- Я никогда не причиню тебе вреда.

Боль. Боль. Боль. Боль. Боль! Острозаточенные ножи разрезают тело словно масло. Новые брызги крови орошают пол и стены, оставляя резкие, так бросающиеся в глаза алые разводы. Боль. Она уже стала такой естественной. Такой постоянной… Новая широкая улыбка не внушает ничего, кроме очередного прилива ужаса. Настолько едкого. Настолько сильного, что, кажется, способного пробудить звериные инстинкты. Новый удар ножа приходится на запястье, тут же полоснул выше, буквально разрывая кожу и ткани. Новые капли крови разбиваются о пол, и звук этот так схож со звоном бьющегося стекла. Фран кашляет. У него уже нет сил сопротивляться. Нет сил на иллюзии. Нет сил, чтобы дышать. Нет сил, чтобы жить… Но есть силы, чтобы верить. И любить. Любить безоговорочно, иногда переступая за границы, отчего чувство приобретает оттенки обоготворения. — Чувствую, — шипел Бель, кончиком языка проходя по широкой ране. Полный рот крови, которая быстрыми струйками сбегает по губам, к подбородку, шее, прячась за воротом рубашки. Глоток и окровавленные губы вновь расплываются в улыбке. — Я никогда не смог бы причинить тебе боль, — шишикает Бельфегор, погружая нож в плечо. Дробя суставы. Причиняя новую жгущую боль. Рука Франа обессиленным тряпичным манекеном падает, и у иллюзиониста уже нет возможности поднять ее. Он сам виноват. Сам слишком сильно верит в слова семпая. Сам позволил ему творить столь выжигающие болью вещи. И сейчас Фран уже не вырывается, понимая, что он не сбежит. Да и что с такими ранами его уже вряд ли можно спасти. Так смешно – столь величественные иллюзионисты умирают от простых ран. Обескровленные, уже с оттенком синевы губы Франа тронула едва различимая улыбка. — Эй, жаба, — приближается Бель, — на твоем надгробии я напишу о своей любви. Принц смеется. Нечеловечески. Пугающе. Фран кашляет, и капельки крови с губ попадают на щеку принца. Бельфегор кончиками пальцев размазывает капельки крови, не переставая широко улыбаться и едко шишикать. Фран рассыпался на кусочки. На сотни тысяч крошечных, тлеющих искр, выжигающих рассудок, добавляя в агонию тела новый поток боли разума. Принц терзал не только юное, совсем слабое тело, но и уже сформировавшийся рассудок. Новый удар и вторая рука бессильно повисла, изливаясь новыми потоками алой крови. Но иллюзионисту не было до этого дела, он лишь смотрел принцу прямо в глаза, которые прятались за россыпью пшеничных волос. Смотрел прямо, и с бесконечным доверием. Словно знал: все, что ни делает принц, это надо. И те длинные ночи без сна, когда диалогом служили лишь прикосновения губ и пальцев, вырывающие столь старательно скрываемые стоны радости и удовольствия. Те рассветы, которые они встречали вместе, когда звучание природы сливалось с шишиканием принца и ехидными комментариями Франа. Те дни, когда Бель швырял ножи, называя его «Глупая лягушка», а потом сгребал в объятья, одаривая снисходительным поцелуем. Те вечера, в дребезжащей дымке которых замолкали все разговоры, и лишь меланхоличный голос паренька читал очередную книжку со стихами или короткими рассказами. И сейчас эти спокойные моменты уже исчезали из памяти, словно каждая капелька пролитой крови являлась той крохой памяти, которая ускользала из уже ледяных пальцев. Фран снова попытался изобразить улыбку на дрожащих губах. — Ты – мечта, а твоя смерть как пение ангелов, — уверенная ладонь принца вырезала что-то на груди, но иллюзионист уже не чувствовал боли – мозг просто не справился, пребывая в шоковом состоянии. — Семпай… Тихий шелест голоса едва может заглушить такие резкие звуки рвущейся плоти. Словно бы это не тонкие ножи, заточенные под скальпель, а просто кусок металла, под напором терзающий почти безжизненное тело. И снова горячий язык принца прошел по свежим ранам, окровавленные губы изогнулись в улыбке и новый глоток. «И уже все равно, правда — все равно», — остатки сознания медленно, но неуклонно угасали, путая мысли. И, наконец, искренняя, совершенно уверенная улыбка тронула блеклые губы. — Я заберу твой последний вздох жизни. Горячие губы, поцелуй и собственная кровь во рту. Франу было уже все равно. Изумрудные глаза застыли, поблекли, потеряв всякие искорки жизни. — Так много крови по моим венам… Твоей крови, — уже остановившееся сердце пронзает нож. *flashback* — Семпай, а что, если я умру? – нерешительно спрашивает Фран, отрывая глаза от Мильтона Джона и его «Потерянного Рая». — Только я убью тебя, Лягушонок, — непривычно тепло говорит Бель. В последнее время все именно тепло, словно они в собственном, только им одним известном мире. Мире только для них. — А почему вы меня убьете? – кажется, Франа совсем не заботит собственная смерть. — Потому что уже не смогу обходиться без тебя. Ancient language Speak through fingers The awful edges Where you end and I begin.