Не бойся

Теплое лето, не уходи. Не уходи. На улице невероятно холодно. Слишком холодно для августа. Хочется завернуться в теплую куртку, натянуть шапку и закрутить вокруг шеи парочку шарфов. Хочется горячего чая с ватрушками. Или жареной курицы. Такой горячей и хрустящей. Хочется окунуться в горячую ванну с интересной книжкой. А лучше с лекциями по химии... Ну вот, химия сбила весь настрой. Опять стало холодно. Относительно высокий парень шел домой. Он нес в руках свой маленький портфель и прижимал его, словно самого любимого сына. Он дрожал и быстро передвигал ногами. Но на самом деле шаги были очень мелкими. Но быстрыми. Больше движений - большей тепла! У него темные волосы, не достающие до плеч, но свободно развевающиеся на ветру. Они выглядят очень круто в такую погоду, как в модных клипах. У него пронзительный и серьезный взгляд, высокие скулы и прямой нос. Он студент, но больше похож на молодого и сексуального преподавателя по теории соблазнения. Все дело в очках, которые сейчас лежат в портфеле. Именно очки дополняют образ, превращая Михаила из обычного молодого парня в сексуального мужчину. Ох уж эти очки. И волосы. Михаил сосредоточенно шел вперед. Он не думал, не мыслил, не делал ничего, связанного с мозгом. Тупая машина для ходьбы. Он шел, шел, шел. Быстрыми шажками, как тараканчик, перебегающий с одного угла кухни в другой. Тараканчики не думают, не думает и Михаил. Именно из-за состояния таракана он прошел мимо одной из скамеек, стоящих группкой недалеко от подъезда, в котором живет Михаил. Михаил - самодостаточный сын небедного человека, поэтому и снимает небольшую квартирку недалеко от родителей. Недалеко не потому, что он несамостоятельный, а потому, что только так получает деньги на эту квартирку. Он живет один в обществе своего ноутбука и прочей техники. Но ноутбук самый общительный сожитель. Говорит и говорит. Говорит и говорит. И всегда разными голосами... Михаил прошел мимо скамеечек, погруженный в себя. Он подошел к двери, собрался открыть ее. Нахмурился, потому что для того, чтобы достать ключ, его необходимо вытащить, то есть отнять от груди согревающий портфель. Он нахмурился еще больше, когда услышал нечто похожее на мяуканье котенка. Тонкий, неповторимый писк. Он даже усмехнулся, обрадовался, что сейчас попадет в самое чудное, теплое место на Земле. Это была злорадная усмешка, но она испарилась, когда писк повторился. Парень моргнул, ему показалось, что в этот раз в писке намного больше страдания, чем ранее. Котенку, видимо, совсем тяжело и плохо. Это был такой писк, в котором выражалось все страдание, боль и одновременно пустота. Еще раз. Только это уже не писк, а хрип. Кошки не хрипят. Мозг Михаила стал понемногу работать, набирать обороты. Если кошки не хрипят, то это не кошка. Это человек? Человек так не пищит. Все это время Михаил смотрел на ключи в своей руке. Внутри что-то зашевелилось. Наверно, человечность проснулась. Или это голод. Он обернулся, вспомнив про темное пятно на скамейке. Он ненавидит эту скамейку, потому что на этой скамейке обычно восседает баба Лида. Местная сплетница и любительница пирожков. Но даже трон бабы Лиды может притягивать в такие холодные ночи. - Эй, парень, ты там живой? Михаил нашел источник странного писка в небольшом комочке на скамейке. На улице, конечно, ночь, но фонари работают исправно, да и летние ночи никогда не сравнятся с мраком зимы. Он видел, что этот комочек не может быть взрослым бомжом или алкашом со стажем. Скорее, это напившийся подросток. Подросток, в любом случае. А вот что с ним - пока неизвестно. Михаил никогда не видел в себе мать Терезу, никогда не подбирал котят, да и добрым сердцем не обладал, но что-то екнуло внутри тела. Там, где находится орган из трех букв. Кольнуло так, что он повторил свой вопрос. - Эй, парень. Я с тобой говорю. Ты жив? Михаил понимал, что парень жив, но спросить был обязан. Это этика. И одно из правил первой помощи. Территория осмотрена, видимых опасностей нет. Вызывать скорую или нет? Студент поборол неприязнь к неизвестным предметам и прикоснулся к ребенку. Он слегка толкнул его указательным пальцем, думая, что так он быстрее проснется. - Очнись уже, черт возьми! Михаил начал нервничать, потому что совершенно не понимал, что происходит. Совершенно. Конечно, он любит приятные сюрпризы, подарки, но такие неожиданности его не прельщают. - Да жив я, - очень слабо и понятно для накуренного подростка отвечает комочек. Он все еще хрипит. Это пугает. Настораживает. Интересует. - Скорую вызвать или сам до дома дойдешь? - не отстает Михаил от комочка. Что-то внутри его голодной башки понимает, что не дойдет, но гребанный этикет. Почему бы не поинтересоваться. Он кладет портфель на скамеечку, убирает ключи, достает телефон. - Не надо скорую, я сам, - что-то в его голосе заинтересовало Михаила. То ли страх, то ли эти смешные интонации. Пока непонятно. - Вставай и иди, если сам, - в голосе появилась серьезность, будто Михаил из простого незнакомца превратился в сурового отца для ребенка. Возможно, мальчик тоже это почувствовал и напрягся. Еще больше скукожился, как маленькая божья коровка, которую любопытная девочка с красным бантом взяла на руки. Сейчас же раздавит! - Мне некуда. В голосе больше стыда, чем боли. - Как это некуда? Первое, что пришло в голову студенту, что мальчик сбежал из детского дома. Второе, что перед ним школьный замарашка, которого настолько избили, что он теперь боится возвращаться домой. А больше ничего в голову и не приходило. - Меня выгнали, - мальчик еще больше прижался к твердой поверхности скамейки. Михаилу даже показалось, что ребенок заплакал, хотя этого и не было видно. - Сколько тебе лет? - Шестнадцать. Шестнадцать, а такой маленький. Такой слабенький и подавленный. В это время студент уже был взрослым парнем, гулял, как вольный кот, а не пищал, как котенок. - Так откуда тебя выгнали и кто? - может, дети из детского дома? - Отец. Из дома, - последний слова ему дались слишком тяжело. Всхлип. Ребенок точно плачет. Михаил не может себе представить, чтобы его выгнали из дома. У него суровый отец, но этот суровый мужчина с барсеткой даже ударить маленького Мишутку не позволял себе. Он мог ругаться, пару раз пригрозил ремнем, но никогда не сдерживал своих злых обещаний. Михаил испугался сам не понимая чего. - Вставай, - тихо пробубнил он. Он этого не хочет, но то, что заставило кольнуть в области сердца, заставило его и сделать это. - Вставай же. Мальчик еще больше испугался, он прижался к скамейке, сквозь слабый стон что-то промямлил. Он полагал, что его хотят отвести домой, где пьяный тиран продолжает свой пир. - Нет, нет, нет. Я не хочу, - в этот раз крик вышел более убедительным. - Я не поведу тебя домой, успокойся. Я Михаил. Никаких других сокращений, хорошо. Как зовут тебя? - Миша, - Миша тяжело дышал, он дрожал, боялся, плакал. - Забавно. Тебе помочь подняться? - Нет. Куда вы хотите меня отвести? Я не хочу в полицию. Они вернут меня, я не хочу, не надо, - опять начинается короткая истерика. Михаил натянуто улыбнулся. - Миша, я не маньяк. И я не собираюсь отводить тебя куда-либо, кроме своей квартиры. Она в том доме. Видишь, - он указал рукой куда-то вверх, - там окна горят? Седьмой этаж. Это мой. Я врач. Ну, учусь на него. Я помогу. Михаилу впервые пригодились знания, полученные на курсах первой помощи. Спасибо, "красный крест", что научил говорить с детьми. Он говорил спокойно, пытаясь войти в круг доверия ребенка. Стоп. Ему шестнадцать. Это уже не ребенок. Но ведет себя Миша как зашуганный ребенок. - Помогите, - громкий шепот. Мише неприятно, что приходится так просто просить помощи у незнакомца. Пусть незнакомца и зовут так же. Миша слаб, Миша безвольная кукла. Он доверился непонятному человеку, который может быть не только маньяком, но и людоедом, убийцей или кем-то более страшным. В мыслях мальчика не осталось места для чего-то хорошего, только страшные картинки из ужастиков, которые он никогда не смотрел, приходили на ум. Он молил о помощи уже не голосом, а своими движениями. Нелогичными, странными, отдающимися болью движениями. Просил помочь не только подняться, но и выжить... Теплое лето, не уходи. Михаил вновь нахмурился, как несколько минут назад. Брови сошлись на переносице. Смешное, но серьезное действо. Пришлось быстро придумывать этапы транспортировки мальчика наверх. От лифта до квартиры недалеко. Лифт большой. От двери до лифта всего ступенек пять. Да и до подъезда немного идти, но вот придется открывать дверь. Одно дело с чашкой чая и кучей тарелок открыть дверь в комнату и совсем другое - транспортировать пострадавшего. И скорую не вызвать без удара по психике малыша. Опять. Ему шестнадцать. Он взрослый. - Парень, придется потерпеть, хорошо? Будет немного больно. Но ты надейся на успешный перенос. Миша легонько кивнул, он готов уже и умереть. Удручающе. Михаил взял свой портфель в руки, достал ключ и побежал к двери в подъезд. Странно. Еще несколько минут назад он жутко замерзал, пока стоял возле этой двери. А сейчас ему тепло. Он быстро открыл дверь маленьким магнитиком, а затем, мысленно ругая себя за такое отношение к вещам, положил портфель под дверь так, чтобы она оставалась в статичном положении. Развернулся, вгляделся, мальчик все еще ждет его. Теперь в летней темноте он видел некоторые очертания, видел даже легкое движение листвы окружающих деревьев. Меньше романтики. Спасение превыше всего. Он побежал обратно, отмечая про себя, что в следующий раз, когда будет холодно, он побежит. Так теплее. Как только он вспомнил, что на улице холодно, он представил, что же чувствовал Миша. Бедное существо! Спустя некоторое время соседи Михаила могли слышать невнятные маты и скрип входной двери. Михаил молился, чтобы его никто не видел. Что бы о нем сказали, заметив, несущего домой ребенка. И плевать, что ему шестнадцать, выглядит он на все двенадцать. Дверь захлопнулась с невероятным шумом. Громко, резко. Теперь уже можно не бояться, что соседи услышат. Так они подумают, что кто-то напился и еле живой вернулся домой, а не то, что кто-то перепрофилировался из хирурга в маньяка. Хотя… Маньяки тоже в какой-то степени хирурги. Мальчик на диване, нетренированный Михаил тоже. Он подумал о том, что неплохо было бы покормить мальчика, отогреть и осмотреть. Но посмотрел на Мишу и невольно улыбнулся, потому что маленький Миша закрыл глаза. Он спит. Михаил констатировал этот факт и сам закрыл глаза, даже не вспомнив о своем портфеле, открытой двери подъезда и голоде. *** Баба Лида во сне кормит кошечек. Отвратительная хозяйка из 28 квартиры выиграла конкурс красоты во сне. Маленькая девочка с первого этажа прыгает на скакалке после побега от рогатого медведя. Мир спит. Мир, у которого сейчас ночь, спит. - Нет, нет, я больше так не буду, - как гром среди спокойного дня. Очень резко. Михаил подпрыгнул на диване. От неудобной позы шея болела, пришлось растирать ее круговыми движениями. Голова немного болела. Он повернул голову на тихий шепот, издаваемый новым гостем. Сначала Михаил удивился, не сразу понял, кто это. И когда сквозь пелену сновидений, догадался, что это тот слабенький мальчик, улыбнулся. Красивая улыбка, по десятибалльной шкале искренности тянет на восьмерочку. Мальчик дергался. Похоже на судорогу, но судорога "сворачивает" человека в мостик, а тут простая дрожь. Веки дрожат, под ними заметно движение зрачка. Ему снится что-то неприятное. Михаил внезапно вспомнил, что с самого утра ничего не ел. А ведь это было так давно. Он неохотно встал, направился к небольшой кухонке, где было все самое необходимое для обители холостяка. Тихий гром посудой, журчание холодной воды, щелчок закрываемой двери холодильника. Прошло не более десяти минут. Возможно, пятнадцати. Парень вернулся в комнату с новоявленным соседом с тремя тарелками в руках. Салат, бутерброды и каша быстрого приготовления. Он надеялся, что ребенок не гурман. - Эй, - он задумался, вспоминая имя ребенка. - Эй, Миша. Просыпайся, еда пришла, - Михаил старался имитировать голос своей матери, когда та будила его в школу. На улице уже розовые тона понемногу побеждают ночную тьму. Часов пять утра. Он не силен в определении времени. - Проснись, - он потрепал мальчика за плечи, повторяя движения матери. - Давай, хватит спать! Что-то в голове парня переклинило, и он не понял, что четыре часа сна не всех приводят в тонус. Особенно заплаканных и слабых мальчиков. Котята же спят по двадцать часов в сутки. Мальчик никак не реагировал на театральные попытки Михаила разбудить его, поэтому Михаил съедает один бутерброд, откидывается на спинку дивана. Диван успел остыть от тела Михаила, так что было приятно касаться холодной и твердой ткани голой кожей. Он прикрыл глаза. Спать, конечно, ему больше не хотелось. Отходить от пострадавшего нельзя. Придется думать тут. И что дальше делать с этим котенком? Надо узнать его адрес, имена родителей, отправиться туда и поговорить с ними. Надо обратиться в полицию. Но перед этим надо осмотреть мальчика. У него возможны переломы или большие синяки. Он же не мог сам встать с лавочки. И его надо отмыть от уличной грязи и стресса. И накормить. Надо узнать, какой изверг мог выгнать ребенка в такую холодную ночь. Может, придется пропустить несколько пар, чтобы уладить проблему с ребенком. Тянуть нельзя. Неизвестно еще, видели ли все соседи. Или кто-то другой. Это не просто котенка подобрать. Это человек, пусть и похожий на котенка. И у этого человека есть свой дом, родители, свой мир. Михаил бы обиделся, если бы его, не спросив, перенесли в другое место. Он не безвольный плюшевый мишутка, он Михаил - студент пятого курса медицинского университета. Он уже может потрошить людей, а не плюшевых друзей. Начинающий хирург встряхнул головой, выкидывая лишние мысли. Нельзя думать о себе так часто. Решил, что первым делом побеспокоится о состоянии ребенка в данный момент, а только потом начнет распутывать клубок. Определенно. Он выкинул все мысли из головы. Захотел послушать музыки, свои любимые спокойные песни. Вспомнил, что наушники далеко, а будить ребенка ему не хотелось. Он мысленно тряхнул рукой и забил на музыку. Выключил мозг. Тишина. Тишина была недолгой, и Михаил проснулся вновь от тихого плача. Опять, что ли? - Миша, успокойся. Михаил обнял ребенка. Обнял для поддержки. Это ничего не значащее обнимание, но мальчику, видимо, стало легче. Всхлипы стали заметно реже. Мальчик обнял своего спасителя в ответ. Сжал руки, впился пальцами в спину взрослого. Михаила передёрнуло. Это, знаете ли, больно. Пальчики маленькие, острые. Больно, но терпимо. Зато пареньку становилось проще. Они обнимались недолго, несколько мгновений. Или больше. Они плохо понимают время. - Тебе легче? - Да, - забитый до ужаса голос. Такой слабенький. Даже отпускать не хочется ребенка из объятий. - Ты голоден, - это не вопрос, а факт. - Поешь. Только не набивай пузо до отвала, это вредно. В этот момент Михаил представил, что это не незнакомый ребенок, а его сын. Они чем-то похожи. У них обоих темные волосы и темные глаза. Идеально же. Буквально на десятую долю секунды Михаил представил, что усыновляет этого котенка. Мило. Но так глупо. Ребенок усыновляет ребенка. - Спасибо, - выйдя из своих раздумий, Михаил замечает, что тарелка с кашей опустошается в руках котенка. - Почему ты оказался на улице вчера? - Меня выгнали, - у мальчика не было желания говорить. Но разговор - это единственная вещь, которой он может рассчитаться за приют и заботу. - Папа разозлился, что я плохо написал контрольную. Он сказал, что ему не нужен глупый сын. Он держится, держится, он не заплачет. Не заплачет опять. Всхлип, слеза скатилась до подбородка. Миша отвернул голову от своего спасителя, делая вид, что осматривается. Вокруг было много мебели. Много кресел и стульев. Хозяин квартиры любит посидеть. - А как ты написал контрольную? - Михаила это не волновало, он просто хотел, чтобы мальчик не молчал и не погружался в свои темные мысли. - Сложно было? - Нет. Я только забыл поменять знак. А там и число неверное. Я не заметил и... - Математика, понимаю. Мне она тоже не давалась в школе, - Михаил рукой провел по своим волосам, находя в этом некоторое успокоение. - Она мне дается. Я невнимательный. Поторопился, - Михаил поражался, каким спокойным и волнующим одновременно может быть голос. - Я получил четверку и папа наругался. Четверку. Четверку. Это на балл выше, чем предел знаний Михаила по математике. - Серьезно? Он выгнал тебя за четверку? - Михаил забыл про этику и спросил прямо, даже резко. С вызовом. На стенах нет ни одной картины или фотографии. Хозяин квартиры не любит излишних украшений. - Вам кажется это смешным? - мальчик растерян, он не знает теперь, плохая или хорошая оценка "четыре". - Просто четверка по математике - это же хороший показатель. Немногие и тройки-то добиваются, - он говорит о себе, - а ты переживаешь из-за четверки. - Но это не идеально. - Какой ты странный, - Михаил засмеялся. Мальчик в растерянности. Опять. Снова. Второй раз за последнюю минуту. В его маленькой голове мир начинает переворачиваться. Неужели можно радоваться четверке? Или над ним смеются. Смеются, как и всегда. Как эти глупые дети в школе. Как отец. Как весь мир... На глазах опять наворачиваются слезы, он сжимает кулаки докрасна. Даже ложка начинает быстро нагреваться. Он запутался. Потерялся. Людям нельзя доверять. Никому. Никому. Он издевается. Он тоже бросит, как только перестанет интересоваться слабеньким ребенком. Но больше довериться некому. - Я говорил вчера, что я врач. Будущий врач. Тебе больно? Почему ты не мог подняться? Их диалог похож на доверительный допрос. Много вопросов, ответы, но никакого принуждения и яркой лампы. - Если сидеть ровно, то боли нет. Но стоит немного нагнуться, и больно, - мальчик доверился. Он привык терпеть крах и принимать тот факт, что все люди бросают. Доверился. Но только из-за еды и тепла. - Я замерз. Ноги занемели, да и все остальное тоже почти не двигалось. Вся комната в серых тонах. Немного синего, капелька черного и кусок белой стены. Хозяин квартиры любит спокойствие. - Подними футболку. Мальчик сначала оголил синий живот, только потом спросил, зачем. Он заметил приоткрытый в удивлении рот хозяина квартиры. Михаил нервно сглотнул. Охренение первой стадии - такой диагноз он бы поставил себе. За что ж тебе такое? - диагноз для мальчишки. Михаил еще некоторое время молчал. Он был поражен. Почему он сразу не осмотрел на живот. Лицо мальчика бледное и болезненное, но следов побоев там нет. Но тело. Такое даже в пособиях по анатомии не увидишь. Не тело шестнадцатилетнего паренька, а гематома с головой. Он хотел что-то проговорить, но не смог даже сформулировать свои мысли. Их было слишком много. Вместо этого он просто встал, прошел в ванную комнату, достал полотенце. Синее, мягкое. В цвет синяков. *** - И как часто тебя били? Вопрос был брошен сразу, в лицо мальчику, который только что вышел из ванной. Мальчик опешил, растерялся. Вопрос был самым ожидаемым, это было первое, что сказал взрослый после того, как увидел синяки. Вопрос был ожидаемым, но не был приятным. В голове пронеслись последние дни. Так больно даже вспоминать. Если ощущение физической боли в мальчике ослабло, то ощущение душевной скорби и боли - возрастает. С каждым днем все тяжелее жить. Этот вопрос как удар по больному месту. Очень больному месту. Очень сильный удар. Мальчик сглотнул, провел рукой по лицу, растирая невысохшую влагу. - Я не считал, - самый простой ответ. С одной стороны и не много, но ведь и не мало. - Я не спросил, сколько. Мне интересно, как часто. Заметь, раз в неделю и семнадцать раз за год - разные вещи, - Михаил нахмурился. Ему самому эта тема была неинтересна. Неприятна. Даже по его счастливому детству это наносило жуткий удар. Он уже трижды представил себя на месте ребенка. Уже побывал в этом теле, продумал все варианты спасения. - Чаще, чем раз в неделю, - мальчик опустил голову. Он рассказывал историю, где он жертва, но выглядел так, словно стыдился своих поступков. Будто он расчленил котенка или запер собаку в коробке с собакоедом. Он выглядел как раскаявшийся маньяк с огромным стажем. Глаза в пол, руки вспотели, а тело дрожит. Он заикается. - На самом деле, я сам виноват. Я непослушный. Я сам виноват. Михаил удивился, насколько подавлено собственное "я" в этом небольшом человечке. Он боится настолько, что даже не признает недостатков родителей. Он маленький и душой и телом. Зашуганный, забитый. Его жалко. И противно осознавать, что человек может быть настолько слабым. Михаил хочет прижать этого небольшого человечка к себе, пожалеть. Но понимает, что его надо оттолкнуть, чтобы не заразиться этой глупой слабостью. Человек должен быть сильным. Михаил в таких условиях вел себя бы по-другому. Он рассказал бы все полиции, психологам. Говорил бы о таком на каждом шагу, спасался тем, что о преступлении знает не он один. Часто или нечасто этот ребенок получает, в какой-то мере, он сам виноват. Потому что слаб. Он все равно умрет в борьбе за существование как личность. Он погрязнет в своих слабостях и предрассудках. Может, стоит уже сейчас облегчить земную ношу? Михаил не противно от таких мыслей, потому что это та правда, которую люди прячут за некрасивым словом "гуманизм". Это то, почему запретили евгенику. Запретили жестокость, которая должна спасти мир. На лице взрослого появилась гримаса отвращения. Перед ним мусор. Непонятно сейчас лишь одно, зачем он вообще его поднял. - Почему ты боишься идти в полицию? Михаил отвлекся от своих рассуждений, решил, что должен разобраться до конца. Уже не из жалости и внимания, а интереса. Какой эгоизм. - Его накажут. Его-отца. Неужели, он боится, что такого морального урода накажут? Какой трус. - Так нельзя. Он же мой папа. Действительно! Мальчик больше не плакал, он спокойно говорил. Конечно, в его голосе слышались нотки слабости. Но не было того ощущения, что он сейчас заревет. - Тебе самому не противно? Ну все. Михаил, поздравляем, ты почти сломал ему психику. С пострадавшими не так общаются, болван! - Тебе не противно, что тебя на улице нашел незнакомый человек? Ты давно должен был сходить в полицию. Тебе шестнадцать, а ты ведешь себя хуже десятилетней девочки. Ужас. - Но он мой отец. И ему нелегко, - мальчик сделал вид, что не заметил реплику про девочку. Расставил темы в порядке приоритетов. - Он платит за меня, заботится. В мальчике стал просыпаться заядлый спорщик, правда, пока слабый. - Вас ведь никто не просил подбирать меня. Вы должны были пройти мимо. - Ты так хрипел, что пройти было невозможно, - Михаил вспылил. - Это был хрип о помощи. "Помогите. Помогите, я слишком слаб, чтобы самостоятельно подняться. Помогите!" Михаил начал размахивать руками, дабы придать действу комичности. Совершенно ясно, что ему никогда не стать детским хирургом. Он же не умеет общаться с людьми... - Неправда. Это Ваше самолюбие. Желание казаться лучше, чем Вы есть. Я не просил о помощи! Мальчик заметно обретал сил для спора. Не спора, а ссоры. Знакомы меньше суток, а уже нашли проблему. Нашли конфликт. - Да конечно. А не помог бы я тебе, кто бы это сделал? Твой заботливый папочка? Иронии в голосе больше, чем человека. Мальчик тяжело задышал, он закипал. Как странно видеть такие метаморфозы, когда из забитого котенка человек превращается в злого шакала. - Почему вы всегда так делаете? Повисла опасная тишина, среди которой были слышны автомобильные сигналы. - Почему вы всегда, - спокойно, - всегда! - яростно, - так делаете? Почему взрослые считают, что все, что они делают, они делают не из-за своего эгоизма, а из эгоизма других? Я Вас не просил! Вы начали. Вы это начали, а не я. И так всегда. Всегда. Всегда! Мальчки сорвался до крика, потом, когда закончил фразу, резко успокоился. Затих. Закрыл глаза, пытаясь успокоиться и поймать нужную волну. Волну спокойствия и умиротворения. - Все хорошо, - тихо прошептал он. Открыл глаза. Его собеседник сидит в той же позе, но что-то в комнате изменилось. Стало светлее или легче? - Я не хотел кричать, простите. Тут мальчик собрался говорить прощальные речи, благодарность и прочие вполне очевидные вещи, но взгляд собеседника его остановил. - Что? В этом взгляде больше не было упрека, презрения или жалости. Он был другой. Такой взгляд еще не встречался Мише. Это был взгляд на равных. Родители на него смотрели с ненавистью. Учителя - с жалостью. Одноклассники - с презрением. А тут... Тут нечто иное. Непонятное. Притягивающее. Мальчик замер, он не мог пошевелиться, потому что его околдовали глаза. Он наклонил голову, как кот. Люди часто так делают, когда хотят подольше смотреть на один предмет. Это секретный жест всех людей. Теперь он не мог и говорить. Казалось даже, что он не чувствует своих конечностей. И языка. В данном случае язык - конечность. А что Михаил? Михаил также был недвижим. Его зачаровал не взгляд, а поведение. Это проснувшаяся сила. Невероятная энергия вырвалась из паренька. Он улыбнулся. Нет, нет, нет. Улыбка - это банально. Это совсем не то. Его мимические мышцы перестроились так, что предали его лицу выражение влюбленной гордости. Так матери гордятся сыновьями, жены мужьями, а дети собачками. Молчание. Биииип. Теплое лето, не уходи. Машины на улице, кошки в подъезде. Баба Лида на своем троне. Опытная, но плохая хозяйка из соседней квартиры приготовила самые ужасные блинчики на свете, а ее тряпка-муж запивает самые ужасные блинчики самым вкусным молоком. Девочка с первого этажа собирается в школу. Она сидит на стульчике, кушает невкусную кашу, а ее заплетают. Она трясет своей легкой ножкой и пытается вспомнить, что же ей снилось. - Не уходи, - бытовуху прервал старший. - Почему? Мальчик не хотел уходить отсюда. Ему нравилась эта квартира. Она спокойная, лишена злости и ярости. На него не смотрят, как на ничтожество. Больше. Но мозг, который вечно спорит с сердцем, твердит, что надо идти домой. Надо вымаливать прощения. Надо идти в школу, чтобы больше никогда не получать четверки. - Не знаю, я просто сказал то, что первое пришло в голову. - Ты врешь? Уважительное обращение куда-то исчезло. Какая тонкая грань между страхом и доверием. - Нет. Михаил не врал. Действительно, в его голове мелькала только одна мысль, которая больше походила на навязчивую идею. Прижми к себе. Прижми к себе. Прижми и не отпускай. Слишком странно думать о таком по отношению к маленькому мальчику. Где эта грань между доверием и близостью? Прижми. Михаил засмеялся. Да что с его эмоциями? Их невозможно описать этими словами. Взрослый открыл рот, несколько раз выдохнул. Это не смех в чистом виде, это хрипы отчаяния. А хрипы всегда показатель слабости? - Точно? Почему-то маленький мальчик так просто верит своему старшему собеседнику. Принимает все слова за истину, но проверяет. Он все равно боится. Слишком привык к предательствам. - Иди сюда, - Михаил раскинул руки для объятий. Он точно латентный папочка. Так уж ему и хочется прижать ребенка к себе. Мальчик подошел, сел рядом, прижался подбородком к плечу Михаила. Этого недостаточно. Слишком далеко. Михаил встрепенулся. Мальчик слишком холодный. - Ближе, - гортанный звук. В любой другой ситуации его можно было бы назвать эротичным, но тут ребенок. Таинственный. Мальчик округлил глаза, он не понимает, чего от него хотят, поэтому прижимается к плечу, как за несколько часов до этого к скамейке. Михаил просветлел. - Садись на колени. Сердце опустилось на место почек, а почки спрятались за легкие. Страх опять вернулся. Но не страх почувствовать боль. Страх сделать что-то не так. Не получить всего, что можно. Ему страшно, что-то внутри на месте почек колотит с невероятной скоростью. Такое бывает только в книгах. Когда герои на большой высоте, в опасности. Но сейчас ничего, кроме твердых коленей взрослого ему не угрожает. - Так? - робко, очень мило. Он хочет угодить, но не знает как. Вот грань между доверием и близостью. Что следующее в списке? Единое целое? До этого далеко. - Почему ты такой холодный? - Михаил проигнорировал вопрос. Он чувствовал сквозь одежду холод и дрожь. - Ты боишься? - Да. - Меня? - Из-за тебя. Молчание. Улыбки. Смех. Легкий смех. Такой приятный, летний смех. Как люди так быстро сроднились? Это же нереально. - Из-за меня? - старший задумался, его серьезность куда-то улетучилась. - Я страшный? - Нет, - откуда этот чертов контраст в настроении? - я боюсь, что ты разочаруешься. - Ты странный. - Я помню. Ты уже говорил.