Идите на мой голос

      В космосе твой крик никто не услышит.       В космосе всегда тихо.       Но почему тогда льется из динамиков шлемов тихий, сбивчивый голос: «На развилке направо, осторожней, там кусок пола вывернут внутрь, края могут частично перекрыть дорогу...»       Почему нервно дрожащие пальцы убирают микрофон в сторону, чтобы там, в пустоте, не слышали неровное дыхание и едва сдерживаемые всхлипы.       Карандаш скользит по гладкой бумаге, оставляя за собой четко видимую в тревожном красноватом свете линию. Грифель мягкий, мало что не ломается от нажима, линия временами предательски отклоняется от идеальной прямой. Переходит с листа на лист, начало теряется где-то в неаккуратной стопке бумаг.       Господи благослови капитана, который додумался до этого анахронизма — бумажные планы станции...       Пять точек, пять надписей. Пять имен. Номер пятого личного дела она сейчас дописывает, стараясь сделать цифры четкими. Пятая папка лежит на полу. На столе беспорядочно раскиданы еще семнадцать — по числу тех, кто сейчас там, в пустоте.       Часть мониторов по стенам слепо черна. Часть показывает терзающие душу картинки: покореженный металл, темные коридоры, освещаемые лишь редкими красными проблесками, уже навсегда покинутые помещения станции. На одном медленно движутся неуклюжие фигуры. Она старается не глядеть туда. Видеть, как они один за одним преодолевают опасное место, невыносимо.       Взгляд помимо воли тянется к последнему монитору. Забавно — ту часть станции ударом снесло напрочь. А камера — камера осталась, только кронштейн заело и теперь её невозможно повернуть. А хотелось бы...       Среди мерцающих далеких звезд парит еще одна фигура. Парит легко, расправив руки — будто в свободном полете, будто тот, кто там, в скафандре, плывет между этих белых огоньков по черной воде космоса.       Его имени нет на плане. Она вообще не знает, кто это. Но на глаза снова наворачиваются слезы.       Опять пора включать микрофон и давать указания. Смотреть на часы, прикидывать время, стараясь не думать о том, как вскоре тяжело им будет дышать. Они успеют дойти до следующего неприкосновенного запаса воздуха.       Они успеют дойти, если она проведет их.       И искусанные губы шепчут в пустоту, где никто не слышит:       — Идите на мой голос.