Ночное дежурство

Хэш целовался, а Логан стоял на стреме. Он выглядывал из-за угла, облизывал губы и молился, чтобы отец не подкрался проверить, как они справляются с дежурством; он старался не коситься на Хэша, который наощупь пытался пристроить каску на ящик и корчил страшные рожи Райли, который вилял хвостом и плевал к ногам Логана старый теннисный мяч, уже начиная скалиться перед тем, как разразиться заливистым лаем. Хэш с Зулейкой хватали друг друга за плечи, жмурились и оттопыривали губы, бродили друг по другу руками и изредка только замирали, тихонько дыша, словно стоять вот так, прижавшись, в темноте, было лучше всего на свете. Когда Зулейка отогнула воротник и, схватив Хэша за щеки, начала водить губами по его шее, а он уставился в мутное от прожекторов небо, задыхаясь от счастья, Логан решительно отвернулся и снова стал смотреть за угол. Его уши пылали, как сигнальные огни. Услышав тихий смех смуглой Зулейки, он порывисто обернулся, уверенный, что она смеется над ним, но Хэш, что-то бормоча, покрывал поцелуями ее лицо: и щеки, и губы, и глаза, и нос, а она вертела головой и смеялась. — Хаммертайм, — шикнул Логан, увидев фонари патруля в начале улицы, и заколотил Хэша ладонью по плечу. — Хаммертайм, ну! Хэш с Зулейкой оторвались друг от друга неохотно, глаза у них были совсем пьяные. Шагнув назад, Хэш чуть не свалился с платформы и промазал рукой по ящику, пытаясь нащупать каску. Зулейка оправила халат: подставив ладони под ее длинную смуглую ступню, Хэш помог ей влезть в окно спальни. Когда она поставила колено на подоконник, то послала ему воздушный поцелуй. Но прежде, чем она успела втянуть вторую ногу, Хэш страстно поцеловал ее в лодыжку. — Что ты делаешь, дурак? — Зулейка со смехом выдернула ногу у него из рук и, перемахнув через подоконник, щелчком выключила лампу: комната погрузилась в темноту. Но Логан успел ухватить и свой крохотный кусочек любви: полные, сильные ноги Зулейки, взметнувшиеся под подолом абрикосового халата, жгли его воображение негасимым огнем. Он приберегал их бархатную красоту до конца смены, тогда, когда он сможет думать о Зулейке невозбранно, свободно и смело, представляя себя на месте Хэша — воображая себя любимым вместо Хэша.