Часы отбивают...

Часы на стене отбивают чуть слышно шесть, а он и не думал ложиться спать. Он злобный волшебник... Таких в этом мире не счесть, так всех называют, кто добрым не может стать. Ещё бы, не добрый — несчастных пытает зверей, и дикие те превращаются в верных ему друзей. В округе все ропщут: «Откуда подобная власть? Ну что за напасть, того и гляди — выдрессирует людей...» Часы на стене отбивают двенадцать раз. Он занят работой. Работает чародей на самых обычных, но очень богатых людей. Но с бедняков не сводит опасливо глаз: он знает, что стоит боятся таких, как они. Захватят, и свяжут, и крикнут ещё — «гори». Что взять с суеверных и глупых народных масс. Он сам был из них... но всё же совсем другим. И ум однажды от голода его спас, и хитрость спасла однажды от нищеты. Часы на стене отбивают неспешно три. А чародея недавно нашла напасть: у богатея на привязи нежная фея, а он, так как зло, не будет её спасать. Да стоит ли дело, подумаешь, чья-то прислуга. Её поддержать готова всегда подруга, да и недавно какой-то лопух решил приподнять упавший уже было дух. Ему всё равно. Что сплетни ещё собирать? Одна лишь беда — не может понять, откуда в мозгу гудит мысль, словно муха: схватить эту нищенку, в тёплые страны забрать? И вот чернокнижник ужасно дрожит от испуга, как глупый мальчишка. Как самый обычный пацан. Как так получилось, что слушает голос в пол уха? И сам признаётся — под женские чары попал. Часы на стене отбивают уныло шесть. Спаситель нашёлся, тот самый, что тёрся здесь. Он ей беззастенчиво сам предложил удрать, тогда же часы только отбили пять. Теперь чародей не может себя сдержать и сам вознамерился фею свою поймать. Часы отбивают, а он только начал играть. Как злая орлица, она начинала клевать, теперь же голубкой несётся в руки к нему. Пусть хоть бы и так, а чары развеет к утру. Ещё не хватало, чтоб мага сгубила страсть. Часы отбивают девять; лишь полпути прошла ещё стрелка, а маг — уже полный путь. Он мир непокорный решил обмануть и горькой отведать тьмы. Да что там, он знает давно свой предел. Во мраке обледенел, и нрав стал уж слишком крут. И с горечью понял тут, что утра уже захотел, но тени только длинней, и сумерки только грядут, и люди его клянут, и брат его, но не друг, на мрак его прилетел: «Устроил тут беспредел! Ты безответственный плут!» И люди, как мухи, мрут в пределах его сетей, он самый несчастный злодей. Он самый несчастный паук, который сам себя съел. Часы бьют двенадцать раз, а фея не сводит глаз с несчастного дурака, она его любит пока. Он тоже. Потом забудет, и, думается, не будет от этого ему хуже, а фее он был не нужен, пусть помнит. Хотя бы она. И стрелка едва переваливает за час, когда исчезает тепло её добрых глаз. Как он и знал. Он всё наперёд предсказал. Он тут же начнёт рассказ, о том, как не он её спас и худшим пришлось ему стать из людей. Со всем согласится злодей. Пусть раз будет честен с ней. А в два: пустыми, как бельма, станут его глаза, и он позабудет всё как ужасный сон. И где-то родится волшебник. Не злой. Не он. Часы отбивают беспечно три. У феи тоскливо всё стонет внутри от сказанной правды, от новых-забытых истины лишь частиц. Злодей был получше иных положительных лиц, но догонять не стала бы. Не она. Часы отбивают... Так важен для феи счёт. Однажды в двенадцать маг снова её найдёт.