчиво почесал голову. — Астрид тебе понравилась? — Мне сложно понять свои чувства, потому что теперь я нескончаемо думаю об Эвелин. — Господи, да неужели так трудно ответить? Понравилась или нет? Я поднял на Джеймса замученный взгляд и с сожалением сказал: — В том-то и дело, что очень. — Вот и всё, — развёл друг руками в сторону. — Астрид тебе нравится, Эвелин не нравится. И, что самое главное, ты нравишься Астрид. — Да? Вот так всё просто? А что, если и Эвелин ко мне неравнодушна? — Что не доказано, то не факт. Ты, Логс, меньше заморачивайся, и тогда весь мир станет проще. А ты позволил Астрид лететь вместе с нами? — Сначала я пытался её образумить, сказал, что здесь у неё работа и семья. Но она ответила, что терять ей нечего, а с этой работы она уже давно хотела уйти. И мне ничего не оставалось делать, кроме как позволить ей лететь со мной. — Отлично, — улыбнулся Джеймс и с нетерпением потёр ладони. — Мы приняли на наш борт ещё одного пассажира. Теперь нас восьмеро. Он встал с моей кровати и с ногами забрался в свою. — С этого вина меня страшно клонит в сон, — сказал я, накрываясь тёплым одеялом. — Не будешь так добр не будить меня до полудня? Просплю часов восемь, если удастся. — Конечно, Логс. Всем нам нужен отдых. В номере погас свет, а что было дальше, я не помню. Астрид не обманула мои ожидания и действительно полетела в Норвегию вместе с нами. Я много думал над словами Джеймса об Эвелин и Астрид и наконец принял решение. Возможно, это решение было слегка эгоистичным, но я чувствовал, что мы очень сблизились с очаровательной шведкой за эти пять дней, что были знакомы. И потому я посчитал, что не произойдёт ничего ужасного, если мы сойдёмся ещё ближе. После концерта в Осло наши отношения вышли на новый уровень: последнюю ночь в Норвегии мы провели в одной постели, а уже в Финляндии открыто держались за руки в общественных местах и целовали друг друга в губы. Да, мне нравились эти отношения, но, когда мы летели в столицу России, я никак не мог прогнать из головы мысли об Эвелин. Всё же в душе моей сохранилось непонятное чувство жалости к этой девушке, и каждый раз, целуя Астрид, я чувствовал, что предаю Эвелин. — Мне здесь нравится, — улыбнулась шведка, стоило нам только заселиться в московский отель. — Я с самого детства хранила в сердце мечту побывать в России. — Твои мечты всегда сбываются? — Отчасти. Но я даже мечтать не могла, что когда-нибудь встречу тебя, красавчик. После великолепного концерта, который мы дали в столице огромной страны, мы с парнями решили заглянуть в один из московских баров. Астрид я взял с собой, потому что она никогда не создавала трудностей и проблем, находясь в компании моих друзей. К тому же она всегда платила сама за себя, а это, хоть и подавляло во мне джентльменские чувства, всё же бесспорно меня устраивало. Объектом нашего внимания стал «Лоусонс Бар», основанный на шотландской кухне и шотландской карте напитков. Мы заказали гуляш из свинины с элем, шотландский виски и кранахан — очень вкусный шотландский десерт, представляющий из себя смесь обжаренных овсяных хлопьев, свежих ягод, мёда и взбитых сливок. Пока мы с парнями пили виски после ужина, Астрид отлучилась куда-то «по своим женским делам». Когда она ушла, Карлос, слегка улыбнувшись, спросил: — И как тебе эта шведка, красавчик? Я усмехнулся и, поставив стакан с виски на стол, ответил: — Давайте вы обсудите Астрид, когда её не будет рядом. — Но её и так нет рядом. — Я имею в виду, когда её совсем не будет рядом. — Не понял, — нахмурился Джеймс, — ты что, собрался с ней расстаться? — Нет. У меня нет на это оснований, к тому же меня всё устраивает: как и сама Астрид, так и наши с ней отношения. — Пожалуй, скоро у тебя появятся эти основания, — сказал Кендалл, глядя куда-то мне за спину. — Не хочу тебя расстраивать, но, по-моему, к твоей Астрид клеится какой-то русский. Я обернулся и, увидев Астрид рядом с каким-то темноволосым молодым человеком, равнодушно пожал плечами. — Пусть, — спокойно сказал я и взял в руку стакан с виски, — не будем ему мешать. — Да как ты можешь так спокойно на это реагировать? — спросил Джеймс, ударив кулаком по столу. — Джеймс, я не жду от Астрид баснословной верности и даже ни к кому её не ревную. Она почти пять лет протанцевала в кабаре, что ты от неё хочешь? Маслоу бросил взгляд в сторону Астрид и тихо сказал: — В конце концов, это унизительно. Хочешь сказать, у вас свободные отношения? — О, нет. Просто я знаю, что она не позволит себе ничего больше кокетства в разговоре с чужим парнем. — Попрошу заметить, — вступил в разговор Мик, — что на парней она не смотрит. Её в основном интересуют мужчины. Парни, все как один, смотрели мне за спину, воображая, что могут незаметно наблюдать за моей девушкой. Я не выдержал и, сердито швырнув вилку на стол, громко сказал: — Да перестаньте на неё пялиться! Сначала они перевели взгляды на меня, а затем уткнулись в свои пустые тарелки. Я молча пил виски и даже не думал о том, что Астрид разговаривает с другим у меня за спиной — в прямом и переносном смысле. Ночью, когда моя шведка уснула, я тихо выскользнул из своего номера и пробрался в номер Кендалла. Здесь уже были и Карлос, и Джеймс. — Долговато ты, — заметил ловелас, достав из рюкзака бутылку бренди. — Мы тебя уже целый час дожидаемся. — Извините, — слабо улыбнулся я и сел на пол между Карлосом и Кендаллом. — Астрид долго не хотела ложиться спать. — И тебе пришлось сделать так, чтобы она устала и её наконец начало клонить в сон? — У меня не было другого выхода, Джеймс. Маслоу раздал нам по стакану и по очереди налил в каждый из сосудов бренди. — Теперь нам можно обсуждать Астрид? — с ухмылкой спросил Шмидт. — Сколько душе вашей будет угодно. Мы выпили. — Ну, признайся, Логс, — полушёпотом заговорил Джеймс, — ты ведь по уши в неё влюблён, да? — Не сказать, что по уши… но, думаю, да. — Да! — вырвалось у Маслоу, и он победно сжал кулаки. — Наконец-то, чёрт возьми! Не думал, что тебе на созревание понадобится почти девять грёбаных месяцев! — Если честно, я вообще не думал, что когда-нибудь созрею для новых отношений. Карлос взглянул на меня, задумчиво склонив голову на бок. — Но ты по-прежнему не выглядишь счастливым, — сказал испанец. — Разве? — встрепенулся я. — Наверное, просто устал. — Нет, тебя что-то гложет, Логан. Я поджал губы и поставил стакан с бренди на пол. — Мне кажется, что это всё не то, — признался я. — И такое ощущение, что я всё делаю не так. Не то говорю, не так смотрю, и... это просто бесит! — Это нормально, у тебя долго не было отношений, вот и всё. — Нет, дело совсем в другом, но я не могу понять, в чём именно. Словно мы с Астрид абсолютно чужие и абсолютно разные люди, волей судьбы сведённые вместе! — Воля судьбы — вот что важно, — сказал Карлос. — Так должно было случиться, Логан, и этого не изменишь. Что-то, находящееся за гранями нашего понимания, захотело, чтоб вы встретились. — Но ты ведь любишь её! — нетерпеливо выдал Кендалл. — Какие здесь вообще могут быть сомнения? — Сам я не сомневаюсь. Сомневается что-то внутри меня. — Это что-то — тоска по Эвелин, правда? Я перевёл на Карлоса какой-то испуганный взгляд и пожал плечами. — Мне кажется, я не видел её целую вечность. — А мы не видели её вообще никогда, — сказал Шмидт и слабо улыбнулся. — Это был тонкий намёк, Логан, на наше знакомство с Эвелин. Как ты на это смотришь? — Не знаю, честно говоря. Для начала мне нужно напомнить ей о себе, кто знает, может, она уже давно меня забыла? К тому же я не думаю, что она захочет с кем-то знакомиться. — А мы не «кто-то», Логс. Мы твои друзья. — Ладно. Как только мы прилетим домой, обещаю, я представлю вас Эвелин. Мы выпили ещё. — А ты собираешься рассказывать ей про Астрид? — Не уверен, что должен держать это в секрете. К тому же я сразу решил, что никогда не буду врать Эвелин. — Интересно, как она на это отреагирует. Наверное, ужасно расстроится… — А тебе, Логан, должно быть всё равно, — отрезал Джеймс. — Потому что вашему с Астрид счастью ничто не должно мешать. — Я тебя не понимаю, Маслоу. Раньше ты пророчил мне в пары Эвелин, теперь — Астрид. — Обстоятельства изменились, чувак. — Кендалл, а ты чё молчишь? — толкнул немца в бок Карлос. — Уже давно мы ничего не слышали о Кайли. Как вы? Взгляд Шмидта помрачнел, и он сказал: — Никак. Я признался ей во всём, когда мы вернулись из Мексики. — В чём именно ты признался? — В измене. Разговор о своих чувствах я пока решил отложить в дальний ящик. — И как Кайли? — поинтересовался я, сделав глоток бренди. — Сильно расстроилась? — Да. Она не разговаривает со мной, но мы по-прежнему живём в одном доме. Это было тяжело. Кайли сказала, что подумает над нашим будущим во время «Большого Тура», но я уже всё решил за неё. Вернёмся в Эл Эй, и я сразу съеду от неё. С сочувствием поджав губы, Карлос похлопал Кендалла по плечу. — Надеюсь, на тебя самого это никак не повлияло, — сказал Джеймс. — А то вон, один уже пережил расставание восемь месяцев назад, так только сейчас оклемался. — Нет, со мной всё в порядке, — усмехнулся Шмидт, бросив на меня взгляд. — Просто стыдно, что я не сумел оправдать её ожиданий. — Всем в этой жизни не везёт, — по-философски заключил Карлос и взял в руки стакан с бренди. — Кому-то в меньшей степени, кому-то в большей. В общем, давайте выпьем за наших дам и попросим у них прощения за то, что мы так бестактно их обсуждаем. — Уверен, они в компании своих подруг делают то же самое. Засмеявшись, мы «чокнулись» стаканами и выпили. Посетив после России столицу Японии, мы отправились в Австралию — страну, идущей последней в нашем списке городов. Я не мог поверить, что наш «Большой Тур» подходит к концу, я уже жутко скучал по дому и нашему солнечному Лос-Анджелесу. Я бесконечно устал жить в отелях и, возвращаясь в свой номер после концерта, валится с ног от усталости. Хотелось домой, хотелось отдыха. В Америке, как во всём северном полушарии, наступала зима, а к Австралии подкрадывалось лето. Поэтому пляжный сезон был давно открыт, и мы, с шумом выступив на одной из концертных площадок Сиднея, отправились на пляж под названием «Бонди Бич». Солнце уже клонилось к закату, но нам это не помешало. Мы провели на «Бонди» весь вечер и всю ночь. Мик отдыхал вместе с нами, его тоже радовало долгожданное окончание «Большого Тура». Он даже немного выпил с нами за компанию, а потом я не видел его до самого утра. Порой я так отвлекался на разговор с Карлосом, Кендаллом и Джеймсом, что вовсе забывал про существование Астрид. Она почти всё время сидела рядом со мной, но иногда куда-то таинственно исчезала. Я не стал спрашивать её об этом: с одной стороны, мне не хотелось портить наши отношения, выказывая ей своё неприличие, а с другой, мне просто было всё равно. Сидней стал последним городом в нашем туре и вместе с тем последним городом, в котором мы с Астрид провели время вдвоём. Мои отношения с этой прелестной шведкой закончились именно в Австралии. Это случилось утром, когда мы собирались возвращаться в отель. Я увидел Астрид в одном из кафе, расположенных на берегу. Она по обыкновению говорила с каким-то парнем, но этот отличался от всех её предыдущих собеседников: загорелый от жарко палящего австралийского солнца, мускулистый, с расстёгнутой на груди рубашкой, он с лёгкостью мог привлечь внимание любой девушки. Но даже в этот раз я не заревновал Астрид и, остановившись у входа в кафе, негромко позвал её по имени. Она обернулась и улыбнулась, увидев меня. Затем шведка жестом попросила своего собеседника подождать и подошла ко мне. — Нам пора ехать в отель, — сказал я. — Я как раз об этом и хотела поговорить с тобой, красавчик. Прежде, чем я успел задать какой-либо вопрос, Астрид поцеловала меня в губы. Я замер и даже не закрыл глаз во время поцелуя. — Я не полечу с тобой в Америку, Логан. — Что? — Я хочу остаться здесь. Понимаешь… сегодня ночью я встретила одного чудесного парня, его зовут Ноа, и он стоит прямо у меня за спиной. Но не смотри на него, пожалуйста, не хочу, чтобы он подумал, что мы говорим о нём. Я молча смотрел на Астрид, ожидая, что ещё она может сказать. — Я не думала, что такое может случиться, — тихо продолжала она, — не принимай это близко к сердцу и не думай, что в нашем расставании виноват кто-то из нас. Ты ведь всё понимаешь, правда? — Конечно. Если быть до конца честным, Астрид, я не думал, что наши отношения перерастут во что-то серьёзное. И ты молодец, что сказала мне обо всём только сейчас. Сделай ты это ночью, нам бы было гораздо тяжелее проститься сейчас, да? Закусив нижнюю губу, она безмолвно кивнула. — Тогда я поеду в отель, — сказал я, желая поскорее покончить с этим делом, — а ты иди к Ноа. Надеюсь, из этого выйдет что-то стоящее. — Большое спасибо за понимание. Я знала, что ты правильно всё поймёшь. Потом Астрид обняла меня и еле слышно прошептала: «Мой хор-роший…» Отстранившись, шведка собралась уйти, но я не позволил ей этого сделать. — Астрид, подожди. Она обернулась, и теперь я поцеловал её. — Lycka till****, — пожелал ей удачи я, и Астрид рассмеялась. — Ты ведь не знаешь шведский, Логан! — Мне просто нечем было заняться на досуге. Через два часа я уже сидел в самолёте. В Америку я возвращался абсолютно счастливым человеком с чистым сердцем, открытым для любви. Прямо из лос-анджелесского аэропорта я поехал к дому Блэков. Мне не хотелось терять те минуты, что я смогу провести с Эвелин, на бессмысленные разъезды туда-сюда. Потому я даже не заезжал домой, чтобы оставить там свои вещи, и вскоре стоял на пороге дома Эвелин с чемоданом в руке и сумкой на плече. Дверь мне открыла, как можно легко догадаться, Уитни. Она снова была «на веселе», это я понял сразу. Когда девушка меня увидела, её брови удивлённо подпрыгнули вверх. — Надеюсь, ты к нам не жить приехал? — Вовсе нет. Я только что с аэропорта. Можно оставить сумки в прихожей и подняться наверх? Закатив глаза, Уитни молча впустила меня в дом. — На этот раз не с цветами, а с сумками? — спросила она издевающимся тоном. — Где ж ты был, миленький? Мы не видели тебя почти два месяца. — Мы? — переспросил я, почувствовав, как моё сердце воодушевлённо подпрыгнуло в груди. — То есть Эвелин меня вспомнила? Уитни ничего не ответила, и своим угрюмым молчанием утвердительно ответила на мой вопрос. — Извини за, может быть, нескромный вопрос, — начал я, рассматривая собеседницу, — но… что у тебя случилось? Она бросила на меня равнодушный взгляд. — Ты выглядишь не очень, — пояснил свой вопрос я. — А ты выглядишь так, будто не спал последние два года, но я ведь тебе таких вопросов не задаю! — Не обязательно было нервничать. Я просто спросил. Уитни тяжело вздохнула и, закрыв глаза, сказала: — Мой жених сказал, что ещё подумает насчёт свадьбы. И это причиняет боль, потому что в нашей ссоре не виноват никто, кроме Эвелин! — Что? — не понял я. — Эвелин? Она здесь причём? — Это всё её болезнь. Ещё давно я пообещала Дейву, что мы поженимся в двадцатых числах декабря, когда мою сестру, по первоначальному плану, должны будут вылечить. Но её лечение пока что безуспешно, ты это сам знаешь, и мне пришлось перенести дату нашей свадьбы. Чёрт возьми! Я делаю это не в первый раз, между прочим! И Дейву это надоело. Он сказал, что уедет и подумает, что делать дальше. Чувствую, ещё немного, и он расторгнет нашу помолвку. — Стой, а почему вам нельзя пожениться сейчас? Причём тут болезнь Эвелин? — Если я выйду замуж за Дейва сейчас, мне придётся уехать отсюда. А уехать отсюда — значит бросить Эвелин совсем одну. Я не могу так поступить с ней, тем более моя совесть не позволит мне этого сделать. Я буду с Эвелин равно столько, сколько понадобится. — А потом? — А потом она будет жить здесь без меня, — раздражённо сказала Уитни. — Вместе с мамой и папой. Решив больше не продолжать и без того затянувшийся диалог, я поднялся наверх и без стука вошёл в комнату Эвелин. Она лежала на кровати и писала что-то в толстой тетради – той, что привлекла моё внимание, когда я впервые был в этой спальне. Кажется, эта тетрадь носила название «Тетрадь воспоминаний», и теперь всё, что раньше казалось мне непонятным и несуразным, встало на свои места. Увидев меня, Эвелин медленно отложила тетрадь в сторону и села на кровати. — Логан… — чуть слышно прошептала она, но я услышал каждую букву, что она произнесла. — Эвелин, — произнёс я и распростёр руки для объятий. Она улыбнулась, и уже через мгновение я увидел девушку рядом с собой. Эвелин крепко-крепко, как ребёнок, обняла меня, и я, засмеявшись, тоже обнял её. — Боже мой, наконец-то… — тихо проговорила она, сильнее прижимаясь к моей груди. — Где ты был? Я умирала здесь без тебя, Логан! — Прости, у меня были дела, которые я просто не мог отложить. Но, находясь далеко-далеко отсюда, я думал о тебе, каждый день думал. Она посмотрела мне в глаза, и я как-то глупо улыбнулся. — Ах да, извини, что я без цветов, — вдруг опомнился я. — Я приехал к тебе сразу, как смог, и розы просто вылетели у меня из головы… — Это ничего, Логан, это ничего… мне не нужны букеты роз, купленные за большие деньги, ради доказательства твоей любви ко мне! Я опешил. Любовь? О какой любви говорит Эвелин? Неужели она думает, что мы влюблены друг в друга? Или это она влюблена в меня, но её подсознание додумало всю картину за неё? Несмотря на все эти вопросы, которые мне очень хотелось задать, я промолчал. Мы с Эвелин сели на её кровать, и она поспешила убрать свою тетрадь. — Погоди. — Я взял её за запястье. — Что ты пишешь? Эвелин раскрыла тетрадь на последней исписанной странице и молча протянула её мне. — Уитни сказала, что они с Дейвом решили перенести свадьбу, — грустно ответила девушка, и я принялся читать сегодняшнюю запись: «22 декабря. Уитни и Дейв Флауэрс, её бывший одноклассник и будущий муж, перенесли дату своей свадьбы. Они должны были пожениться 26 числа, а теперь, 22-го, Дэйв не знает даже, будет ли свадьба вообще». — Я думаю, что это всё из-за меня, Логан. Их свадьба была бы лучшим подарком на мой день рождения… — У тебя день рождения двадцать шестого декабря? — Нет, мой день рождения был девятнадцатого декабря. — Какой ужас. — Зажмурившись, я прижал ладонь ко лбу. — Чёрт, Эвелин, я пропустил твой день рождения… прости, пожалуйста… Девушка улыбнулась и, положив руку на моё колено, сказала: — Я не злюсь. Мне достаточно того, что ты не забыл обо мне. — Шутишь? Как можно забыть о тебе? Я открыл тетрадь на первой странице. Здесь были записаны дни рождения членов семьи Блэк. Я листал дальше и увидел расписание работы невролога по имени Шон Чейз (напротив его имени был написан даже номер кабинета и короткий путь следования к этому кабинету) и название различных препаратов для лечения. — Зачем ты записываешь это всё? — тихо спросил я, подняв глаза на Эвелин. — Чтобы не забыть, Логан, зачем же ещё? Знаешь, как это обидно, когда ты просыпаешься утром и не помнишь, что было с тобой вчера? Я ничего не ответил, лишь грустно опустил глаза. Мне стало безумно интересно, есть ли в этой тетради хоть слово обо мне, но ради приличия я об этом спрашивать не стал. — Давай больше не будем об этом, — попросила Эвелин и, забрав у меня тетрадь, положила её на стол. — Лучше расскажи мне, где ты был. Она легла на кровать и взглянула на меня, ожидая ответа. — Я много где был, Эвелин, — ответил я и тоже прилёг рядом с ней. — И в Испании, и в Италии, даже в России, Японии и Австралии. Но для меня нет ни одной страны лучше Америки. — Наверное, это так прекрасно — возвращаться домой после такого долгого путешествия, правда? Ты скучал по дому? — Невообразимо скучал. Улыбнувшись, Эвелин положила руку мне на плечо. — Если бы наша жизнь была фильмом, — тихо начала она, — какой эпизод своей жизни ты захотел бы пересматривать вновь и вновь? Честно говоря, я растерялся и не сразу нашёлся, что ответить. Сначала мне хотелось сказать о какой-нибудь из стран, в которых мне довелось побывать, но потом одна мысль сама собой возникла у меня в голове, и я ответил: — Встречу с тобой. Её губы снова расплылись в улыбке, и я улыбнулся в ответ. — Но этот фильм получился бы о-очень долгим, — сказал я. — Я бы лучше сделал из своей жизни сериал и посмотрел бы его полностью на закате лет. — Тогда как бы этот сериал назывался? — «Двадцать пять лет без тебя». По-моему, неплохое название, как думаешь? — Думаю, неплохое. Я бы хотела увидеть этот сериал. — И увидишь, Эвелин. Тебе придётся смотреть этот сериал со мной до самого последнего сезона. Эвелин негромко рассмеялась, и я был просто счастлив слышать её смех. До этого она постоянно грустила, а грусть, согласитесь, не идёт ни одной девушке на планете. И тогда, смотря в её улыбающиеся глаза, я сказал сам себе: «Клянусь всем, что у меня есть, я изменю твою жизнь». — Хочешь, я принесу нам чай и шоколадный пирог, и мы поговорим ещё? — спросила собеседница. — С радостью приму твоё предложение. Когда Эвелин ушла, я встал с кровати и, подойдя к письменному столу, взял в руки форматную тетрадь зелёного цвета. Немного полистав её, я понял, что в этой тетради Эвелин хранила свои рисунки. Признаться, они были очень красивыми. В основном девушка изображала пар, рисовала двух людей, стоящих в обнимку или целующих друг друга. Никаких других рисунков в тетради не было. Когда Эвелин вернулась, я уже снова лежал на кровати. В руках она держала серебряный разнос, на котором расположились две чашки с дымящимся чаем и два блюдечка с шоколадным пирогом. — Выглядит аппетитно, — улыбнулся я. Кажется, пока мы пили чай с пирогом, успели обсудить все темы на свете. Не знаю, сколько времени прошло за этими разговорами, но за окном уже начало темнеть. — Люблю зиму, — призналась Эвелин, убрав разнос в сторону и вытянувшись на кровати. — Темнеть начинает раньше, светлеть — позже, и мы больше времени можем провести в темноте. — Ты так любишь темноту? — Нет, я люблю атмосферу, царящую в доме после наступления темноты. Включённые на лестнице светильники, зажжённые свечи… — Горячий чай, — добавил я. — Да. Может, хочешь ещё чего-нибудь? — Нет, спасибо. Встав с кровати, Эвелин подошла к своему столу и достала из ящика другую тетрадь, со стихами. Именно её я успел рассмотреть во время своего первого пребывания в этом доме. Затем Эвелин с ногами забралась на кровать и легла, положив голову на мои колени. — Хочешь послушать моё новое сочинение? — спросила она, подняв на меня голубые глаза. — Конечно, Эвелин. — Стихотворение совсем новое, и я не знаю его наизусть. Так что прочту его прямо из тетради, ты не против? Я отрицательно покачал головой, и девушка начала:Небо с серыми тучами плыло Над поникшей его головой. Глаза в небо глядели уныло, Львёнок плакал, рыдал над судьбой. Он сидел за чугунной решёткой, Прижимаясь к холодной стене, И рычал, надрывая глотку, Когда видел людей в стороне. Они часто сюда приходили, Чтобы просто смотреть на него, Иногда и еду приносили, Но он их не любил всё равно. Они пальцами тыкали в клетку, Улыбались, смотря на него, Дети даже бросали конфетки, Но львёнок не ел ничего. Он страдал в этих стенах чугунных, Одиночество ело его. Он мечтал о жизни безумной, Но не здесь — где-то там, далеко… Он смотрел умоляющим взглядом, Он просился на волю с тоской, Но разве другим это надо? .. И он смирился со злостью людской. Он смирился со всем постепенно, Поселившись в чугунном краю, Но каждую ночь неизменно Во снах видел волю свою. Я знаю, что люди жестоки И им не заметить тоски, Что чувствуют все одинокие, Что рвёт тех людей на куски. Но мне хочется, хочется верить, Что сердце твоё горячо, Что ты сможешь несчастных заметить И помочь, если им тяжело. Я закрыта здесь, в теле и доме, Как тот львёнок в клетке своей, И я тоже мечтаю о воле И прошу об этом людей. Но я не смирюсь — это низко. Прошу! Услышь же меня! Будь рядом со мной — близко-близко, Чтоб я видела твой добрый взгляд. Приди мне на помощь! Мне тяжко, Я гибну в плену без тебя, Здесь холодно, жутко и страшно! Лишь любовь спасти может меня.
Закончив чтение, Эвелин взглянула на меня. Может, я сильно ошибался, но в этом стихотворении я снова услышал какое-то скрытое признание, и это безжалостно схватило меня за сердце. — Прекрасно, — только и смог выговорить я и грустно улыбнулся. — Тебе понравилось, Логан? Это сильно радует. Мне важен тот факт, что моё стихотворение нравится его адресату. Потом она замолчала и ничего больше не говорила. Я тоже не знал, что сказать, поэтому принялся гладить Эвелин по волосам — безмолвно и нежно. Мы лежали так не известно, сколько времени, и вскоре я понял, что она уснула. У меня уже страшно затекли ноги, но я не двигался и жутко боялся даже вздохнуть, чтобы не разбудить её. Она задрожала, и я осторожно накинул на неё одеяло. Потом я уснул тоже, но ни на минуту не переставал думать о ней.