Начать описывать такие слабые пороки как слёзы — всегда тяжело. Это всякий раз что-то искреннее, личное, это то, что мы всегда так скрываем на протяжении длительного времени. Подобно хрустальной чаше, мы ломаемся, когда сквозь слезы к нам заглядывают в душу. В детстве, когда мы были не такими закрытыми, мы пытались заплакать на виду, сделать так, чтобы нас заметили. Заметили, что нам больно. Сейчас же мы пытаемся плакать только ночью, тихо и беззвучно, глотать горечь, что накопилась, плакать незаметно. Чтобы никто не видел, не задавал лишних вопросов. А что изменилось? Ведь на протяжении столетий люди модернизировали технологии производства, меняли взгляды, меняли историю, подтверждали теоремы и тому подобное, но чувства никогда не менялись.
***
Что может чувствовать человек, который потерял свою семью? Когда видел собственными глазами, как стал слабым и бесполезным. И не важно, посвятил ты свою чёртову жизнь тренировкам, или нет — исход за тебя решили давно. Ты как обычно спокоен, никогда не показываешь, что страх всегда живет в тебе. Ведь в подземельях нельзя показать что ты чувствуешь, что тебе страшно. Намного удобнее недовольно и с презрением шикнуть на ублюдков, которые посмели вновь разозлить тебя. В таких местах нужно убить в себе радость, хотя её и быть не может. Грусть, трусость, страх, горечь — всё это можно заменить привычным спокойствием. Оно будет намного выгоднее, намного сильнее. Не показывать никому, насколько тебе отвратительно, чтобы больше никто не понял, когда тебе больно. Чтобы больше никто не понял твои слабые места. И что на земле, вверху, где спокойно, что в подземельях, всё ещё продолжается игра на выживание. Только вот в последнем люди, если их можно назвать таковыми, никогда не почувствуют, что можно поддаться эмоциям, хоть раз в жизни заплакать незаметно, ведь дождь скроет за тебя всё, что ты скрыть не в силах. В последний раз ты плакал, когда уронил драгоценную для тебя чашку, за которую работал сутками. За которую подвергал себя опасности, воруя с прилавков счастливых, ни в чём не нуждающихся торговцев, еду. А всё ради чего? Чтобы потом продать его за копейки какому-то несчастному купцу. Ради денег приходилось убивать, уродовать, грабить, жертвовать, ненавидеть, любить. Всё ради того, чтобы потом в итоге остаться ни с чем. Ведь деньги рано или поздно кончаются, заставляя вас повторять этот круг, полный ненависти и презрения, действий. Сколько ты раз чувствовал ненависть к себе, пока не получил эту драгоценную, хоть и из потресканного фарфора, заляпанного какими-то пятнами, чашку? Как ты был счастлив впервые в своей жизни улыбнуться, достав её из рваной, но еще похожей на целую, коробку. Только Бог, если он, конечно, есть, видел, как ты улыбнулся. Искренне, без никаких лживых взглядов или чувств, ощутить как впервые на твоем лице приподнялись уголки губ. Как сквозь маленькие, потресканные губы, показались полувыбитые зубы. И как бы это отвратительно не выглядело, ты всегда пытался чистить их, ухаживать за ними. Убрать хоть какую-нибудь грязь из своей жизни. И только Бог видел твоё лицо, в котором гасла последняя надежда, когда сделанная в тонком слое керамики ручка, которая мгновение назад была прикреплена к самой чаше, осталась в твоих тонких, бледных от того, что ты давно позабыл что такое солнечный свет, пальцах. Только Бог видел, как вместе с посудой разбились твои последние сожаления, как счастье, которое было мгновение назад, исчезло. Как единственный раз за свою жизнь ты разрешил улыбке мелькнуть на твоем лице, и как пожалел после. Больно. Только Бог видел как ты рыдал, когда твое сердце сжалось от досады и разочарования. Было слишком больно, чтобы молчать. И вновь ты принимал новые, немного отчаянные попытки ощутить что-то новое, нечто не похожее на другие чувства, действия ради тех, кто стал тебе семьёй. Для Фарлана и Изабель ты ввязался во всю эту кучу мерзкого круга лжи, для того, чтобы они были счастливы, раз у тебя не вышло. Ведь так не хотелось больше видеть на том сестринском лице привычных слёз, от которых взбухала кожа возле глаз. Ей было это не к лицу. Не хотелось слышать того необычного молчания Фарлана, который всегда мог поддержать или помочь, но только не тогда, когда вместе с поддержкой скрывал и слёзы. В тот день все было как всегда, и казалось бы тебя никогда не удивляли такие вещи, как перемены в жизни. Как всегда. Только вот дождь ты увидел, наверное, в первый раз в жизни. Что ты чувствовал в первые минуты? Напряжение или восторг? Понимал ли ты, что было общего? Твоя душа — как разбухшая от долгих дождей большая река. Поток поглотил всё, что было на земле, не оставив ни знака, ни указателя, и несётся куда-то в темноту. А дождь, не переставая, льёт и льёт над рекой. Ощущение капель на коже, они словно холодный лед неприятно капали на лицо, вызывая фриссон. Наверное, если не показывать человеку счастливую жизнь, он будет думать и надеяться, что счастлив. Ты почувствовал тогда, с ветром несясь сквозь леса и поля, что такое свобода? Ты сделал всего лишь один глоток, но уже был привязан к этому чувству. Наверное было больно осознавать, что больше ты этого не увидишь. Жизнь за стеной подобно сну, она показывает тебе маслом написанные картины, проводит в свои галереи небытия и словно говорит: «Вот, смотри, ты этого никогда не получишь».***
Что? Снова что-то заставило твоё покрытое мхом сердце снова забиться? Или во всем виноват дождь? Почему ты остановился? Ты вновь боишься выбрать, даже семья заметила, что тебе страшно. Пришло их время успокоить тебя. Тебе нужно решить, сейчас же, ты должен доверять им, должен! Закрой глаза, капли попадут в глазное яблоко, будет больно. Не нужно сожалеть.Доверься.
Тебе пришло время вернуться. Всё, всё закончилось. Твоя чаша разбилась вновь.
Плачь, никто не заметит, больше не стоит скрывать, дождь всё смоет. Больше не осталось того, кому не всё равно. Плачь за вас троих. Будь готов, что тобой воспользуются, сейчас, когда ты ослаб, ты беспомощен. — Леви! — ты слышишь стук лошадиных копыт, ненавидь их, люди спасут тебя. Никто тебе не поможет, ты сам ввязался в этот круг, только ты виноват. Это ты убил их, не пытайся найти себе оправдание. Только ты отвечаешь за свой выбор, решил только ты. Теперь ты одинок. — Только ты уцелел? Эти останки титанов…Больше никогда не увидишь их. Никто и не узнает о их смерти, они умерли как все.
Эта ненависть к самому себе съедает тебя изнутри. Ощущение, что ты лишний не покидает ни на минуту. Люди общаются с тобой лишь для выгоды. Ты ради этих существ делаешь многое, а в ответ получаешь лишь спасибо, да и то в редких случаях. Тебя прячут на антресоль, на всякий случай, и забывают. Это похоже на пытку. Ты знаешь, что никто не придёт на помощь. Легко обвинить в этом общество, но сложно признать, что во всём виновен ты сам. Признай, лучше тебе вернуться туда, в этот чёртов легион. Ты больше не хочешь играть в игру на выживание, у тебя есть шанс отомстить. Они бы не хотели видеть, как ты останавливаешься на своей дороге, живи ради мёртвых. Уж лучше быть бок о бок с тем, к кому питаешь неприязнь, чем быть с тем, кого ты ненавидишь сейчас больше всех. Беги от себя.***
Чернила скоро закончатся, а это значит, что тебе вновь придётся ехать в этот чёртов город полдня, ради табака и чернил для докладов. Как же достало это всё: пачками переводишь бумагу, хотя эти доклады даже никем не читаются. Приличие, только редкий стёб спасает. Уже даже смирился с тем, что умрёшь так, как и они. И как бы тебе не хотелось забыть или хоть на минуту не думать о том, как тут холодно, в личном кабинете, в котором никогда не будет никого, кроме тебя, — ничего не выходит. Закинув ногу на ногу, сидишь, облокотившись рукой о стул, даже почти не волнуешься перед самым важным событием в истории разведки — отстаиванием надежды в чёртовом суде. Один час. Остался один час до того, как он вновь услышит скрип половых досок в коридоре, по которым громко, по направлению к двери, будут шагать командорские сапоги. Опять эта тошнотворная официальность, фамильярничество и лживые голоса, скрывающиеся под масками справедливых людей, которые показывают своё истинное ''я'' только тогда, когда появляется кто-то омерзительнее, властнее и богаче. «Была бы моя воля, я бы самолично избил их всех вместо того парня» — мелькает у тебя в голове после того, как ты в сотый раз перечитываешь досье мальчишки. Ты ведь догадываешься, что этот план Эрвина может не увенчаться успехом, а что, если после такой попытки в парне родятся первые зачаточные мысли о мести? Первые сомнения, а стоит ли быть бок о бок с тем, кто больше не сможет воспринимать тебя как человека? Эрен Йегер. Сколько раз сомнения терзали твою голову? Для чего разведке все эти попытки и вера, когда и сам парень может действительно безоговорочно предать. Как можно доверить судьбу человечества тому, кто до конца ещё не испробовал на языке вкус человеческой грязи. Ведь их мир, это история о том, что главные враги человечества — люди. <Доверься.
Ты стал возле окна, сегодня довольно сыро, наверное, будет дождь. Тогда он омоет вновь все дороги, по которым когда-то ступали сапоги мёртвых, отдавших свои жизни ни за что, солдат. Ты ведь много раз задавался вопросом, что будет, если человечество не проиграет? Победой это будет назвать тяжело. Уж слишком много жертв, чтобы пировать. Наградят ли их успехом, или же забудут, как и мертвых, чьи тела даже никто не видел, людей. Правительство сдвинет корпус, ведь тогда он будет не пригоден. Востребовательными будут уже совсем иные профессии. Есть ли такие же люди или племена, там, за стенами, которые тоже отчаянно сражаются против гигантов? Вздох. Ты так устал, Ривай. Знаешь о проигрыше, уже даже не надеешься хоть на малейший шанс, ведь всем в разведке несвойственно мечтать. Ты ведь ещё не встречал того человека, который мог бы грезить о победе, увидев все поражения собственными глазами. В двадцати метрах от тебя послышался стук каблуков. Пятнадцать… десять… пять… — Ривай, время, — Смит четко и тихо оповещает о том, что пришло время что-то менять, пришло время опять дать кадетам не бессмысленную цель на победу. Развернувшись, отходишь от окна, но, перед тем как покинуть помещение, бросаешь взгляд на приоткрытую шторку окна. Начался дождь.***
Что же заставило твоё сердце ожить? Что? Теперь твоя грудная клетка стала подниматься чаще и быстрее, словно после длительного тяжелого бега вокруг штаба. Я слышу, как сердце ломает тебе ребра, пропуская удары через всё тело. В тихом, пустом, можно сказать, помещении, это слышится как эхо. Почувствовал себя живым, как тогда, когда первое свежее дуновение ветра коснулось тебя во время первой, самой трагичной твоей вылазки за стены. Все думали, что ты уже мёртв, Ривай. Протягиваешь руку в пустоту, словно желая коснуться чего-то, вспоминаешь со страхом на глазах такой же свой взгляд серых, подобно серебру, глаз. Только в этих уже есть всё, что тебе тогда не хватало. Ты ведь поручился за него не только потому, что он надежда человечества, не потому, что приказали, или это была обычная необходимость, не так ли? Мы часто помогаем другим, когда у нас самих проблем больше, чем у остальных вместе взятых. И это происходит не потому, что мы хотим внимания или уважения, дело в том, что мы хотим помочь себе. Словно тебе дают шанс, дают перевыбрать вариант ответа, а ты ожидаешь результат. Это ведь вторая попытка, вторая попытка выиграть. Это ведь и твоя надежда, личная. — Прекрасен, — шепчешь губами в пустоту. Что же именно ты вспоминаешь? Хочешь рискнуть, потому что сейчас сам напоминаешь тебе тех самых солдат, в которых никогда сам не был, только лишь из мотивов убить. Но это было другое. Теперь ты сам почувствовал этот одновременно мерзкий и великолепный запах веры, из-за которой на кон ставишь больше, чем имеешь. Ты ведь нашёл то, что искал, не так ли? Это больше, чем просто вдохновение и лучше, чем помощь — второе крыло. Попробуешь на вкус, не боясь послевкусья?Доверься.