Умершее воспоминание

Слабая струна женщины — жалость, так легко переходящая в любовь. Виктор Гюго

       — Как быстро стемнело… — задумчиво проговорил Джеймс, уставившись на собственное отражение в окне. — Это я потерялся во времени, или Земля начала вертеться быстрее?        — Ты потерялся во времени, и для тебя Земля начала вертеться быстрее.        Джеймс взял со стола бутылку бренди и, принявшись открывать её, сквозь зубы процедил:        — Логан, засунь эту долбаную философию себе в задницу, да поглубже! Налить тебе бренди?        — Не нужно. Твой психолог сегодня не пьёт.        — Да? Ну, тебе виднее, наверное. — Он сел на диван рядом со мной и, положив ногу на ногу, поднёс к лицу стакан с бренди. Маслоу любил растягивать удовольствие: сначала он наслаждался лишь ароматом любимого напитка, а затем пил его маленькими глоточками, мучая себя и усиливая собственное желание. Вот и сейчас он сидел, уставившись на что-то перед собой, и медленно дышал, пронося стакан с бренди перед своим лицом из стороны в сторону. — На самом деле я рад, что ты наконец здесь, дружище! Твоё появление прогнало одиночество из моего дома.        — Но ненадолго. Сейчас оно вернётся вместе с воспоминанием об Изабелле.        Джеймс помрачнел и сделал первый глоток бренди. Мне показалось, что любимый напиток как-то его не удовлетворил: лицо друга не выразило ни одной положительной эмоции.        — Ох, Изабелла… — устало вздохнул Маслоу и, закрыв глаза, сжал двумя пальцами переносицу. — Как же я устал думать о ней и её безразличии ко мне. Огонь моей любви сжигает меня изнутри. Чёрт! Такое ощущение, что я заживо горю!        Я оглядел комнату тревожным взглядом. Похоже, последние несколько дней Джеймс жил в окружении пустых бутылок из-под алкоголя, они были его друзьями и утешителями. Ввиду этого обстоятельства в комнате стояла невыносимая вонь. Маслоу, кажется, этого не замечал; я сделал вывод, что он не выходил из дома уже приличное количество времени.        — Когда вы в последний раз виделись? — спросил я, брезгливо отведя взгляд от роя мошек, клубившихся над какой-то едой.        Друг поднял глаза к потолку, силясь вспомнить время последней встречи со своей любимой, после чего сказал:        — Кажется, это было после презентации нашего четвёртого альбома, когда Изабелла пришла на концерт. — Он блаженно улыбнулся и прижался щекой к стакану. — Помню, она мне столько всего сказала в тот день… Её слова довели меня до неописуемого состояния, я даже есть тогда нормально не мог. А потом мы вернулись из тура, и на этом наши с ней встречи закончились, так толком и не начавшись. Я искал её, звонил, писал, каждый день ждал её у здания под красным фонарём… Но всё напрасно! Знаешь, сначала я сильно волновался, не случилось ли с ней что. А затем успокоил себя мыслью о том, что ей просто наплевать на меня.        Джеймс вдруг начал смеяться, и я бросил на него мрачный взгляд.        — Скоро тебе станет не до смеха, Джеймс, — невесело сказал я и встал, чтобы открыть окно. — Оглянись: такое чувство, что ты живёшь на помойке! Повсюду мусор, немытая посуда, какие-то насекомые. Ты и сам стал похож на бомжа! Лицо осунулось — кстати, сколько ты не спал? — щетина выступила, как будто ты не брился целый месяц; ты перестал следить за собой. К тому же эти бутылки. Просто подумай, Джеймс, разве любовь — светлое, чистое, искреннее чувство — может довести человека до такого безобразия? Когда ты последний раз задумывался о своём здоровье? О своей печени? Разве Изабелла и её дурацкое безразличие стоят в первую очередь твоего здоровья, Джеймс?!        Он сидел, рассеянно уставившись на груду пустых бутылок и слегка пошатываясь из стороны в сторону. Да, сказать честно, было неприятно смотреть на него. Маслоу был неимоверно жалок.        — О, нет, — тихо сказал он, — до этого момента я ещё ни разу не задумывался о своём здоровье. Просто ты перестаёшь думать о своём физическом состоянии, когда болит где-то в области сердца.        — Ты уверен, что там болит от любви? Может, уже стоит обратиться к врачу?..        Внезапно Джеймсом овладел бессильный гнев, и он с треском разбил стакан о пол. Маслоу устремил на меня свой полыхающий яростью взгляд и с бешеной силой сжал ручки кресла, в котором сидел. Руки его дрожали.        — Хватит делать из меня идиота! — повысил голос он, указывая на меня пальцем. — Я не превращаюсь в алкоголика, Логан, я не болен! Просто я не знал, куда деться от бесконечной тоски, не знал, к кому обратиться за помощью, я терялся! Как оказалось, в трудную минуту меня смог поддержать лишь бренди, что мне оставалось? Я выбрал компанию алкоголя, да, это не лучший мой поступок, но я больше не мог всего этого выдержать! Я совсем, совсем отчаялся…        Дыхание Джеймса сбилось и задрожало, глаза были готовы наполниться слезами, но друг изо всех сил сдерживал себя.        — Дай волю эмоциям, если тебе нужно, — тихо сказал я, не смотря в сторону Маслоу. — Поплачь. Я не привык осуждать людей за их слёзы.        Джеймс сделал глубокий вдох и понемногу успокоился. Я молчал, давая ему время для того, чтобы остыть.        — Она написала мне, — начал друг через несколько минут, — Изабелла написала мне под самый Новый год. Я… Когда я прочитал сообщение, мне стало ужасно неприятно. Сердце, оно… Оно разбилось на куски. Оно просто вдребезги разбилось.        На лице Маслоу изобразилась боль. Он взял со стола своей сотовый телефон и протянул его мне. Я молча принял из его рук мобильный и, открыв сообщения, прочитал последнее входящее СМС от Изабеллы.               Не знала, когда лучше всего будет написать тебе, и решила сделать это в Новый год, чтобы мы оба смогли начать всё с чистого листа. Больше не могу избегать встреч с тобой, игнорировать твои звонки и сообщения, поэтому скажу всё напрямую: хватит. Пожалуйста, хватит, Джеймс. Оставь меня в покое. Я устала от твоих действий: тех же звонков, СМС, глупых признаний… То, что я сказала тебе во время нашей последней встречи, ничего не меняет. Я просто хочу, чтобы ты исчез из моей жизни. На прежней работе меня уже не ищи… Вообще нигде не ищи. Не надо. Не мучай себя. Желаю тебе найти любовь своей жизни, и пусть эта девушка сделает тебя самым счастливым человеком на планете. С Новым годом! Изабелла        Я смотрел на экран, сердито нахмурившись. Внутри кипела дикая злость на Изабеллу: как она вообще может оставаться такой неприступной? Как она может писать такое человеку, который стал заложником собственных чувств? Как она может сохранять равнодушие и говорить Джеймсу окончательное и бесповоротное «нет» после всего, что он пережил из-за неё? Но должен признать: смелость Изабеллы, вот чего порой не достаёт людям, не умеющим отказывать. Я как раз был в числе этих людей, и это беспрерывно мучило меня.        — Что скажешь? — ворвался в мои мысли голос Джеймса.        Я внимательно посмотрел на друга.        — Знаешь, Джеймс, — задумчиво проговорил я, не отрывая взгляда от собеседника, — если подумать, то Изабелла не так уж и не права.        — Что? — не поверил своим ушам Маслоу. — Хочешь сказать, что она всё правильно сделала, да? Да?!        — Не совсем. В её сообщении есть несколько резких слов, которые не следовало использовать вовсе... А в остальном она права.        Джеймс смотрел на меня исподлобья, с яростью сжимая зубы.        — Я уже сомневаюсь, что в компании алкоголя мне было хуже, чем в компании с тобой. Бренди, вопреки всему, не говорил мне, что я не прав!        — А я и не говорю, что ты не прав! — не сдержавшись, повысил голос я. — Просто я хочу, чтобы ты заглянул правде в глаза! Что Изабелла должна была сделать? Быть с тобой из жалости? Благодарить тебя за твои чувства и говорить, что они многое для неё значат?        Он посмотрел на меня, с недоверием сузив глаза.        — Я поверить не могу, что ты говоришь мне это, Логан. Что она должна была сделать? Она могла хотя бы не втаптывать мои чувства в грязь, это всё, чего я просил!        — Нет, ты просил гораздо большего, Джеймс! Раньше я жалел тебя, но теперь, когда я вижу, во что ты превратился, моя жалость к тебе растворяется в воздухе.        Джеймс отвернулся от меня с оскорблённым видом. Он взял со стола недавно открытую бутылку бренди и сделал глоток прямо из горла.        — Отдай мне это, — сказал я, подойдя к другу и отобрав у него бутылку. — Про бренди тебе пока придётся забыть.        — Нет, Логан! — Маслоу снова присвоил бутылку себе и с силой оттолкнул меня. — Бренди — вот мой единственный друг, который никогда не отказывал мне в помощи!        Меня разозлили его слова, и я тоже с силой толкнул собеседника в плечи. Он, шатаясь, отошёл на несколько шагов. Зазвенели пустые бутылки, беспорядочно валявшиеся на полу.       — Я приехал сюда не для того, чтобы выяснять наши отношения! — закричал я и со злостью пнул одну из бутылок. Та, пролетев добрую часть комнаты, врезалась в стену и с оглушительным треском разбилась. — Если ты не нуждаешься в моей помощи, то я уйду! У меня были дела, которые я отложил по твоей воле. Я уйду, а ты оставайся тут: продолжай гнить в компании своего единственного друга.        Когда моя рука уже коснулась ручки двери, сзади послышался обессиленный голос Джеймса:        — Ладно, Логс, прости, я погорячился. Это ты никогда не отказывал мне в помощи, а я… Я просто идиот. Признаюсь, мне было хреново тут без тебя, поэтому я сильно ждал твоего приезда. Я думал, ты утешишь меня, поддержишь, мне именно этого хотелось. Но столкнуться с правдой лицом к лицу, к этому я был не готов… Поэтому я и разозлился. Только не уходи, пожалуйста, иначе я подохну тут.        Какое-то время я стоял к нему спиной и молчал. Потом сзади послышался треск, и я резко обернулся.        От осколков разбитой бутылки по доскам ламината разливался бренди. Джеймс стоял с вытянутой рукой и выжидающе смотрел на меня.        — Всё, — сказал он. — Это была последняя бутылка бренди в моём доме. Клянусь. Больше нет.        Я улыбнулся и, сунув руки в карманы, спросил:        — Так что ты хочешь услышать? Поддержку и слова утешения?        — Ни то, ни другое. Господи, впервые в своей жизни хочу услышать правду! Давай, дружище, тебе со стороны виднее.        — Ладно. — Я сел обратно в кресло и, взяв в руки телефон Джеймса, перечитал сообщение от Изабеллы. Друг сидел на ручке дивана и покорно молчал. — Я не буду утверждать, что Изабелла права во всём, нет. Она действительно была жестока с тобой в отдельные моменты, но… Вспомни, она ведь пришла к нам на концерт, чтобы поддержать тебя, верно? Она извинилась перед тобой, показала себя с другой стороны, а затем исчезла: больше ведь она не появлялась? Разве это не хороший поступок? Изабелла решила исчезнуть из твоей жизни, но перед этим увиделась с тобой, чтобы оставить в твоём сердце тёплые воспоминания о вашей последней встрече.        Маслоу задумчиво смотрел вниз.        — Да, вообще-то… — согласился он. — Признаться честно, я часто вспоминал тот наш разговор, и он нередко придавал мне сил. Я об этом даже не думал…        — Вот видишь, Джеймс, по-моему, Изабелла не такая уж злая. — Я снова вернулся к сообщению и ещё раз пробежал глазами по строчкам. — К тому же она решила высказаться тебе, чтобы между вами не осталось никаких недоговорённостей. Правда, можно было сделать это вживую, а не путём СМС, но чёрт, это решение ведь тоже о многом говорит! Смотри, она написала, что устала от твоих звонков, сообщений и признаний, а ты сам не устал? Вспомни хотя бы, что ты чувствовал, когда Агнес признавалась тебе в любви? Про неё ты уже и думать забыл, не так ли?        Он виновато посмотрел на меня и, сжав зубы, медленно кивнул.        — Тебе было не всё равно на её чувства?        — Нет, мне было жаль её…        — Вот именно. Изабелла тоже тебя жалеет, просто напрямую она этого не высказывает. Подумай сам, если бы она действительно была полностью равнодушна к твоим чувствам, разве она написала бы тебе это? — Я указал пальцем на экран телефона, и Джеймс растерянно пожал плечами. — А, вот ещё. Она просит тебя не мучиться, это тоже говорит о её не безразличии. По крайней мере, она понимает, что причиняет тебе страдания. Плюс ко всему, в конце она пожелала тебе найти девушку, которая сделает тебя счастливым, а это, как я считаю, уже благородство.        Джеймс долгое время молча думал о чём-то, после чего я услышал его тяжёлый вздох.        — Но зачем же она уехала? — беспомощно спросил он. — Думала, что я не оставлю её в покое даже после её прямой просьбы?        — Я думаю, у неё просто кто-то появился. Ты являлся для них обоих хотя и легко преодолимой, но сильно мешающейся преградой. Наверное, она уехала со своим возлюбленным куда-нибудь, подальше от тебя. Смотри, она писала СМС не со своего номера: хотела оборвать все связи с тобой. Теперь у неё не будет времени думать о тебе, и она решилась написать тебе всё это.        Маслоу прижал руку к левой груди и бесшумно соскользнул с ручки кресла на сидение.        — Тебе стало хуже от моих слов? — тихо спросил я.        — Не знаю… Тяжело понять…        — Ну подумай, Джеймс, она хотела сделать лучше для вас обоих. С глаз долой — из сердца вон, разве нет?        Он грустно улыбнулся и отрицательно покачал головой.        — Нет, Логан, это не работает. Я не видел её уже два с лишним месяца, а сердце по-прежнему яростно горит любовью.        — Ладно, тогда сделаем по-другому. Клин клином вышибают: чтобы забыть одну женщину, нужно просто найти другую.        — Как же долго я не думал о других женщинах… Это непросто делать, когда в мыслях только она. Я даже смотреть на других перестал, не то что думать. Чёрт, я не хочу другую, Логан! Я хочу Изабеллу!        Я молча отвёл глаза. В тот момент я почувствовал полное бессилие; я не знал, чем можно помочь другу, что ещё нужно сказать, чтобы отвлечь его от мыслей об Изабелле. Но я сам прекрасно помнил, каково это, страдать по человеку, и понимал, что слова тут слабосильны.        — Ничего. — Я похлопал друга по спине. — Думаю, на вечеринке Карлоса и Алексы ты встретишь какую-нибудь красотку, с которой проведёшь ночь.        — В последнее время я настолько сильно изменил своё мнение об отношениях, что уже не уверен, что меня устроят отношения на одну ночь. Теперь мне нужно нечто большее.        — Даже так? Ну, тогда надейся, что на вечеринке будет девушка с разбитым сердцем, желающая найти любовь всей своей жизни. Думаю, вы отлично сойдётесь: будет, что обсудить.        Мы перебрались на кухню, и Джеймс предложил мне чай. Пока вода в чайнике нагревалась, друг сел напротив меня и слабо улыбнулся.        — А что насчёт тебя, дружище? — спросил он. — С тобой на вечеринке будет та девушка, с которой ты захочешь провести ночь?        Я молча посмотрел на него.        — Я про Эвелин.        — Я догадался. Сам ещё не знаю, Джеймс. Наверное, да. Наверное, мы пойдём на эту вечеринку вместе.        Маслоу как-то невесело рассмеялся и, поймав на себе мой вопросительный взгляд, сказал:        — В какую же скотину я превратился! Сижу тут, чуть ли не вою от своей боли, а за друзей порадоваться как-то недосуг. Да-а… В последнее время я теряю к себе уважение как к человеку. Но чёрт побери! Логан! Я так счастлив за тебя, дружище!        Я слабо улыбнулся, стараясь своим поведением показать, что не хочу говорить на эту тему.        — Расскажи мне, — заговорщическим шёпотом произнёс Джеймс, — как оно? Что ты стал чувствовать к ней после того, как вы провели вместе Новогоднюю ночь?        — Ничего. Моё отношение к ней не изменилось. Я всё так же поддерживаю её, жалею, но романтическая влюблённость, влечение — это не про мои к ней чувства. Нет.        — Как это нет? А спали вы вместе?        — Слушай, не стоит всё сводить к постели. Кроме того, после нашего с тобой телефонного разговора я спал как убитый.        Джеймс с опечаленным видом отвёл глаза и на какое-то время примолк.        — А что она делает сейчас без тебя?        Я усмехнулся.        — Вижу, ты уже в курсе, что она живёт у меня. Немецкая сорока на хвосте принесла, да?        Маслоу засмеялся, и я искренне улыбнулся, услышав его смех.        — Она спит, — ответил я, кое-как вытягивая из себя слова. — Пока мы летели в самолёте, она не смыкала глаз. Не знаю, что послужило причиной, её бессонницы, но, когда мы вернулись в мой дом, её сморила страшная усталость.        — А что насчёт стихов? Она признавалась тебе снова?        — Нет. Но она читала мне стихотворение, в котором… просила любить её…        Джеймс щёлкнул пальцами и сказал:        — Они просят любви, когда сами умирают от неё. Спаси же её, Логан! Дай ей то, чего она просит!        — Джеймс! Как ты себе это представляешь? Как я могу дать ей любовь, если не люблю её?        Закипел чайник, и Маслоу встал, чтобы налить чай.        — Что ж, надеюсь, ты никогда не скажешь ей этого в лоб, — проговорил он.        — Не думаю, что это сильно расстроит её. Эвелин ведь тоже меня не любит.        — Ты что, смеёшься? Как же все эти стихи? Думаешь, она обращается в пустоту?        — Кендалл открыл мне на это глаза. Он предположил, что эти стихи она посвящает не мне.        — Если он действительно так думает, значит он ни черта не понимает в девушках!        Он поставил передо мной большую кружку, наполненную дымящимся чаем. Я смотрел перед собой, думая над нашим разговором.        — Ладно, оставим эту тему на время, — сказал Джеймс, снова усаживаясь напротив меня. — А Эвелин знает о… ну, о твоём расстройстве?        — Будь она даже очень-очень догадлива, всё равно не догадалась бы об этом. Я обещал рассказать ей, но пока откладываю этот разговор в долгий ящик. Не хочу, чтоб она знала.        — Не может быть такого, чтобы она ни разу не видела выхода твоих эмоций наружу! Как у тебя это получилось?        Я вздохнул и, поднеся гигантскую кружку к губам, сделал глоток чая.        — Наверное, недаром говорят, что всё тайное рано или поздно становится явным, — задумчиво сказал я.        Джеймс бросил на меня вопросительный взгляд.        — Видишь ли, Джей… Дело в том, что ещё месяца три назад я начал принимать одно лекарство… Оно… оно уменьшает выброс адреналина в кровь, тем самым помогая держать эмоции под контролем. Карлос знал об этом, я дал ему обещание больше не принимать эти таблетки, потому что они реально приносили мне вред. Я принимал их очень часто, порой даже натощак, от этого страшно болел желудок, голова шла кругом, всё время клонило в сон… Но когда мы с Эвелин начали ближе общаться, я снова стал принимать их. Я не могу, я просто не могу, Джеймс, позволить себе накричать на неё, не хочу, чтобы она видела меня таким… таким чудовищем. Но таблетки, похоже, перестают помогать мне. Вчера я повысил голос на неё, сказал много нехорошего и… и немного попсиховал. Со временем становится всё труднее сдерживаться. Боюсь, как бы я не напугал её…        Я ждал от Джеймса осуждающих слов о моих поступках, о моей лжи, нарушении обещания… Но их не прозвучало. Вместо этого Маслоу спросил:        — Сейчас ты тоже под этими таблетками?        — Да, — без желания признался я и сморщился от неприятного чувства к самому себе. — Я принял их перед тем, как приехать сюда.        — Похоже, они действительно перестают помогать тебе… Лучше бросай, друг. Не нужно напрасно пичкать себя бесполезным лекарством.        Я бросил на Джеймса сердитый взгляд.        — Это мне говорит человек, единственным лекарством которого является бренди?        — Эй, стоп, — поднял ладони вверх Маслоу, — мы уже поговорили об этом. К тому же я уже не пью, видишь?        — О, точно. — Я поднял рукав рубашки, чтобы взглянуть на наручные часы. — Сколько ты уже не пьёшь? Чёрт, я не засёк. Минут пятнадцать, кажется?..        Джеймс засмеялся и несерьёзно ударил меня кулаком по плечу. Я натянуто улыбнулся.        — Перед вечеринкой я всё равно приму их, — тихо сказал я, разглядывая дым, поднимающийся над моей кружкой. — Мне это будет необходимо. Может, они и не имеют надо мной прежней силы, но у меня лучше получается держать себя в руках, когда я принимаю их.        — От них не может стать хуже?        — Да нет. На всякий случай вместе с ними я приму успокоительное.        — Тогда ты просто уснёшь на вечеринке! — возмутился Джеймс.        — Но ты ведь будешь рядом, чтобы в случае чего разбудить меня? О, ещё мне придётся обойтись без алкоголя: я всё ещё не знаю, как моё лекарство взаимодействует с ним.        — Разумнее было бы вовсе не принимать их… К чему все эти сложности?        — Тогда разумнее было бы не брать с собой Эвелин! Это ради неё я почти каждый день глотаю чёртовы таблетки!        Друг слабо улыбнулся и сказал:        — Ты так боишься испугать её своим характером, Логан… Эвелин — она ведь тот же ребёнок. А кто-то из великих сказал, что детей нельзя отпугнуть суровостью: они не переносят только лжи. Главное, Логан, будь честен с ней. Тогда ты её не потеряешь.        Карлос и Алекса отмечали вторую годовщину своей свадьбы на солнечном пляже Санта Моника. Торжество начиналось в шесть вечера, но мы с Эвелин решили выехать заранее: запас времени никогда не помешает. В итоге мы прибыли на место в пять часов — время, когда гости ещё не собрались, а хозяева делали последние приготовления к вечеринке.        Увидев нас с Эвелин, Алекса улыбнулась и подошла, чтобы поздороваться. На ней было белое шёлковое платье, похожее на то, в котором она была на своей свадьбе. Я тепло улыбнулся, вспомнив события того дня, но вместе с этим мне стало невообразимо грустно. Два года пронеслись словно птицы, и меня удивляло, насколько сильно за это время всё изменилось…        — Привет, Логан, рада тебя видеть, — сказала Алекса с блеском в глазах и посмотрела на Эвелин. — Познакомишь меня со своей подругой?        — Конечно. Это Эвелин. Вы могли видеть друг друга на вечеринке Джеймса…        — Да, я помню, — произнесла Эвелин, и лёгкая улыбка проскользнула по её лицу. — Я счастлива, что нас наконец друг другу представили.        — О, я тоже, милая. — Алекса коснулась плеча Эвелин. — Карлос рассказывал мне о тебе, но чего стоят пустые разговоры? — Затем взгляд Алексы остановился на мне, и она с трепетом спросила у моей спутницы: — А сколько вы с Логаном уже вместе?        Эвелин бросила на меня робкий взгляд, и я сдавленно хохотнул.        — Нет-нет, Алекса, — замотала головой Эвелин, тоже улыбнувшись. — Мы с Логаном не вместе.        Жена Карлоса сделала виноватое лицо, после чего весело рассмеялась.        — Я спрошу у своего мужа, почему он не посвятил меня в такие подробности! — Алекса обернулась и посмотрела на Карлито: он говорил с гитаристом. — Вы простите, если я что-то не то сказала…        — Не извиняйся, всё ведь в порядке.        — Да, ты прав, Логан. Что ж, до начала вечеринки ещё есть время, можете пока осмотреться. Там у нас сцена, Карлос попросил знакомого сыграть на нашей вечеринке со своей группой. Там столы, там танцпол… О, ещё вон там у нас стоит шоколадный фонтан, это муж настоял. Если хотите, можете спуститься к воде, сегодня океан спокойный. И я надеюсь, что вы взяли с собой купальные костюмы.        — Нет вообще-то, — пожал плечами я. — Но если я захочу купаться, то никакая одежда меня не остановит.        Алекса засмеялась, и в это время к нам подошёл Карлос.        — Хей, ребята, чего тут стоите? — спросил он, приобняв за талию свою жену. — Эвелин, хочешь посмотреть на мой шоколадный фонтан? Боже, это просто тонна шоколада, беспрерывно струящаяся вниз!        Моя спутница улыбнулась, и прежде, чем она успела что-то сказать, Карлос подтолкнул к ней свою жену и произнёс:        — Алекса, сделай милость, проводи Эвелин до фонтана. Покажи ей, как мы делали фондю сегодня утром.        ПенаВега одарила своего мужа недовольным взглядом и, мило улыбнувшись Эвелин, взяла её под руку. Они удалились в сторону большого шоколадного фонтана, и я, улыбаясь, проводил их взглядом.        — Зачем ты сделал это? — спросил я, посмотрев на друга.        — Мне необходимо было, чтобы Алекса ушла… — Карлос бросил взгляд в ту сторону, куда удалились наши барышни, будто хотел удостовериться, что они не вернутся. — Отец небесный, Логан… У меня неприятности.        — Это я уже понял. Что за неприятности?        Он повернул меня спиной к шоколадному фонтану и показал мне тыльную сторону своей ладони. Я недоумённо глядел на него.        — Да ты чего?! — рассердился Карлос и схватил себя за безымянный палец левой руки. — Обручальное кольцо! Его нет!        Мои брови удивлённо поползли вверх, когда я понял, в чём тут дело.        — Карлос! — в отчаянном возмущении воскликнул я. — Ты что, рехнулся? Где ты его мог потерять?        — Тихо, Логан, не ори, — полушёпотом сказал друг и боязливо заглянул мне за спину. — Оно не потерялось. Я заложил его в ломбарде ещё две недели назад, мне очень, очень нужны были деньги…        Я с упрёком посмотрел на него.        — Чем ты думал вообще, Карлос? Как ты мог заложить обручальное кольцо, как? И ради чего? Ради очередной проигрышной партии в казино?        — Ну Логан, — умоляюще застонал ПенаВега, — я и без тебя знаю, что поступил просто ужасно!        — Алекса не в курсе, как я понимаю.        — Я прячу от неё свою руку как могу! Пока что она ничего не заметила, но скрывать это до конца вечеринки у меня точно не выйдет. Боже, что с ней будет, когда она узнает! Какой же я дурак!..        — Почему ты просто не выкупил его перед вечеринкой?        — Я потратил всё, что у меня было, как раз на эту вечеринку. Так что я банкрот. А взять деньги из семейного бюджета мне моя совесть не позволяет…        — Ах ты, совестливый испанец! Что ты делать собираешься?        — Хотел занять у тебя денег, вообще-то… — виновато начал он. — Да, пока у меня крупные проблемы с деньгами, но я верну тебе всё до цента, как только появится возможность.        Я устало вздохнул и залез рукой во внутренний карман пиджака, чтобы достать бумажник. Карлос наблюдал за моими действиями, виновато подняв брови. Глаза у него нездорово блестели.        — Сколько нужно, чтобы его выкупить? — поинтересовался я, взглядом пересчитывая деньги в бумажнике.        — Две штуки.        — Две штуки? — недоверчиво переспросил я. — Ты меня не обманываешь?        — Нет.        Я с презрением прищурил глаза и медленно протянул Карлосу чек.        — Спасибо, Логан, — с облегчением произнёс друг и крепко пожал мне руку. — Спасибо, спасибо, спасибо! Ты меня очень выручил, правда! Теперь главное, чтобы Алекса не узнала о моём проступке до конца вечеринки.        — Стой, ты не собираешься ехать за кольцом прямо сейчас?        — Нет, конечно. Зачем?        — Я думал, так будет правильнее. Ты бы мог решить проблему прямо сейчас, зачем откладывать на потом?        — Нет, Логан, нет… Сейчас гости начнут съезжаться, к тому же кое-какие приготовления ещё не закончены…        Я с неодобрением посмотрел на друга, после чего сказал:        — Смотри, Карлито, однажды ты доиграешься.        — Возможно. Но не сегодня.        Он рассмеялся и затолкал чек в нагрудный карман. Потом мы встали лицом к столам, взявшись обеими руками за ограждения, и принялись наблюдать за музыкантами, которые настраивали свои инструменты. Возле шоколадного фонтана Алекса и Эвелин о чём-то говорили.        — Почему ты не сказал Алексе, что мы с Эвелин не вместе? — вдруг спросил я. — Она решила, что это так.        — Не знаю, Логан. Я решил, что ваши отношения уже поднялись на уровень выше.        — Поднялись. — Карлос радостно посмотрел на меня, и я продолжил: — С дружеского уровня на супер дружеский. В последнее время мы сильно сблизились, Карлос, но по-прежнему остаёмся друзьями.        — Это продлится не долго, клянусь тебе. Сердце одного из вас скоро не выдержит, вот увидишь. Кстати, сегодня здесь будет Маккензи.        Я бросил на друга ничего не выражающий взгляд.        — А мне что с того?        — Вы же… раньше…        — Да, но это уже в прошлом, — прервал друга я. — У нас хватило ума сохранить здоровые отношения.        — Как думаешь, она сильно обрадуется, увидев рядом с тобой Эвелин?        — Мне наплевать, Карлос, пусть обе они думают, что хотят. Я чист и ни в чём не виноват. К тому же мы оба знаем, что Эвелин — мой друг. Ровно как и Маккензи.        Сказать по правде, изначально Эвелин не хотела ехать со мной на эту вечеринку. Она согласилась ехать лишь тогда, когда я сказал, что меня, возможно, не будет дома всю ночь и всё утро до полудня. Она очень не хотела оставаться одна в моём доме. Я и сам чувствую себя гораздо спокойнее, когда она рядом.        Вопреки всем надеждам, самые страшные ожидания Карлоса стали реальностью. Алекса всё-таки узнала о его ужасном поступке, это случилось часа через три после начала торжества. О, я своими глазами видел эту сцену — сцену разоблачения азартного испанца, в душе которого беспрестанно горел ледяной огонь алчности, — её видели я и ещё несколько гостей. Алекса была рассержена до предела. Она просто выходила из себя, когда дело касалось нездоровой любви Карлоса к казино. Она делала всё, что было в её силах, чтобы отучить мужа от этой страшной зависимости, Алекса в действительности не жалела себя. Сколько я помню, ссор, криков, слёз… Но Карлос оставался непреклонен и твёрд, он упирался как баран, ни за что не желая признать, что болен. Это действительно можно назвать болезнью, ведь зависимость — это не просто звук, не просто слово. Это страшная, мучительная, медленно испепеляющая изнутри болезнь. Но Карлос этого не признавал.        Зато я понимал его, понимал, как это не просто — признать свою болезнь. То же самое творится и с Джеймсом: он пьёт, пьёт, пьёт, утверждая, что таким образом он сбегает от проблем, расслабляется, утешает жгучую боль. И могу поспорить на тысячу бутылок бренди: он никогда и ни за что не признает, что имеет алкогольную зависимость.        Итак, нужно ли мне перечислять ругательства, высказанные Алексой своему мужу в порыве неугасимой ярости? Карлос выслушал столько неприятных слов и упрёков, сколько я не выслушал в свой адрес за целую жизнь.        — Ты безнравственный и безответственный индюк, Карлос ПенаВега! — в отчаянии кричала она, и её голос заметно дрожал. Она называла мужа по фамилии только в очень редких случаях: когда была невероятно рассержена. — Тебя исправит только могила, я лишний раз убеждаюсь в этом! А я… Я просто в бессилии опускаю руки. Спасибо, мой дорогой муж, спасибо большое за испорченный вечер!        Она подобрала подол своего платья и, прижав ладонь к губам, убежала прочь. Несколько девушек сорвались со своих мест и поспешили успокоить подругу. Карлос стоял, виновато понурив голову; он даже не предпринимал попыток догнать свою любимую. Он знал, что сейчас это бесполезно. Ей нужно время. Им обоим оно нужно.        С жалостью подняв брови, я смотрел в ту сторону, куда убежала Алекса. За что Всевышний наградил её подарком по имени Карлос? Неужели она его заслужила?        — Логан, может, стоит поговорить с ней? — спросила Эвелин, которая тоже была очевидцем семейной ссоры.        — Нет, Эвелин. Я никогда не считал нужным влезать в чужие отношения. Карлос и Алекса проходили через это раньше, пройдут и теперь. Не беспокойся на этот счёт.        — Но мне так жаль её. Мне кажется, она плачет.        — Мне тоже так кажется, но с ней сейчас её подруги. Всё будет хорошо.        — Хотелось бы надеяться, — со вздохом отозвался Кендалл, стоявший рядом со мной. За эти три с лишним часа он успел прилично выпить: сейчас его уже качало из стороны в сторону. — Поэтому я и не горел сильным желанием ехать сюда; подобное часто случается, если мы отдыхаем в компании Карлоса и Алексы. Вот в-ведь безмозглый кретин, всем гостям настроение испортил… Теперь ни поесть, ни выпить нормально нельзя…        — Не все гости видели эту сцену, — сказал я, оглядываясь вокруг. — Просто сделай вид, что ничего этого не было. Сейчас вернётся Алекса, а вместе с ней и непринуждённая обстановка.        Мы вернулись к столу. Карлос договаривался о чём-то с солистом группы, радовавшей гостей своей музыкой сегодня вечером. Затем ПенаВега принялся пристально разглядывать гостей, будто искал кого-то. Наконец он нашёл того, кого искал, и по его лицу скользнула тень улыбки.        — Они правда так часто ссорятся, как Кендалл говорит? — полюбопытствовала Эвелин.        — Вообще-то да, но они оба быстро отходят. Инициатором этих ссор неизменно остаётся Карлос.        Эвелин бросила взгляд на виновника торжества и сказала:        — По ним не скажешь. Они выглядят очень счастливыми рядом друг с другом.        — Уверен, они счастливы в браке, — вступил в разговор Кендалл, накладывая себе в тарелку греческий салат. — Но семейная жизнь нередко преподносит сюрпризы. Если не обращать внимания на такие вот недоразумения, то Карлос и Алекса — вполне счастливая и неконфликтная семья.        Ожидание напрягало больше всего; некоторые гости, кажется, даже не замечали отсутствия хозяев вечеринки.        — Эвелин, хочешь шампанского? — спросил Кендалл, решив, очевидно, поухаживать за моей спутницей.        — Хочу, — приняла ухаживание Эвелин, и Шмидт услужливо наполнил её фужер игристым вином. — Спасибо.        — Если что, скажи мне, я угощу ещё. А то, кажется, вокруг тебя нет никого, кто мог бы поухаживать за дамой.        Я терпеливо выдержал его укор и, смотря прямо перед собой, ответил:        — Я не думал, что она будет шампанское. Поэтому и не спрашивал.        — А, ну да. Чего сам-то не пьёшь? Давай я и тебе немного плесну…        Кендалл принялся наполнять шампанским и мой фужер, но я взял бутылку из его рук.        — Нет, не нужно, — отказался я и поставил бутылку на стол.        — Да брось. Я наблюдал за тобой весь вечер, ты ещё ни стакана не выпил!        — И не собираюсь. Я сегодня за рулём. А если ты сейчас напоишь меня, то до своего нынешнего жилища будешь добираться самостоятельно.        Шмидт бессильно пожал плечами и снова обратился к Эвелин:        — Если хочешь, могу налить тебе коньяк. Только попроси.        Девушка улыбнулась.        — Нет, спасибо. Ничего крепче шампанского.        Кендалл посмотрел на нас с Эвелин растерянным взглядом и, встав из-за стола, взял с собой бутылку коньяка.        — Похоже, это заразно. Лучше я пойду, пока сам не отказался от выпивки.        Наконец кончилось томительное ожидание, и Алекса вернулась к столу. Не было похоже, что она плакала, но я точно знал: она плакала. Несмотря на недавнюю ссору, она улыбалась и была приветлива как никогда. Возникало ощущение, что злость Алексы всего лишь привиделась мне, ведь сейчас от неё не осталось и следа.        — Видишь, всё уже в порядке, — сказал я Эвелин со слабой улыбкой. — Алекса не выглядит расстроенной.        — Она умело прячет свои чувства. Карлосу она не сказала ещё ни слова.        — Скажет позже. Завтра они уже помирятся, обещаю.        Говоря начистоту, я сам слабо верил в свои слова. Сегодня Алекса была особенно зла на своего мужа, и его поступок, должен признать, был просто отвратительным. Что нужно сделать Карлосу, чтобы Алекса его простила?..        Ответ на этот вопрос нашёлся сам собой. Когда многие из гостей заметили появление Алексы и оживились, на сцену поднялся сначала Карлос, затем — Джеймс. Они взяли в руки микрофоны, ПенаВега шагнул вперёд. Я глядел на них, в недоумении выгнув одну бровь.        — Хочу попросить гостей, — заговорил в микрофон Карлос, и десятки взоров незамедлительно устремились на него, — уделить мне немного внимания. На данный момент это всё, чего я прошу.        Над столами повисла хрустальная тишина. Казалось, её можно было потрогать.        Я посмотрел на Алексу. Она сидела, повернувшись к сцене спиной и совершенно не обращая внимания на своего мужа.        — Думаю, всем известно, ради чего мы собрались сегодня, — продолжил Карлос, расхаживая по сцене из стороны в сторону. — Ровно два года назад я обручился с самой замечательной девушкой на планете.        Теперь взгляды гостей устремились на Алексу, кто-то с умилением застонал. Алекса лишь быстро улыбнулась рядом сидящим гостям и опустила глаза. На Карлоса она по-прежнему не смотрела.        — Да, мы знакомы не долго, но у меня такое ощущение, что мы знаем друг друга целую вечность, — невесело говорил Карлос, с надеждой и сожалением смотря на спину своей жены. — Эта вечность была для тебя, Алекса, мучительным испытанием, потому что я… Я не подарок. Такой человек, как ты, не заслуживает такого человека, как я. Знаю, что многие могут с этим не согласиться, но это так. В последнее время я всё чаще задумываюсь над тем, что ты делаешь ради меня, ради нашей семьи, и просто представить себе не могу, как ты с этим справляешься. Несмотря на все наши разногласия, я помню каждую твою слезинку и каждое твоё слово, каждый твой взгляд, обозначающий разочарование во мне, и каждый твой усталый вздох. Ты часто говоришь, что уже забыла все обиды, но я-то знаю, что ты всё помнишь. И это причиняет тебе боль. Я, твой муж, сам нередко причиняю тебе боль, как это звучит, а?        Хочу, чтобы ты знала: я никогда не гордился своими плохими, необдуманными, несерьёзными поступками. Отнюдь не горжусь и последним. Знаю, что слова «прости» здесь будет недостаточно, оно не сумеет выразить моё сожаление, но… Прости меня, Алекса, прости такого безответственного, безнравственного и упрямого. Знай, что каждый день, начиная с момента нашей встречи, я думаю только о тебе. В тебе вся моя жизнь и весь её смысл. Знай, что я без памяти люблю тебя и ничто, услышь меня, ничто не в силах это изменить.        Ты сейчас страшно злишься на меня, но я хочу всё исправить. Ты сказала, что я испортил наш праздник… Да, это так. Однако сейчас я постараюсь вернуть улыбку на твоё прекрасное лицо. Если мои слова были не достаточно убедительны для тебя, то, надеюсь, песня скажет о большем.        Заиграла музыка, и гости одобрительно захлопали в ладоши. Карлос и Джеймс собирались спеть «My song for you» — эту песню Алекса особенно любила, и её муж прекрасно знал это. Услышав знакомую мелодию, Алекса улыбнулась.        Карлос начал петь с абсолютной искренностью, прижав руку к груди. Я смотрел на него со слабой улыбкой и удивлялся тому, насколько хорошо он знает свою жену. Он знает ключ, что отопрёт дверцу, ведущее в её сердце. Среди семи миллиардов он нашёл своего человека. Разве это не прекрасно?        Я заметил, что многие пары вышли на танцплощадку, чтобы станцевать медленный танец. Я с улыбкой посмотрел на свою спутницу, и она тоже улыбнулась мне.        — Не хочешь потанцевать со мной?        — Я не ждала, что ты пригласишь…        — Но я приглашаю.        Я взял её за руку, и мы присоединились к остальным. Это был наш первый танец с Эвелин. Не знаю, много ли он значил для нас обоих, но я почему-то чувствовал необычайное волнение, словно готовился сдавать важный экзамен.         И я знаю: мы в урагане. Но я знаю: вместе мы сможем найти выход. Не отпускай, подойди ближе, можешь ли ты услышать моё сердце?        Я прижимал к себе свою спутницу, с трепетом обнимая её за талию. Эвелин положила голову на моё плечо, и я почувствовал незабываемый аромат её волос. С океана налетел ветер, слегка растрепав её причёску, и моё тело покрылось мурашками.        Я так сильно люблю тебя… Я потерялся. В тебе есть то, чего мне не хватает.        Я с сожалением посмотрел на друга. Он пел, прижав руку к сердцу и закрыв глаза. Возникало ощущение, что сердце его невыносимо болит. Вспомнив наш разговор трёхдневной давности, я крепче прижал к себе Эвелин и понял, насколько сильна моя жалость к Джеймсу.        Никто другой не может заполнить это пространство, потому что никто другой не может занять твоё место. Я люблю тебя… Это моя песня для тебя.        Возникало ощущение, что эта песня и этот танец были бесконечными. Я не помнил себя и, казалось, уплывал куда-то… куда-то далеко. Я не чувствовал землю под ногами, не чувствовал, как обнимаю Эвелин, не чувствовал ветра и течения времени. Я просто слышал голоса парней, ощущая, как эта песня согревает меня изнутри, как она зажигает что-то внутри меня…        За каждый не исполнившийся сон, за каждое невысказанное слово… Это моя песня для тебя.        Эвелин подняла голову и взглянула мне в глаза. Я смотрел в её и удивлялся, как за такое короткое время эти глаза стали для меня такими родными.        Вот мои слова на бумаге, чувства я не могу отложить на потом… Это моя песня для тебя.        Утихли голоса, больше не было слышно красивой мелодии. Песня закончилась, и вместе с ней настал конец моим необычным ощущениям. Эвелин отстранилась от меня, и мы улыбнулись друг другу.        — Браво! — нарушил кто-то тишину, а затем окружающее нас пространство наполнилось не стихающими аплодисментами.        Карлос и Джеймс с улыбкой поклонились, и хозяин вечеринки, спрыгнув со сцены, подошёл к Алексе. Её глаза блестели, подбородок дрожал. Муж и жена долгое время смотрели друг на друга, после чего бросились друг к другу навстречу, и их губы слились в отчаянном поцелуе. Мы зааплодировали ещё громче, и я, наклонившись к уху Эвелин, тихо сказал:        — Я ведь говорил, что они скоро помирятся.        Ближе к полуночи объявили медленный танец. Я отчего-то не решался вновь пригласить Эвелин, она тоже не проявляла инициативу. Мы сидели за столом, как и многие из гостей, пили чай и разговаривали о разных вещах.        Вдруг на стул слева от меня кто-то с шумом плюхнулся. Я повернул голову и увидел Кендалла. С того момента, как мы виделись в последний раз, он опьянел ещё больше. Но, к моему удивлению, Шмидт хорошо держался на ногах, лишь глуповатая улыбка и отсутствующий взгляд выдавали его состояние.        — Чего вы тут сидите? — спросил он, разглядывая тарелки, стоящие рядом с нами. — Почему не танцуете?        — Мы уже танцевали, — ответила Эвелин со слабой улыбкой.        Кендалл взял из моих рук чашку с чаем и опустил в неё нос.        — Что это, чай? — осведомился он. — О, неплохо. Я люблю пить чай после виски. И после коньяка… И после бренди тоже…        — Ты что-то хотел, Кендалл? — напомнил я ему о своём присутствии.        Он сделал глоток чая из моей чашки и отдал мне её обратно.        — Раз вы оба сидите, — начал немец, вытерев губы тыльной стороной ладони, — то, может, мне можно будет украсть Эвелин на один танец?        Кендалл выжидающе посмотрел на мою спутницу и спросил:        — Ты не против, Эвелин? Не против подарить мне один танец?        — Я не знаю…        — О, прошу. Если ты откажешь, я себя возненавижу.        Эвелин поставила чашку с чаем на стол и, поднявшись на ноги, с лёгкой улыбкой на губах сказала:        — Не нужно себя ненавидеть, Кендалл. Я не против подарить тебе один танец.        Шмидт торжествующе улыбнулся и взял мою спутницу за руку. Подняв голову, я поймал на себе его испытующий взгляд.        — Что? — не понял я.        — Ты не против?        Эвелин тоже взглянула на меня, ожидая ответа. Я растерялся, не предполагая, что Шмидт спросит меня о таком.        — С чего бы мне быть против? — пожал плечами я, рассеянно отведя взгляд. — Танцуйте.        Они ушли, и я тоже встал из-за стола. Мне хотелось уйти подальше от столов, танцплощадки. Я подошёл к ограждению и, облокотившись на него, посмотрел на океан. Он действительно был спокоен сегодня…        Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем вернулась Эвелин, — пятнадцать минут, двадцать, полчаса… Увидев её, я улыбнулся.        — Ты не устала? Можем поехать домой, если хочешь.        — О, нет, Логан, мне нравится здесь, — призналась она. — К тому же я хочу послушать, как поёшь ты и твои друзья. Вы ведь будете петь ещё?        — Думаю, да.        Ночь была тёплая, однако Эвелин обняла себя руками, когда на нас налетел ветер. Я снял с себя пиджак и набросил его на плечи своей спутницы. Она с благодарностью посмотрела на меня и плотнее укуталась в пиджак.        — Что, танец с Кендаллом не согрел тебя? — спросил я, снова устремив свой взор на океан.        Мгновение Эвелин молчала, после чего тихо переспросила:        — Танец с Кендаллом?        — Да. Ты ведь только что танцевала с ним.        Я поймал на себе её слегка испуганный взгляд.        — Правда? — еле слышно спросила она. — Я не помню…        — А как он пригласил тебя? Тоже не помнишь?        — Нет.        Прищурившись, я посмотрел на ночное небо и слегка улыбнулся.        — Что ж, — вздохнул я, — а как мы с тобой танцевали? Наш танец ты помнишь, Эвелин?        — Наш танец я помню прекрасно, Логан.        Я вспомнил то странное чувство, будто где-то внутри горит огонь, согревающий и невероятно вдохновляющий, вспомнил — и будто заново пережил его. «Я тоже помню», — захотелось мне ответить, но я промолчал. Тогда, глядя на далёкие звёзды и сжимая плечи Эвелин, я окончательно осознал, что воспоминания — вещь хрупкая и невероятно драгоценная.        Когда начало рассветать, мы с Эвелин засобирались домой. Она не говорила, что устала, но я видел это по её глазам. Я и сам уже валился с ног от страшной усталости и просто понятия не имел, как я смогу нормально вести машину в таком состоянии.        Кендалл отказался от моего предложения поехать с нами и изъявил желание остаться на вечеринке ещё немного. Карлос и Алекса проводили нас до моей «Кармы», и хозяйка вечеринки обняла Эвелин и поцеловала её в щёку на прощание. За эту ночь они успели хорошо подружиться, и Алекса теперь приглашала Эвелин к себе в гости. Та с улыбкой отвечала, что заглянет, когда будет время.        Не помню, как мы доехали до моего дома. Я чувствовал себя совершенно разбитым, и мне казалось, что в отдельные моменты я даже начинал засыпать от ужасного утомления. Из этого забытья меня выдёргивал голос Эвелин: она, видя, что я закрываю глаза, звала меня по имени. Я тут же возвращался в реальность, снова начинал контролировать себя, свои мысли и сосредоточенно смотрел на дорогу: не хватало ещё вылететь в кювет…        Но этот сложный путь закончился, и я наконец остановил «Карму» возле своего дома.        — Иди в дом, Эвелин, ложись спать, — устало бросил я своей спутнице и отстегнул ремень безопасности. — Мне нужно поставить машину в гараж, так что…        — Подожди, Логан, кто это стоит у ворот?        Я прищурился, чтобы лучше видеть, и разглядел у ворот мужской силуэт. В руках он держал пышный букет каких-то цветов.        — Я не знаю… — растерянно произнёс я, открывая дверцу автомобиля. — Сейчас вернусь.        Я зашагал к воротам, и Эвелин, тоже выбравшись из машины, засеменила за мной. Услышав шаги, незнакомец обернулся, и улыбка озарила его лицо.        — Вы хозяева дома, так? — спросил он, и я устало кивнул. — Тысяча извинений за то, что я заявился сюда так рано, но я курьер. Меня попросили доставить цветы… — он украдкой заглянул в бумажку, которую сжимал в руке, точно она была его шпаргалкой, — цветы для Эвелин Блэк. Это вы, простите? — обратился курьер к моей спутнице.        — Да.        — О, тогда это вам, — улыбнулся незнакомец и протянул Эвелин букет свежих алых роз. Их здесь было не меньше двадцати штук. — Заказчик никакой записки к букету не приложил и никаких слов передать не просил, так что на вопросы о тайном посланнике я едва ли смогу ответить.        — Спасибо, — еле слышно вымолвила Эвелин и, наклонившись, с наслаждением понюхала бутоны роз.        — Ещё раз извините, что так рано, — обратился ко мне курьер всё с той же улыбкой. — Мои начальники на часы не смотрят. У нас круглосуточное обслуживание.        Мы с Эвелин вернулись в машину, и я въехал в гараж. Когда «Карма» была припаркована, а дверь гаража закрыта, мы вошли в дом. Разуваясь, я поймал на себе испытующий взгляд Эвелин. Я посмотрел на неё. Она стояла, прислонившись спиной к стене, и прижимала к груди большой букет, с лёгкой улыбкой закусив губу.        — Что? — не понял я.        — Тебе не обязательно было нанимать курьера, чтобы подарить мне цветы, Логан.        Я глядел на свою спутницу, с недоумением нахмурившись.        — Розы не от меня, Эвелин.        Ослабив «бабочку», я вошёл в гостиную, и девушка пошла за мной.        — Не от тебя? — удивлённо переспросила она. — Но… Курьер ведь сказал, что от заказчика не было никаких записок, и поэтому… Ты мог подумать, что я сама догадаюсь, от кого эти розы…        Поднявшись на две ступеньки, я посмотрел на Эвелин и слабо улыбнулся.        — Но ты не догадалась. Повторяю, они не от меня.        — Они не могут быть ни от кого другого, Логан, — звучал за спиной её растерянный голос. — Никто больше не знает, насколько сильно я люблю розы.        — Что ж, видимо, кто-то об этом знает.        — Ты, например.        — Да чёрт возьми, не я прислал тебе эти розы! — не выдержал я и вырвал из рук Эвелин букет. — На этих розах нет шипов, а я всегда дарю тебе розы с шипами, к тому же розового цвета, а не алого! И ещё, если я захочу подарить тебе цветы, я сделаю это напрямую и от чистого сердца! Я не стану просить об этом идиотского курьера! Поняла? Эти розы, бл…, не от меня!        Я грубо швырнул букет обратно, и Эвелин с ловкостью поймала его.        — Поставь их в воду, — тихо сказал я и толкнул дверь гостевой спальни. — Иначе этот приятный сюрприз скоро превратится в никому не нужный веник.        Эвелин растерялась, она, верно, не ждала услышать от меня такие слова. Я спокойно выдержал её удивлённый взгляд и вошёл в комнату для гостей. Здесь царил покой и уют, а потому меня потянуло в сон пуще прежнего.        Я разделся и лёг в постель, но какое-то чувство, не дающее покоя совести, не позволяло мне закрыть глаза. Я лежал на спине, бессмысленно глядя в потолок, и думал об Эвелин. Не сильно ли её напугало и удивило моё поведение? Обиделась она на мои слова или уже забыла о них? И от кого, чёрт побери, эти розы?!        Всё-таки мораль взяла вверх над усталостью, и я, вымученно вздохнув, выбрался из постели. Набросив на плечи домашний халат, я вышел из гостевой спальни и легонько постучал по двери своей собственной.        — Не заперто, — услышал я голос Эвелин, донёсшийся из спальни, и вошёл.        Она перебирала розы, стоящие в большой вазе, и даже не смотрела на меня. Я наблюдал за её действиями около минуты, после чего тихо спросил:        — Тебе ничего не нужно, Эвелин?        Девушка обернулась и взглянула на меня.        — Нет, Логан, спасибо.        И она снова занялась розами. Я помолчал какое-то время.        — Ты не сердишься на меня?        — За что? — с улыбкой спросила Эвелин. — За то, что эти цветы не от тебя?        Я тоже улыбнулся и подошёл к ней ближе.        — Я не хотел кричать и грубить, Эвелин. Просто я сильно устал сегодня и… Прости.        — Не нужно извиняться за проявление своих эмоций, все мы когда-нибудь позволяем им выйти наружу.        Эвелин всё так же стояла ко мне спиной. Я молча смотрел на её волосы.        — Что ж, тогда я рад, что ты не рассердилась на меня, — сказал я. — И со спокойной душой я могу лечь спать, да?        Она не ответила. Тогда я развернулся и медленно пошёл к двери.        — Логан, подожди.        Когда я обернулся, Эвелин уже стояла передо мной.        — Не знаю, насколько приятен тебе будет этот разговор… — начала она, взяв меня за руку. — Но прежде я не могла найти подходящего момента, чтобы вновь заговорить об этом.        Я насторожился, но молчал, ожидая, что Эвелин скажет дальше.        — Я никак не могу выбросить из головы наш разговор в нью-йоркском отеле, — продолжала девушка, не смотря мне в глаза. — Знаю, что мои слова звучат комично, но Логан… — Она с невероятной проницательностью заглянула мне в глаза. — История ваших с Чарис отношений действительно задела меня за живое. Я столько думала об этом, и… Мне так жаль тебя. Мне так жаль тебя, — уже шёпотом повторила она.        Я высвободил свою руку из плена её пальцев и с лёгким удивлением взглянул на собеседницу.        — Эвелин…        — Нет, ничего не говори, — прервала меня девушка и, сев на кровать, достала из-под подушки свою тетрадь. — Я не знала, какие слова найти, чтобы поддержать тебя. Понимаю, что я с этим опоздала на полгода с лишним, но мои слова… Они пропитаны самой чистой искренностью, на которую я только способна. Надеюсь, ты выслушаешь меня, Логан. Это всё, чего я хочу.        Я молча смотрел на Эвелин, будучи не в силах сказать и слова. Я чувствовал, что не могу даже пошевельнуться.        Она раскрыла свою тетрадь и, заправив прядь волос за ухо, начала читать:

Безвозвратно года уплывают, И время течёт, как вода; Люди с земли исчезают, Гибнет память — увы — навсегда. Золотистые волосы скоро Превратятся в седую сталь. И любовь уйдёт, сгинут споры… Нам не жаль. Ничего нам не жаль. Всё меняется, все меняются, И с этим смириться нельзя. Вот сегодня здесь горы вздымаются, А завтра на их месте земля. И над морем волны взмывали, Заслоняя собой солнца свет; Даже птицы вокруг не летали, И казалось, что выхода нет… Ты стойко терпел непогоду, Врал всем близким, что зонтик с собой, А сам — с головой под воду, Ведь сил не было спорить с судьбой. Ты помнишь те дни незабвенные? Как беспомощно крепко любил? А помнишь тот холод осенний? Как пылкое сердце разбил?.. Оно прежде от чувств замирало — Разве в жизни такое бывает? — Но теперь по-другому взыграло, Потому что любовь умирает. Оно плачет, вот-вот разорвётся, Переполненный болью сосуд! Кто-то этого всё же дождётся, И пусть жизнь ему будет суд. Все страданья мучительных дней Не заслужены были тобой. Но предательство лживых людей, Разве это — награда за бой? Перестаньте. Ветер уносит В неизвестность чужие жизни. Ты прости, раз прощения просят, Ведь все мы не безукоризненны… Семь букв, одно простое слово! Его достойны все, даже она. Когда прощения она попросит снова, Прости её. Скажи: «Ты прощена». Пускай солжёшь, пусть будет неприятно, Но ты забудешь нестерпимо долгий сон. Ты оживёшь, и очень вероятно, Что сердце склеишь заново своё. …В твоей душе зажгутся ясные огни, И сердце вспомнит вдруг, как раньше трепетало. Уже рассвет. Но на восток взгляни: Над морем снова солнце засияло.

       Эвелин замолчала, и понимающий взгляд серо-голубых глаз устремился на меня. Я смотрел на неё, открыв рот от изумления. Никогда бы не подумал, что Эвелин так близко к сердцу сможет принять чужую трагедию! Я внимательно вслушивался в каждое произнесённое ею слово и осознавал, насколько глубоки были её переживания.        — Эвелин, я… — неуверенно начал я, совершенно растерявшись и не находя нужных слов. — Эвелин, ты… Я так тронут этим стихотворением… Честное слово, теперь ты задела меня за живое… В хорошем смысле. — Умолкнув, я какое-то время безмолвно смотрел на неё. — Я не знаю, что ещё сказать. Спасибо…        Эвелин подошла ближе и обняла меня. Я прижался щекой к её волосам и стоял, уставившись на стену пустым взглядом. В голове всё ещё звучали строчки из её стихотворения, и сердце моё взволнованно колотилось в груди. «О, милая…», — с трепетом подумал я.        — Логан, — позвала меня она и, отстранившись, внимательно посмотрела мне в глаза. — Теперь, может быть, ты позвонишь ей и скажешь наконец, что ты её простил?        Благодарность, до этого царившая в моей душе, в одно мгновение сменилась испепеляющим гневом. Я оттолкнул от себя Эвелин и возмущённо нахмурился.        — Да как ты можешь говорить об этом?! — воскликнул я. — Неужели ты так ничего и не усвоила? Ничего из того, что я говорил? Тебе ни за что на свете не понять моих чувств! Ты не знаешь, как она со мной обошлась, ты не знаешь, Эвелин, какой рубец остался у меня на сердце! Прошёл почти год, и знаешь что? Он ни чёрта не затянулся! И каждый раз, когда ты говоришь со мной о Чарис, моя рана начинает кровоточить с новой силой! О, ты считаешь, это так просто — простить человека, но самой тебе что об этом известно? Что?!        — Логан, послушай меня! — тоже повысила голос Эвелин и сжала мои плечи. — Ты прав, мне никогда не понять твоих чувств, но я могу попытаться сделать это. Нужно уметь прощать людей, прощение — это высшая степень благородства. Простить человека — не значит ли это отпустить его, оставить его в прошлом?        — Дело здесь вовсе не в благородстве! — Я яростно сбросил руки Эвелин со своих плеч. — То, что она сделала, немыслимо, и нет ей прощения!        — Ты и мучаешься из-за того, что до сих пор не простил её, как ты не можешь этого понять? Как раз это и причиняет боль твоему сердцу! Прости её, Логан, прости, и тогда ты освободишься от этих страданий. Я тебе обещаю.        — Мне не нужны твои обещания, — с расстановкой выговорил я. — Я не просил твоей помощи, твоих бессмысленных советов… Ничего это не поможет! Есть такие дела между двумя людьми, в которые чужие не имеют право вмешиваться. Это личное, сокровенное, это должно обсуждаться только этими двумя людьми, и никем больше. Не надо, пожалуйста, не надо лезть в мою жизнь и пытаться исправить мои ошибки! Ты ничего не изменишь, Эвелин, слышишь? Ничего. Я твёрд в своём решении!        Не знаю, насколько сильно ранили её сердце мои слова, но она стойко выслушала их. Я смотрел на неё, возбуждённо дыша. Пульс в висках бешено колотился.        — Неужели ты хочешь страдать всю свою оставшуюся жизнь? — тихо-тихо спросила Эвелин. Её голосок дрожал.        — Нет, чёрт побери! Нет! Всё, чего я хочу, — это чтобы ты не лезла в МОЮ жизнь!        Я развернулся, чтобы уйти, но Эвелин коснулась моего плеча.        — Не трогай меня! — закричал я, свирепо оттолкнув от себя помощь. — Эвелин, просто оставь меня в покое!        Не помню, как ушёл из спальни, не помню, говорила ли она мне что-нибудь ещё, не помню, отвечал ли я ей. Я пришёл в себя через несколько минут, когда стоял под холодным душем. Я заперся в ванной, чтобы одному пережить эту вспышку холодного гнева, чтобы смыть с себя накопившуюся за день усталость. Впервые за долгое время я не сумел сдержать свои эмоции, и страшно было подумать, к каким последствиям это приведёт…        Ледяные струи били меня по лицу, плечам и груди, и я чувствовал, как остывает мой разум. Только сейчас до меня доходил смысл моих слов, и только сейчас я понимал, сколько неприятных вещей наговорил Эвелин. Она с таким пониманием, с таким трепетом отнеслась к моей проблеме, она поддержала меня и попыталась помочь, а я бессердечно отверг эту помощь. Что же я за зверь такой? Такое безрассудство не свойственно человеку…        Долгое время я стоял у зеркала, упершись обеими руками в раковину, и сосредоточенно смотрел на своё отражение. Несколько минут назад произошло то, чего я так боялся, и я не знал теперь, как мне следовало вести себя с Эвелин. Как же я её обидел! Мысли о моём поступке, о моих словах безжалостно и нестерпимо больно хватали меня за сердце.        Наконец не выдержав, я в ярости ударил обеими ладонями по зеркалу и закричал. То, что Эвелин в разговоре со мной вернулась к обсуждению поступков Чарис, вызвало в моей душе смешанные чувства. Это была не утихшая боль, обида и бессильный гнев от моего разочарования в ней, это была непонятная жалость к Эвелин — жалость, которую я испытывал всякий раз, когда мы с ней говорили о Чарис, это была и безмерная благодарность за неравнодушие Эвелин. Когда она читала своё стихотворение, я чувствовал к ней то, что до этого никогда не испытывал. Лицо Эвелин в тот момент казалось мне таким родным, глаза — такими живыми, полными хрустального блеска, а сама она виделась мне таким понимающим и глубоко чувствовавшим другом, что я готов был признаться ей в этом. Я готов был напрямую сказать о своих чувствах — таких нежных, искренних, спонтанных, но в то же время неподдельно-страстных и неистовых… Но всё изменилось, когда Эвелин заговорила о прощении.        О боже! Мои мысли отключились после этого. Я больше не осознавал того, что говорю, не думал над своими словами и готов был сказать Эвелин всю правду в лицо. И я сделал это…        Нет, хватит беспрестанно думать. Надо просто вернуться к ней и извиниться. Надо попросить прощения. Не знаю, заслужил ли я его, но понимание того, что Эвелин не держит на меня зла, — вот чего я хотел больше всего на свете.        Я со скрипом отворил дверь в свою спальню, и свет из коридора проник в тёмное пространство помещения. Здесь было темно.        — Эвелин, — шёпотом позвал я девушку, но тишина была мне ответом.        Поняв всю безнадёжность своих намерений, я вздохнул и, пройдя в спальню, зажёг настенный светильник. Кровать осветилась тусклым светом, и я увидел Эвелин. Она лежала спиной ко мне, по уши закутавшись в одеяло. Видимо, она уснула, пока я принимал душ.        Я присел на край кровати и с нежностью погладил Эвелин по волосам. Мне было так жаль её — такую маленькую в этом огромном мире, такую беззащитную, хрупкую и наивную. Я смотрел на неё, прижимая руку к сердцу: то еле стучало в груди.        Вдруг на письменном столе я заметил её тетрадь. Беззвучно поднявшись с кровати, тихо, чтобы не разбудить Эвелин, я подошёл к столу и взял в руки тетрадь. Чтобы лучше видеть в полумраке, царившем в спальне, я подошёл к светильнику и раскрыл тетрадь. На лице поневоле просияла улыбка.        Я зашелестел страницами и, остановившись на последней исписанной, замер, слегка нахмурившись. Стихотворение, что я прочёл, мгновенно стёрло улыбку с моего лица. Она назвала его «Свет твоих глаз».

Ну что ты смотришь, закусив губу? Как будто от меня ответа ждёшь, Как будто веришь, что тебе я помогу, Что в глазах моих поддержку ты найдёшь. Да, признаюсь, в трудные моменты Я помощи ищу в твоих глазах, А потом надеюсь я зачем-то Опорой стать твоей. Но как? Как я могу, ты подскажи, Помочь тебе с твоей бедой? Могу сказать лишь «Подожди: Пройдёт с годами, дорогой». Поверь, я так тебя жалею, Что из-за слёз блестят глаза, Но я чертовски сожалею, Что лишь словами поддержать Тебя я в силах — тем больнее. Бессилие пытаюсь скрыть, Но знаю: всё, что я сумею, — Это с тобою рядом быть.

       Прочитав его, я грустно улыбнулся и взглянул на Эвелин. Она всё так же спала, повернувшись ко мне спиной, и тихо-тихо сопела. Я положил тетрадь на место и собирался уходить из спальни, но задержался у двери. Облокотившись на косяк, я безмолвно смотрел на неё и думал о ней. Я вспоминал строки её стихотворений, чистый блеск её глаз, а потом — свои слова. И жалость к ней снова стягивала моё сердце невидимыми цепями, и я морщился от этого неприятного чувства — чувства, которое заставляло ненавидеть.        Я проспал всего три часа. Как бы я ни старался заставить себя уснуть, все попытки оказывались напрасными. Я ощущал непонятное беспокойство, оно, кажется, и не давало мне уснуть. Какое-то время я лежал в постели, раскинув руки в разные стороны и бесцельно глядя в потолок, и обдумывал всё, что случилось накануне. Когда я встал с постели, на часах было восемь утра.        Спустившись вниз, я, к своему удивлению, обнаружил Кендалла. На диванах, креслах и полу — повсюду была разбросана одежда, и Шмидт, небрежно её складывая, запихивал в чемодан. Движения его были неточными, рассеянными, и я понял, что он всё ещё пьян.        — Кендалл? — с удивлением спросил я, и друг, вздрогнув, обернулся.        — О, Логан. — Он рассмеялся и, смяв футболку, бросил её в и без того набитый чемодан. — Фух, ты меня напугал, дружище.        — Ты куда-то торопишься?        — Что? А, да нет. Не тороплюсь никуда.        — Тогда к чему такая спешка? Почему ты собираешь свои вещи?        Кендалл присел на ручку кресла и, подняв глаза к потолку, принялся доставать из нагрудного кармана пачку сигарет.        — Эвелин спит? — спросил он.        — Да. Думаю, она очень устала сегодня.        Шмидт закурил. Я внимательно смотрел на него.        — Я нашёл себе новый дом, — наконец признался он.        — Новый дом? — с плохо скрываемой радостью в голосе переспросил я. — Новый дом, Кендалл? Чёрт побери, это же здорово! И ты уже собираешь вещи, чтобы переехать в него?        — А? Да. Да, конечно, собираю вещи…        Он был чем-то расстроен, либо чем-то озабочен, либо его мучило что-то со страшной силой. Я не знал, что это было, и не был уверен, было ли это, поэтому не стал об этом спрашивать.        — Хочешь, помогу тебе? — спросил я, взявшись за одну из футболок Кендалла, но он вырвал её из моих рук и бросил в чемодан.        — Не нужно. Я сам.        Не скрою, я был рад, что Шмидт уезжает. Не то чтобы меня сильно напрягало его присутствие в моём доме, но согласитесь: дружбу легче поддерживать на расстоянии. Мне было странно думать, что теперь мы с Эвелин будем жить в моём доме вдвоём. Вообще эти мысли всегда заставляли меня чувствовать себя странно: этот дом хранил в себе не самые приятные для меня воспоминания. Когда-то мы с Чарис тоже жили здесь вдвоём, и я вспоминал об этом каждый раз, когда смотрел на Эвелин…        — Итак, — вздохнул я, пройдясь по гостиной, — когда ты пригласишь нас на новоселье?        — На новоселье? — задумчиво переспросил Кендалл. — Не скоро. Нет, Логан, пока не приглашу. Дела. Очень много дел.        Наконец я не выдержал его рассеянность и недомолвки.        — Что не так, Кендалл?        Он поднял на меня удивлённый взгляд.        — Что не так? — растерянно повторил он.        — Хватит уже повторять за мной мои реплики! Что у тебя случилось? Почему ты так торопишься уехать, почему так странно разговариваешь? В чём дело?        Шмидт стряхнул пепел в тарелку, в которой, очевидно, до этого лежала еда, и пожал плечами.        — Всё в порядке, Логан, — ответил он. — Не понимаю твоего беспокойства.        — А я не понимаю твоей безмятежности. Ты так спокоен только тогда, когда случилось что-то очень важное.        — Нет-нет. Наверное, тебе просто кажется, или ты меня плохо знаешь.        Ни то, ни другое не было правдой: Шмидт действительно что-то скрывал от меня и от себя тоже. Возможно, в его жизни произошло то, во что он сам пока отказывался верить. Я не стал осуждать пьяного друга, поэтому тактично промолчал.        — Доброе утро, Логан и Кендалл, — послышался с лестницы женский голос, и мы со Шмидтом обернулись.        На нижней ступеньке стояла Эвелин. Она выглядела сонной и не выспавшейся, но улыбалась. Я тоже улыбнулся, увидев её, но, когда я вспомнил наш разговор, что-то в груди болезненно сжалось. Кендалл, бросив на свою бывшую соседку быстрый взгляд, засобирался ещё торопливее, чем прежде.        — Привет, Эвелин, — поздоровался с ней я, не зная, какой тон больше подойдёт для разговора. Я чувствовал себя виноватым и не знал, помнит ли Эвелин мои слова. — Зачем ты встала так рано? Отдохни ещё.        — Нет, Логан, я… Я хотела попросить тебя, чтобы ты отвёз меня в больницу.        Я встал и обеспокоенно взглянул на неё.        — Что-то случилось?        — Нет. Но мне нужно посетить своего невролога, из-за праздников я не могла попасть к нему. Мне это необходимо.        — О, конечно, — сказал я, — если ты просишь, я отвезу.        — Спасибо. — Эвелин улыбнулась мне, и её взгляд скользнул по собранным чемоданам. — Кендалл, ты куда-то уезжаешь?        — А? Да… Да, Эвелин, уезжаю, — с той же растерянностью ответил друг.        — Он съезжает, — сказал я, почувствовав, что Кендалл больше ничего из себя не выдавит. — Нашёл новое жильё.        — Это звучит отлично! — обрадовано произнесла Эвелин, но я заметил, что эта радость не была искренней. — Кендалл, позавтракаешь с нами на прощание?        — Нет, нет, не могу. Тороплюсь. Сильно тороплюсь.        Шмидт сел на чемодан с целью примять одежду, наваленную туда неаккуратной кучей, и с трудом застегнул молнию. Он с улыбкой выдохнул и, посмотрев на Эвелин, сказал:        — Я бы с радостью остался. Но дела зовут.        Пока мы ехали в машине, я напряжённо размышлял о своих словах, сказанных сегодня рано утром. Во время завтрака я внимательно наблюдал за Эвелин, силясь понять, изменилось ли что-либо в её поведении и тоне, но ничего такого не заметил. Я не знал, помнила ли она о том, что я сказал, злилась ли на это, держала на меня обиду… Я не знал, и это мучило меня.        — Эвелин, я не могу больше молчать, — сказал я, когда моя «Карма» остановилась на перекрёстке. — Сначала я хотел промолчать, хотел, потому что ты тоже молчала, но сейчас…        Она выжидающе на меня смотрела.        — Ты помнишь, как мы вернулись сегодня с вечеринки Карлоса и Алексы?        — Да.        — Помнишь, я пришёл к тебе перед сном и ты читала мне своё стихотворение?        — О, Логан, я помню это.        Моё сердце снова мучительно-больно сжалось, и я закусил нижнюю губу, до конца осознав, какую силу имели мои слова, высказанные этой девушке прямо в лицо.        — Я сказал, что твоё стихотворение тронуло меня, — тихо продолжал я, стыдясь взглянуть в глаза Эвелин, — и это чистая правда. Я так ценю твоё не безразличие, что словами моей благодарности не выразишь. Но утром, Эвелин, утром… Я сказал то, чего вовсе не хотел говорить.        Она молчала, и я по-прежнему не смел посмотреть на неё.        — В последнее время я часто отказывался от чужих советов, — говорил я, внимательно следя за дорогой, — а если и не отказывался, то выслушивал их с огромным терпением… Но в итоге всё равно не принимал их во внимание. Это было в основном потому, что советы эти были одни и те же. Я считал, люди говорили мне это всё ради того, чтобы показать своё мнимое небезразличие, я считал их сожаления фальшивыми, но ты, Эвелин… Ты не притворяешься. Прости меня за всё, что я тебе сегодня наговорил. Мне нужна твоя поддержка, твоя помощь, мне важно твоё мнение, и ты многое способна изменить в моей жизни. Иногда я говорю то, чего вовсе не желаю, иногда беспричинно повышаю голос и грублю, но пожалуйста, не сердись на меня. Я в этом не виноват. Сегодня утром я за своё состояние не отвечал, я был не в себе. Эти слова… они просто вырвались. Сами собой. Пойми меня, Эвелин, и прости. Прости, пожалуйста.        Наконец я посмотрел на неё. Эвелин сидела прямо и смотрела на дорогу. Взгляд её был задумчив и сосредоточен.        — Ты не принимаешь мои извинения? — спросил я голосом, лишённым всякой надежды.        — Я не стану противоречить своим же словам, — тихо ответила она, — и приму твои извинения. Ты не во многом виноват, Логан, и то, что ты осознаёшь свою вину, уже является твоим прощением.        Моё сердце, до этого стянутое тугими верёвками, наконец освободилось, и я с облегчением улыбнулся.        — Я так ценю твоё понимание, Эвелин. Знала бы ты, насколько сильно. Всё утро у меня жутко болела душа, и я понятия не имел, куда деться от этой боли.        — Душа? — переспросила моя спутница, и я посмотрел на неё. — О нет, Логан, у тебя нет души.        В этих словах было столько желчи, что моё сердце сжалось сильнее прежнего и упало. Я чуть было не нажал на тормоз, но вовремя овладел собой. Я молчал, не зная, что на это ответить… Эвелин, очевидно, очень сильно обидело моё поведение. Настолько сильно, что теперь она считает меня человеком без души. О, а может, так оно и есть? Бесчувственный, бессердечный, безжалостный…        — Нет у тебя души, Логан, — снова зазвучал её голос, до этого такой сладкий, но теперь горький и беспощадный. — Ты — это душа. У тебя есть тело.        И во второй раз сердце моё освободилось от тяжёлых мук, и я снова улыбнулся, взглянув на Эвелин. Сейчас она не казалась мне злопамятной, ядовитой и полной злой иронии. Она была прежней, да, прежней — мечтательной и глубоко чувствующей.        — В моих силах сделать так, чтобы такого больше не повторилось, — произнёс я.        — И в моих тоже. Это в силах нас обоих, Логан.        Приём Эвелин тянулся больше часа. Я сидел в коридоре больницы, прислонившись к холодной стене, и ждал её. Душа наполнилась старыми воспоминаниями, ведь мы с Эвелин впервые встретились в этом коридоре, здесь она впервые коснулась моей руки, здесь я впервые увидел её слёзы… Прошло только около трёх месяцев, но мне казалось, что я и Эвелин знакомы всю жизнь.        Наконец дверь открылась, и я, увидев её, встал на ноги.        — Ну что, Эвелин? Что сказал доктор?        Она смотрела на листок бумаги, который держала в руках, и молчала. Я не торопил её и терпеливо ждал, пока она заговорит.        — Препараты перестают помогать, — тихо сказала Эвелин и, сложив листок пополам, убрала его в сумку. — Так доктор сказал.        Я молча смотрел на неё, с сожалением подняв брови. Что нужно было сказать?..        — И он вынужден прибегнуть к крайним мерам, — продолжала девушка. — Он назначил мне электросонтерапию.        — Что? — не поверив своим ушам, переспросил я.        — Воздействие электрического тока на головной мозг. Три сеанса в неделю, таков его первоначальный план…        — Электрического тока? — снова переспросил я и отрицательно покачал головой. — Нет, Эвелин…        Я вдруг живо представил её лежащей на кушетке с диким страхом в глазах, представил проводники тока, присоединённые к её вискам, и врачей, равнодушно выполняющих свою работу.        — Ток… — как заклинание повторил я. — Это может быть опасно, Эвелин…        — Воздействие тока производится в лечебных целях, Логан. К тому же доктора используют его в ничтожно малом количестве, это не навредит.        Я молча опустился на скамейку, и Эвелин присела рядом со мной.        — Тебе не страшно? — поинтересовался я, взглянув в её глаза и пытаясь найти там хотя бы крошечный отголосок страха. Но моя попытка оказалась напрасной.        — Когда лечишься, у тебя нет права думать о страхе.        Она была права. Я смотрел на эту невероятно смелую девушку и с непонятным стыдом вспоминал свой единственный поход к неврологу. Эвелин была готова на всё ради выздоровления, а я… Я даже до конца признать не мог, что болен.        — Когда будет первый сеанс? — спросил я, почти не слыша собственного голоса из-за непрекращающегося потока мыслей.        — Завтра в полдень. Довезёшь меня сюда снова?        — Конечно. Конечно, да.        Она улыбнулась и вдруг обняла меня, с силой прижавшись к моей груди. Я задумчиво смотрел перед собой, не ощущая талию Эвелин, что держал в своих руках.        — Я так благодарна тебе за всё, что ты делаешь для меня, — зазвучал её голос где-то у меня внутри.        Мы просидели в обнимку несколько минут, как я отстранился и взглянул на Эвелин.        — Отвезти тебя домой?        — Логан, я хотела попросить… Отвези меня ко мне домой, пожалуйста.        — Что? Ты хочешь вернуться?        — Я хочу поговорить с Уитни. С момента моего отъезда я беспрестанно думаю о ней, думаю о том, как плохо с ней поступила.        Я молча смотрел на свои колени, после чего сказал:        — Не думаю, что она будет счастлива видеть меня…        — Она тебя не увидит. Оставь меня дома и уезжай, пожалуйста.        Я изумлённо посмотрел на неё.        — Ты хочешь, чтобы я оставил тебя с ней одну?        — Она моя сестра. Я уже оставалась с ней одна, Логан.        — Да, но… Вдруг она не позволит тебе снова уехать?        — Такого не случится.        — А если ты… если ты внезапно забудешь, что живёшь сейчас не дома?..        Эвелин слабо улыбнулась и положила ладонь на свою сумку.        — У меня с собой моя тетрадь, Логан. Всё будет в порядке, обещаю тебе.        Я сомнительно качал головой.        — Всё равно не думаю, что это блестящая идея, — признался я.        — Держать в неведении свою семью — это ещё менее блестящая идея. Пойми, мне нужно с ней поговорить.        — Ладно, — нехотя согласился я после нескольких минут молчания, и Эвелин торжествующе улыбнулась. — Но, может, я посижу в машине и подожду, пока ты вернёшься?        — Не нужно. Думаю, наш разговор займёт много времени, а я не хочу занимать твоё.        Моя «Карма» остановилась возле большого кирпичного дома, и Эвелин вышла из машины.        — Позвони, когда освободишься, — сказал я. — Я приеду и заберу тебя.        — Я ведь уже сказала, что доберусь сама.        — Я знаю, но… Я волнуюсь, что ты можешь заблудиться.        Эвелин беззаботно рассмеялась и ушла. Какое-то время я сидел в машине и ждал непонятно чего, потом ударил по газам и уехал, оставив её здесь одну…        Доехав до своего дома, я увидел у ворот Джеймса. Он стоял, прислонившись спиной к стене, и задумчиво смотрел наверх.        — Что ты там увидел? — спросил я, подойдя к нему и тоже подняв голову.        Маслоу вздрогнул.        — Как ты так бесшумно подъехал?        — Подъехал я не бесшумно, это ты ничего вокруг себя не слышишь.        Мы пожали друг другу руки, и я поставил машину в гараж.        — Честно говоря, я удивился, когда мне никто не открыл, — сказал Джеймс, когда мы с ним пришли на кухню. — Где Кендалл?        — В своём новом доме. Он съехал сегодня утром.        — Ого! Можно поздравить тебя с началом совместного проживания с Эвелин!        — Не думаю, что это надолго. Она сейчас у своей сестры. Скоро Эвелин вернётся и скажет, что уезжает обратно домой…        — Тебя это расстроит, так?        Не ответив, я решил сменить тему разговора и спросил:        — Каким ветром тебя занесло сюда, дружище?        Джеймс стоял у окна и молчал. Я так же безмолвно доставал из холодильника то, из чего можно приготовить обед.        — Когда мы вчера с Карлосом пели песню, — начал Маслоу, по-прежнему стоя ко мне спиной, — я думал о ней и о том, что ты сказал.        — Уточни. Я много всего говорю.        — Твои слова о том, что клин клином вышибают. Знаешь, друг, а ты прав. Ты чертовски прав, мне нужна другая женщина для того, чтобы забыть Изабеллу!        Я с недоумением посмотрел на его затылок и вдруг спросил:        — Ты приехал за Эвелин?        — Что? — Он повернулся ко мне лицом. — Нет, конечно. Не за Эвелин. За тобой.        — Прости, дружище, но я не по этой части…        — Я хотел предложить тебе сходить на двойное свидание, кретин.        Я достал нож, чтобы нарезать хлеб, и задумчиво нахмурился.        — Знаешь, Джеймс, я больше не хочу ходить с тобой на двойные свидания после того случая с Кортни.        — О, да брось, это было всего один раз. К тому же я не знаю подруг той девушки, с которой пойду на свидание.        — О, значит, ты уже решил всё за меня?        — Ещё ничего не решено. Я только сейчас собирался позвонить Клэр и пригласить её куда-нибудь.        — На всякий случай уточни, как зовут её подругу. А то окажется, что это одна из твоих бывших.        Джеймс рассмеялся.        — Боже, мужик, да я клянусь тебе, что не знаком с подругами Клэр! — Он достал телефон и принялся торопливо листать список контактов. — Но тесен мир. Если я вдруг узнаю подружку, что придёт вместе с ней, не осуждай меня.        — Зачем ты звонишь ей? Я ведь ещё ни на что не согласился.        Джеймс, не убирая мобильный от уха, сбросил вызов.        — Мне стало странно встречаться с кем-то, когда в моей жизни появилась Эвелин, — сказал я, не смотря на друга. — Не говори ничего про Астрид, я ещё сам не разобрался в наших отношениях.        Джеймс вымученно вздохнул.        — Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказал он, присаживаясь на обеденный стол. — Ты думаешь, что бедная девочка влюблена в тебя и с твоей стороны будет неприлично встречаться с кем-нибудь. Думаешь, Эвелин не переживёт, если узнает, что у тебя есть другая — та, к которой ты действительно что-то чувствуешь. Я прав?        Я не отвечал, молча нажимая на кнопки микроволновой печи.        — Но Логан, ты сам говорил мне о своих «искренне дружеских» чувствах к ней. Что здесь такого? Ты не обязан быть преданно верен той, которая любит тебя, но которую не любишь ты.        — Не будь так резок, Джеймс. Она не любит меня.        — Тогда в чём вообще проблема? Смело соглашайся на это свидание! Ничего аморального ты не совершишь, тем более, если считаешь, что она к тебе равнодушна.        — Узнаю старого доброго Джеймса, — усмехнулся я. — Ты снова пытаешься найти мне подружку.        — И не перестану, пока ты ею не обзаведёшься.        Микроволновая печь запищала, и я, вытащив из неё тарелку с блинчиками, посмотрел на друга.        — Ладно, — наконец согласился я. — Звони Клэр.        Думаю, я больше сделал это ради Джеймса, чем ради себя. Мне хотелось поддержать его, и больше ничего: я не горел желанием заводить девушку, мне не хотелось отношений и… я всё ещё думал о том, как поступаю с Эвелин.        Джеймс договорился о двойном свидании в ресторане «The magic castle» в шесть вечера. Подругу Клэр звали Дианной, как он сказал мне.        — Утром мне нужно быть дома, — предупредил я друга. — Ты меня и отвезёшь, понял?        — А что сам?        — Думаю, я пригублю стаканчик-другой.        — Как же лекарство?        — Не стану принимать его, оно больше на меня не действует.        Когда приехала Эвелин, мы с Джеймсом ещё обедали.        — Как прошёл разговор с Уитни? — поинтересовался я, как только Эвелин зашла в дом.        Расстёгивая ремешки туфлей, Эвелин улыбнулась Джеймсу и поздоровалась с ним.        — Разговор выдался не слишком приятный, — сказала она мне. — Уитни, конечно, обрадовалась, увидев меня, но потом страшно разозлилась…        — Ты сказала, что живёшь у меня?        Она молча покивала, и я закрыл глаза, представляя, как сильно разгневалась сестра Эвелин.        — Она пыталась образумить меня, говорила, что вне дома я не получу такой заботы, какую я получаю дома, говорила, что ты, Логан, не являешься тем человеком, с которым мне можно жить. Я разозлилась на неё за эти слова, потому что Уитни не знает тебя, она не знает, какой ты хороший, она ведь не может так говорить, правда? Я накричала на неё и сказала, что сама вправе решить, как мне жить. Логан, я никогда не была такой грубой с ней. Я никогда так смело себя не вела…        — Порой надо переступить через себя, чтобы добиться того, чего ты действительно хочешь. Не думай об этом. Вы поговорили, и это хорошо.        Слабо улыбнувшись, Эвелин отрицательно покачала головой.        — Но мы не помирились. Этот момент никогда не наступит, потому что мы обе ждём извинений друг от друга и обе не считаем себя виноватыми.        — Ничто не вечно под луной, — проговорил Джеймс, подслушав наш разговор. — Рано или поздно одна из вас сдастся. Ссора продлится до первых слёз, я знаю девушек.        Два с половиной часа мы убили на просмотр фильма, а затем мы с Джеймсом начали собираться на свидание.        — Эвелин, у меня есть дела, — сказал я, войдя в свою спальню и на ходу завязывая галстук, — меня не будет всю ночь. Ты не боишься оставаться одна?        Она встала и беспомощно взглянула на меня. Я тут же проклял всё на свете из-за того, что согласился идти на это свидание.        — Это так неотложно? — спросила она.        Я молча кивнул, не желая вдаваться в подробности своих «дел». Может быть, Эвелин хотела спросить ещё что-то (она ведь видела, что я надел костюм, и могла догадаться о том, куда я иду), но ни о чём больше не спросила.        — Я лягу спать как можно раньше, — сказала она, с трудом выдавливая из себя улыбку. — Надеюсь, утром ты будешь здесь. Ты ведь не забыл о моём первом сеансе электросонтерапии?        — Не забыл. Обещаю, я вернусь утром, и мы вместе поедем к доктору.        — Логан, мы поедем на твоей машине? — спросил Джеймс, войдя в спальню. Мы с Эвелин одновременно обернулись. Маслоу стоял в дверном проёме и застёгивал запонки.        — На моей, на чьей же ещё?        — Просто я мог бы взять свою…        — Нет. Поедем на моей.        — Ух, ладно. — Он посмотрел на наручные часы. — Думаю, нам пора выезжать.        — Я уже иду.        Когда Джеймс исчез в коридоре, я посмотрел на Эвелин и тихо сказал:        — Он переживает непростой период в жизни. Я еду с ним ради того, чтобы поддержать его. Ему это нужно.        Она улыбнулась и потуже затянула мой галстук.        — Хорошего вечера тебе, Логан.        Когда я увидел Дианну, мне на ум сразу пришло определение «прелестная». Эта девушка выглядела привлекательно и скромно, и это пленило меня при первом же взгляде на неё. Светлые волосы завивались в очаровательные кудри, глаза блестели, изящные руки с какой-то нерешительностью перебирали складки юбки. В разговоре прелестная Дианна оказалась слегка застенчивой и будто неуверенной. Она казалась мне женственной и утончённой девушкой, и это подтвердилось, когда я узнал, что она играет на скрипке.        Вечер проходил как нельзя лучше. Мы заказали салаты, бифштексы, лобстеров, нью-йоркские чизкейки и красное вино. Время за разговорами пролетало незаметно, и мы сильно удивились, когда официант предупредил нас, что через час ресторан закрывается. На часах было два ночи.        — Скоро рассвет, — сказала Дианна, когда мы вышли из ресторана. — Можно встретить его здесь, тут красиво.        Вид отсюда действительно открывался завораживающий: ресторан «The magic castle» находился на Голливудских холмах. Все мы согласились, но прелестная Дианна вдруг изменила своё решение:        — Нет, давайте лучше спустимся вниз, но останемся у холмов. Здесь не очень приятный ветер.        Мы сели в мою «Карму»: я и Дианна впереди, Джеймс и Клэр сзади — и спустились с холмов. Я остановил машину вдали от дороги и шума и заглушил мотор.        — Жаль, мы не взяли с собой вино, — сморщила нос Клэр, выходя из салона автомобиля. — Оно было бы сейчас очень кстати.        Когда в «Карме» остались только я и прелестная Дианна, я отстегнул ремень безопасности и собрался выйти из машины, но девушка положила руку мне на плечо, и я замер.        — Мне так нравится с тобой, — тихо сказала она, приблизившись к моему лицу. — Это была прекрасная ночь.        Я улыбнулся, и Дианна вдруг поцеловала меня в губы. Не знаю, что случилось со мной в тот момент, но, когда девушка отстранилась, я привлёк её к себе и поцеловал с новой силой. Я прижался спиной к дверце автомобиля, и Дианна легла на меня… А потом мы оказались на заднем сиденье.        Я проснулся, когда уже рассвело.        Я спал сидя на заднем сиденье своего автомобиля. Рубашка была расстёгнута, пиджак и галстук лежали на сиденье водителя. Прелестная Дианна спала рядом, положив голову мне на колени. Я долго сидел, бесцельно глядя перед собой и пытаясь отойти ото сна. События вчерашнего дня перемешались у меня в голове, и мне с трудом верилось в то, что произошло между мной и Дианной.        Потом я посмотрел на время и в ужасе схватился за голову. На часах было три четверти одиннадцатого.        — Дианна! — Тронув спящую девушку за плечо, я принялся быстро застёгивать рубашку. — Дианна, проснись!        Она сонно застонала и подняла голову с моих колен. Я в спешке перелез на переднее сиденье и повернул ключ зажигания.        — Куда тебя везти? — торопливо спросил я, настраивая зеркало заднего вида. — Где ты живёшь?        — Господи, Логан… Куда ты так торопишься?        — Дела у меня. А я проспал. Так где ты живёшь?        — Да недалеко… — отвечала она, сонно озираясь по сторонам. — Езжай прямо, я скажу, когда и где свернуть. Где Джеймс и Клэр?        — Не знаю, но у меня нет времени на то, чтобы искать их.        Вскоре я остановился возле дома Дианны. Перед тем как выйти, она робко взглянула на меня и спросила:        — Мы встретимся сегодня вечером?        — Вечером? — растеряно переспросил я, поглядывая на время. Оно поджимало. — Я не знаю, Дианна… Наверное, да. Да. Возможно.        Она вышла из машины и, заглянув в открытое окно, спросила:        — Тогда ты заедешь за мной в семь?        — Договорились. Я буду у тебя в семь.        Даже не попрощавшись, я ударил по газам и на высокой скорости понёсся к своему дому. Нужно было во что бы то ни стало приехать домой вовремя: я обещал Эвелин.        Я ворвался в прихожую и с удивлением взглянул на Джеймса.        — Что ты, чёрт побери, делаешь в моём доме? — сердито спросил я, пройдясь по помещению и разыскивая глазами Эвелин.        Он с мгновение молча смотрел на меня, после чего со вздохом ответил:        — Ночью я понял, что ничего у нас с Клэр не выйдет. Не выйдет не только с Клэр, но и с любой другой девушкой. Клин клином не вышибается, Логан! Мне никто, кроме Изабеллы, не нужен!        Я смотрел на него, нервно топая ногой. Где Эвелин?        — Мы с Клэр ушли далеко от машины, — продолжал друг, скрестив руки на груди, — встретили рассвет и решили ехать по домам. Но мы не нашли твою машину: заблудились. Мы подумали, что вы уехали без нас, я проводил Клэр, а сам поехал к тебе. Я думал, ты дома.        — Джеймс, я… — нетерпеливо начал я, но замолчал, когда увидел Эвелин.        Она спускалась по лестнице, на ходу надевая серёжки. Лицо её не выражало эмоций, и я не мог понять, рассержена она на меня или нет.        — Эвелин, — вырвалось у меня. — Эвелин, прости, пожалуйста, за опоздание… Я сейчас… Дай мне одну минуту, и я буду готов ехать.        — Не нужно, Логан, — покачала головой она.        Я замер на месте.        — То есть — не нужно? — насторожился я. — У тебя ведь сегодня первый сеанс, и я обещал…        — Да, но Джеймс уже согласился подвезти меня. Ему не нужна минута.        Эвелин говорила спокойно, но я почти физически ощущал, какой желчью были пропитаны её слова. Я сердито посмотрел на Джеймса, и он сказал:        — Мне не сложно. А тебе, дружище, нужно немного отдохнуть, ты неважно выглядишь.        — Я? — с вызовом спросил я, ткнув пальцем себе в грудь. — Да ты…        — Можно мне взять твою машину? — невозмутимо прервал меня Маслоу.        Я покраснел от ярости, переполняющей меня, и крикнул:        — Нет!        — Ладно, — слегка удивлённо произнёс Джеймс. — Заедем для начала ко мне домой, возьму свою машину.        Эвелин, не сказав мне ни слова, вышла на улицу, и Джеймс пошёл за ней. Когда он проходил мимо меня, я со злостью схватил его за локоть и притянул к себе.        — Эвелин знает про Дианну? — гневно стиснув зубы, спросил я.        — Я ничего ей не говорил.        — И не смей, понял? Ты понял меня?!        Не ответив, Джеймс с какой-то брезгливостью оттолкнул меня и ушёл. Закрыв за ним дверь, я ударил по ней обеими руками и яростно зарычал.        Два часа я сидел на диване в гостиной и ждал, пока приедут Джеймс и Эвелин. Но она вернулась одна.        — Где Джеймс? — спросил я с равнодушным видом. Злость уже не кипела во мне с прежней силой, но я всё ещё был рассержен.        — Уехал домой, — тихо ответила Эвелин. — Оставил меня возле твоего дома и уехал.        Внезапно вся моя злость испарилась, и я спросил уже спокойным тоном:        — Как прошёл первый сеанс?        — Неплохо. Почему-то я думала, что у меня будет болеть голова, но всё в порядке.        Я смотрел на неё, виновато поджав губы.        — Эвелин, ты не злишься на меня за то, что я не смог довезти тебя до больницы? Клянусь, я мчался домой на всех парусах, я так боялся не успеть…        — Поосторожней с клятвами, Логан, — неоднозначно ответила девушка и прошла на кухню.        Я снова разозлился на неё.        — Ты голоден? — послышался голос Эвелин с кухни. — Давай поедим, я могу приготовить что-нибудь…        — На меня не готовь, — угрюмо прервал её я. — Я дико устал и хочу спать.        Она ничего не ответила. Я действительно устал, ведь я не спал всю ночь, а сон на заднем сиденье автомобиля сном назвать просто язык не поворачивается! Я выпил успокоительное и ушёл наверх. Впервые за долгое время я хорошенько выспался и ничто не нарушало моего сна.        Проснулся я только в шесть и сразу засобирался к прелестной Дианне. Через час я должен был быть у неё.        — Куда ты опять собираешься, Логан? — грустно спросила Эвелин, увидев меня.        — Прости. Дела.        Она вздохнула.        — Я приготовила ужин, между прочим. Думала, мы поужинаем вместе и обсудим кое-что…        — Давай в следующий раз, хорошо? Я правда не могу.        Я прошёл мимо неё, и Эвелин с непередаваемой горечью в глазах посмотрела мне вслед.        — Обещай, что хотя бы позавтракаем мы вместе! — в отчаянии сказала она. — Хотя… Чего уже стоят твои обещания?        Её слова задели меня за живое, и я, вернувшись к ней, взял её за плечи.        — Я вернусь утром и приготовлю завтрак для нас. Слышишь? Обещаю.        Эвелин молча смотрела на меня, и я понял, что она мне не поверила.        Проходя мимо кухни, я услышал вкусный запах еды. Пахло чем-то жареным, и необъяснимая жалость закралась в моё сердце. Я быстро обулся и, попрощавшись с Эвелин, уехал к Дианне.        Прелестная Дианна приготовила для меня ужин, и я съел его, чего я не сделал с ужином Эвелин. Это обстоятельство пробудило во мне непонятное отвращение к самому себе, но я ничего не мог сделать с этим.        Всю ночь мы с Дианной смотрели фильмы, пили вино и говорили о разных вещах. Я улыбался и совершенно забывался в компании этой девушки, а к наступлению утра я сделал для себя вывод, что Дианна мне очень сильно нравится.        Мы уснули, хотя этого я допустить не хотел. Вино ли меня сморило или жуткая усталость, но я уснул и проснулся лишь в половине девятого утра.        Увидев, сколько времени, я встал и торопливо начал одеваться. Прелестная Дианна всё ещё спала, но, когда я загремел ремнём брюк, она проснулась и, подперев руками подбородок, уставилась на меня.        — Снова ты куда-то убегаешь, — тихо сказала она. — Останься хотя бы на завтрак. Я могу сделать тосты.        — Нет-нет, Дианна… Мне срочно нужно домой.        — Эта срочность тебе не к лицу. Оставайся.        Отрицательно покачав головой, я наклонился и коротко поцеловал Дианну в губы. Она слабо улыбнулась и положила голову на подушку.        Домой я снова летел как сумасшедший. Не знаю, на что я уже рассчитывал, но одна только мысль, что я снова подвёл Эвелин, сводила меня с ума.        Когда я влетел в прихожую, она стояла у лестницы и смотрела на меня. Я пытался понять, что означает этот взгляд, но мои попытки оказались тщетны.        — Прости, — шёпотом сказал я, с сожалением приподняв брови.        Эвелин тяжело вздохнула и, подойдя ближе, с проницательностью заглянула мне в глаза.        — Ты был с девушкой, Логан. Так?        Её вопрос сбил меня с ног, но я не видел смысла лукавить. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я ответил:        — Да, Эвелин. Да, я был с девушкой. И я не считаю это тем, в чём ты вправе меня обвинять.        Её глаза наполнились горечью, и она тихо сказала:        — А ты чудовище, Логан.        Слова Эвелин причинили мне боль, но внешне я этого не показал. Внутри с новой силой закипела злость.        — Чудовище, — подтвердил я с вызовом в голосе. — Не слишком идеально для такого невинного ангела, как ты, правда?        Она открыла рот, чтобы сказать что-то, но замерла. Её лицо приняло выражение необъятного сожаления, и она, оттолкнув меня, принялась подниматься по лестнице.        — Я поверить не могу, что позволяла себе плакать у тебя на глазах! — дрожащим голосом сказала она.        Я понял, что она вот-вот расплачется, но это лишь подлило огонь в пламя моего гнева.        — Тогда избавь меня от этого сейчас! — крикнул я, и Эвелин, всхлипнув, побежала по ступенькам. Затем я услышал, как наверху хлопнула дверь, и обессилено выдохнул.        Гнев сразу же отступил, и я подумал, что нужно пойти к Эвелин и извиниться. Я снова сказал то, чего вовсе не хотел, снова обидел Эвелин, и… Она снова плакала. Но ей нужно было время, чтобы успокоиться. И мне оно нужно было тоже.        С этими мыслями я лежал на диване и смотрел в потолок. Они то разбегались в разные стороны, то собирались в одно целое, и я невероятно мучился от этих мыслей.        Верное средство избавиться от этих мыслей — сон. Мне трудно было уснуть самому, поэтому я принял успокоительное и забылся крепким сном, на время освободившим меня от причиняющих боль размышлений...        Проснувшись, я услышал сплошную и пугающую тишину. Я долго вслушивался, пытаясь уловить хоть какой-то звук, оповещающий о присутствии кого-либо в доме, но не услышал ничего. Это меня насторожило, в душу закралось нехорошее предчувствие, и я, соскочив с дивана, со всех ног побежал по лестнице.        Распахнув дверь в свою спальню, я увидел идеально застеленную кровать, пустые полки и шкафы. Ни тетрадей, ни одежды — здесь не было ничего, что говорило бы о проживании в этой комнате кого-либо.        Гнев вновь переполнил всё моё существо, и я в бешенстве закричал, ударив кулаками по двери. Эвелин уехала. Она вернулась домой — туда, где её ждала терроризирующая её сестра Уитни; она променяла меня на её! В этот раз я действительно сильно обидел Эвелин и просто не знал, что мне нужно было сделать ради своего прощения...        Вдруг на письменном столе я заметил листок, сложенный пополам. Подойдя ближе, я взял листок и развернул его. На нём было стихотворение, после прочтения которого моя душа заболела с новой силой, а чувство необъяснимого стыда только усилилось.

А сердце, его не утешишь, Не вылечишь, если болит, И огонь ты его не удержишь, Ни за что не удержишь: сгорит. Я не верила горьким словам, Я верила только в одно: Есть лекарство, для сердца бальзам. И… Нашла я внезапно его. А лекарство — твой голос спокойный, Твои руки, улыбка и смех, Твой взгляд — твой взгляд бесподобный, Твоя выдержка, вера в успех. И сердце моё успокоилось, И в нём боль перестала гудеть. Я отныне не беспокоилась: Ты не дал бы сердцу сгореть. Наш корабль плыл без оглядки, Со смелостью глядя вперёд. Но что ж посреди воды гладкой? — Нам навстречу айсберг плывёт… У нас шлюпок не было рядом — Снова сердце болит от потерь. Раньше путь впереди наш был гладок… Это раньше. А что же теперь?