***
— О, хён, приветушки! И Юнги возмущенно переводит взгляд с бармена на источник громкого голоса: выкрашенная в розовый челка, безразмерная клетчатая рубашка и широкие черные штаны — «стиль - твоё второе имя, парень» — думает Юнги, похабно искривляя свои пухловатые губы в ухмылке. Он кивает ему головой и пытается вспомнить имя, но на нетрезвую голову вообще не думается, потому Юнги благополучно забивает на эту идею и скрывается в толпе танцующих, пьяных и довольных тушек. К нему подкатывает шатенка в черном облегающем платье, вешается на шею и пьяно мурлычет комплименты в ухо. Сует ему в руку записку, скорее всего, с её номером, и мажет губами по кадыку. А потом пиздец. Пиздец накрывает Юнги со спины, мямлит что-то нечленораздельно в уши и улыбается так гордо, будто бы самым первым покорил Эверест, слетал в космос, открыл Америку, и: — Хёён, я хочу леденец! — А хуём по роже не хочешь? — Не-а! Юнги приходится попрощаться с шатенкой, попрощаться с, возможно, классным сексом и везти пацана к себе домой, потому что кроме «хочу леденец» и странных, пугающих гоготаний он вообще ничего не говорит. В тот день родилась ненависть к пацану, желание запереть его в какой-нибудь каморке и не выпускать, чтобы жить не мешал да на глаза не попадался.***
— Юнги-хён, привет! Юнги давится горьким сигаретным дымом, который, кажется, застрял у него клубом в горле, когда слышит низкий, до ужаса противный голос у себя за спиной — «господи блять боже, да отъебись ты от меня». Он натягивает добродушную улыбку, поворачивается к пацану лицом и прислоняется своей тощей замерзшей задницей к ободранным перилам. Пацан, знакомый и совсем незнакомый одновременно, начинает гоготать — так громко, что у Юнги идёт дрожь по всему телу. Юнги смотрит и не понимает, что с ним, блять, не так, разворачивается и хочет уже уходить, оставив этого недоразвитого наедине с самим собой и его дурацким смехом, но: «хён, у тебя, это, к подошве прилипла упаковочка от презерватива». Всего лишь секунда, а лицо Юнги пылает красным, он брезгливо стряхивает с ноги упаковку и хочет провалиться под землю из-за столь нелепой ситуации. Он чувствует себя униженным. И обидно от того, что это произошло именно на глазах этого придурка. Именно, блять, на глазах у этого придурка. — Ты меня, сука, преследуешь, или, блять, что? Отъебись от меня уже, осёл. — Я, вообще-то, Тэ-***
— Хён, тебе плохо? «Нет, блядь, все в ажуре! Если, конечно, видеть блюющего человека каким-то серым ссаньем для тебя ебаная норма.». Единственное, чего сейчас хочет Юнги, — проблеваться и больше никогда в жизни не видеть этого человека. И эту руку, которой он утешающе поглаживает его по спине, Юнги хочет засунуть ему же в жопу. У Юнги гордость упала ниже плинтуса, отвращение к самому себе поднялось до небес, потому что его, его — самого Мин Юнги — ещё никто не видел таким. Только этот придурок, явившийся хрен знает откуда; чудик с другой, блять, планеты, пришёл и всё увидел, раскрыл. А потом все катится ещё ниже — кажется, летит в пизду — лёгкие похлопывания по спине переходят в лёгкие похлопывания по заднице, возмущения нет пределу, дикий ор на весь туалет: «Ты, сука, издеваешься? Я тут, блять, блюю, не заметно?!». И в ответ: «Ыхахах, хён, ты такой прикольный!».***
— Хён! Доброе утро! «Ебаный в рот, меня, кажется, прокляли», — Юнги зарывается носом поглубже в шарф, и идея пройтись утром в тишине до университета не кажется ему уже такой заманчивой. Тот чудик, придурок, обмотанный оранжевым шарфом, догоняет его и начинает расспрашивать про самочувствие, советовать всякие таблетки и утешать. Говорит, такое случается, говорит, и похуже встречал. Чудик говорит не переставая, хихикает и пытается выбить у Юнги на лице улыбку. И у него это получается. Юнги впервые в жизни смеется так долго. Его сердце невыносимо быстро стучит, когда их взгляды встречаются, а руки случайно соприкасаются. «Тэхён, говоришь»***
— Хен, это некрасиво. Разве Намджун-хёну не будет обидно? Мы ведь ушли с его Дня Рождения. — Не будет. Юнги совсем не понимает, что делает; у него в левой руке сигарета, в правой — теплая ладонь Тэхёна. Небо напоминает тёплый, тёмно-синий плед, усыпанный маленькими звёздочками. Ветер настолько сильный, что Юнги ежится и сует свою руку, вместе с ладонью Тэхёна, конечно, к себе в карман. Тишина между ними становится непривычно долгой — обычно Тэхён что-нибудь да скажет, а сейчас идёт, молчит, только под ноги себе смотрит и всё. Они заходят в какой-то подъезд, такой же вонючий и облезлый, как и все остальные, с перегоревшей лампой и ободранными объявлениями на стенах. Юнги тушит сигарету об почти незаметную надпись «не курить!» и подходит вплотную к Тэхёну. Тэхён, кажется, перестает дышать. Только таращится своими большими глазищами на Юнги, открывает рот да закрывает, совсем как рыба, собирается уже что-то сказать, как: — Молчать. Тэхён послушно закрывает рот и смотрит. — Тэхён, ты, — Юнги кусает себе губы, переминаясь с ноги на ногу, и правда не знает что творит, — ты реально один из тех типов людей, которых я ненавижу. Тупой, болтливый и бесполезный. Ведешь себя как отсталый, угараешь над какой-то хуйней и- Юнги внезапно замолкает. Набирает побольше воздуха в легкие и, через секунды две-три, выдыхает: — Ты мне нравишься, кажется. Тэхён хлопает ресницами. Долго-долго. ( Юнги за это время успевает похоронить себя трижды. ) — Я? Тэхён хмурится, всматривается в глаза Юнги, и совсем не понятно, что у него в голове. Юнги оступается, хмыкает носом и как-то неловко совсем выдает: — Ладно, забудь. Просто забудь про все это, лад- — Хён, подожди, пожалуйста. Я тебе правда нравлюсь? Ты не шутишь? Я? Точно? Тэхён делает пару шагов навстречу. Юнги отходит и морщится. — Ты сейчас правда серьезно, хён? Тэхён тянется руками к Юнги. — Да, господи. Да, ты, блять, мне нравишься. Если ты еще раз спросишь у меня про это, я тебе вмаж- Юнги буквально застывает на месте, когда чувствует нежную теплоту чужих губ на своих. А потом облегченно выдыхает, когда Тэхен, этот ебаный чудик, отходит на полшага и улыбается так счастливо, будто бы лотерею выиграл.***
— Хён. — Отстань от меня. — Ну хён, ну пожалуйста. Ну скажи это еще разик. — Читай по губам: о т ъ е б и с ь о т м е н я. — Хён, скажи. И я отстану, честно. Юнги устало закрывает глаза и откидывает голову на спинку дивана. Тэхён ёрзает на его острых коленях, совсем как капризный ребенок, и в сотый раз за пятнадцать минут повторяет свою тупую мольбу, в придачу строя супер-грустные глазки. — Я тебя люблю, Тэхён. Тэхён даже не успевает расплыться в улыбке, как Юнги закрывает лицо ладонями и совсем неуверенно добавляет: — А теперь слезь с меня, придурок.