***
– Когда я увидел тебя, звезды упали с небес. Яркими вспышками, сгорели дотла в глазах. Твоих. – Ты всем девушкам это говоришь? – Всегда мечтал, но не было случая. И его сердце дрожит. Сердце. И еще одно. Два сердца. Две жизни. Его разрывает. Он хотел бы пасть, но тогда падет весь мир. Его крылья связаны, крылья, что нельзя увидеть, если не чувствовать, как кровоточит Вселенная. Она зовет его и от этого становиться только больнее. Он растерян.***
– Доктор! Ты как раз вовремя... Она улыбается. И ему становиться горько. Рядом с ней не должно быть никого, кроме его самого. Но и его там не должно быть. – Клара, моя невозможная девочка... – Доктор, мой милый повелитель времени... Ему отчаянно не хватает её объятий, когда ему приходиться почти сгибаться пополам, а она крепко сжимает его шею руками и шепчет на ухо смешинки. И тогда он п о ч т и счастлив. – Беги, ты умный мальчик и... – Нет, Клара! Я устал убегать... Не. Бросай меня. Ты для меня. Все.***
" Я проснулся от крика чаек в Дублине. На рассвете их голоса звучали, как души, которые так загублены, что не испытывают печали." Иосиф Бродский. Он [всегда] возвращается. Солнечным утром, когда с неба падают кристально-чистые капли, под ногами клубиться туман. Его плащ слишком теплый, а туфли не подходят для столь низкой температуры. Он возвращается в последний день для Земли. Последний день для ... "Говорят, мир закончиться в субботу." Солнце светит ярко, но небо серое и тяжелое, ни облаков ни туч, ни_че_го. Серое, блеклое полотно для отвода глаз, никто даже не заметил перемен. Ах, если бы только люди смотрели в небо! Сколько звёзд они бы увидели, если бы хоть на минуту выключили в домах электричество. Бы. Бы. Бы. Она услышала стук в дверь и едва не упала с дивана. К ней никто не приходил уже много лет. Соседи милостиво просовывали конверт со счетами за воду, газ и электричество под дверь и кто-то все время убирал свежие вчерашние газеты с порога. Этот стук показался ей смутно знакомым. Она уже слышала его когда-то. Когда-то давно, когда Эверест еще была самой высокой точкой в мире, именно так и звучала н а д е ж д а. Красная дверь с облупившейся по краям краской скрипнула, как лебедь, допевающий свою последнюю песнь. Баллада о проигранной борьбе и неоправданном ожидании. Ты такой безответственный, Доктор. Посмотри в её карие глаза и признайся себе, ты боялся именно этого. Она выглядит так, будто... – Мы теперь почти что ровесники. – говорит она. Она плачет. Жемчужины слез стекают вниз, срываются со щек, разбиваются о з/Землю. Бьют его прямо в лицо. Безжалостно. Ты д о л ж е н спасти её. Ему снова необходимо это выбирать? – Моя милая, милая Клара. – он кладет руку на её щеку. Уже не такая гладкая как раньше. На что же он надеялся, глупый Доктор? Думал, она останется такой же молодой, как и двести тридцать два года назад. – Я ждала тебя. Так долго ждала... – Она на удивление быстро для своего возраста распахивает дверь настежь и бросается ему на шею. Как р а н ь ш е. – Я вернулся, Клара. Я пришел спасти тебя. – Слишком поздно. Она умирает. Пока умирает з/Земля, умирает Клара Освин Освальд, девочка, которая...***
– Это невозможно! – она смеется и он не может оторвать взгляда от её голых коленей. Короткие юбки стоило бы немедленно запретить. – Никого нельзя обвинить в том, что он слишком красив. – Меня обвиняли. – фырканье заставляет её тонкое тело содрогнуться от сдерживаемого смеха. Она лучиться покоем и ... – И тебя могли бы. – Доктор! – она неодобрительно цокает языком. Оставив книжные полки ТАРДИС, она подходит к нему. Близко. [Не] достаточно близко. – Ты может хороший лжец, но льстить не умеешь вовсе. Он притягивает её к себе, не замечая удивления. Кладет руки на талию, прижимает ближе, хочет п о ч у в с т в о в а т ь каждый изгиб её тела. Клара утыкается носиком в его грудь и дышит рвано, хрипло, как загнанная в угол мышь. Почему? Она боится? Но он бы никогда не сумел причинить ей вред. Правильно отпустить её сейчас, позволить уйти, позволить решить самой. Её волосы пахнут как жасмин – терпко, пряно. Он осторожно поднимает левую руку к её лицу, проводит по волосам, и спускается к подбородку. Клара рассматривает пуговицы на его рубашке, её веки подрагивают, будто она хочет поднять взгляд, но не решается. Доктор гладит большим пальцем бархатистую щеку и заставляет её наконец заглянуть в его душу. Вздох. Короткий. Удивленный. П о к о р н ы й. Срывается с её губ. Доктор наклоняется ближе, обдавая её горячим дыханием. Это сводит его с ума. О н а сводит его с ума, приводит в дрожь, позволяет дышать. Собою. Она отдается в нем трепетом по всему телу и давно запыленным чувством. Кажется, это называется люб... Губы касаются губ. Сухо, нежно, будто умоляя. Он вздрагивает. От слишком ярких ощущений, от того, что она рядом, от того, что теперь он наконец чувствует себя как Дома. Клара задыхается от нахлынувшего осознания. Она – воздух, надежда, о б е щ а н и е. На её плечах ответственность за него, за тысячелетнего Повелителя времени, который отвечает за весь мир. Он выпивает её, осушает, вытягивает каждую каплю, а она готова раствориться в нем, чтобы остаться. Навсегда.***
"– Я не из тех, кому нравятся молоденькие мальчики!" — Почему ты не сказал, что спасать придется тебя? — Потому что тогда, я и сам еще об этом не знал. Кажется прошло уже достаточно времени, чтобы перестать верить в