Vincere morbo

Ключи: Канцлер Ги - "Брат, мой брат" , "Duo Angeli" У Рейстлина очень слабое здоровье. Подорванный многочисленными болезнями иммунитет, ослабленный от рождения. Ослабленный настолько, что если кто-то, проходивший мимо него, случайно чихнул, в восьми случаях из десяти через пару дней молодой маг сляжет с простудой в постель. Карамон заботится о брате, как иная мать не заботилась бы о своем ребенке. В ответ на заботу он получает разве что раздраженные колкие взгляды брата да резкие отталкивающие слова. Но привычный к подобному поведению со стороны близнеца, Карамон лишь пропускает все мимо ушей, ни на минуту не прекращая трепетно заботиться о Рейсте. Когда проявляются хоть слабые признаки развивающейся болезни, он уже точно знает, что делать. Конечно, уговаривать Рейста отвлечься хоть ненадолго от работы бессмысленно – тот лишь отмахнется, даже не удостоив взглядом. Карамон не раз и не два обнаруживал брата спящим на ворохе пергаментов и с высокой температурой. Только после этого, проснувшись в своей постели, молодой маг соглашался с тем, что, возможно, стоит начать лечение, хоть и не без свойственных ему резких язвительных возражений. *** В этот же раз все начиналось иначе и было, несомненно, куда хуже. Карамон, вернувшись под вечер домой, застал брата лежащим в постели, что не могло не насторожить. Обычно какой бы высокой ни была температура, какой бы сильный кашель ни душил Рейстлина – он никогда не отвлекался от своей работы до тех пор, пока Карамон чуть ли не на руках отнесет его в кровать и не даст усомниться в том, что не отстанет, покуда Рейст не поправится. Решив не тревожить брата и до поры до времени не спрашивать его, что же случилось, Карамон отправился за лекарством к Безумной Мэггин. Не успел он еще приблизитсья к стоящему на окраине Утехи домишке, а старуха уже стояла у калитки с чем-то в руках. - Я знаю, зачем ты пришел ко мне, Карамон Маджере. Вот, возьми это. И в этот раз как следует присмотри за своим братом. Нельзя допустить, чтобы с ним что-то случилось, - Карамон не успел даже рта раскрыть, как у него в руках оказалась склянка с настоем ивовой коры. Безумная Мэггин искривила рот в подобии улыбки и подмигнула ему, парень же смог только кивнуть ей в ответ и поспешил вернуться домой. Старуха как будто бы знала заранее, что он придет и зачем придет. Но как, откуда? Не удержавшись, Карамон на ходу оглянулся – Мэггин все стояла у калитки и неотрывно смотрела ему вслед. Она еще долго неподвижно стояла, провожая Карамона взглядом. Лишь когда он исчез из ее поля зрения, она побрела по узенькой тропинке к дому, тихо бормоча под нос: «Помолись Богам, в которых веришь, Карамон Маджере. Помолись за своего брата». В этот раз болезнь протекала тяжелее, чем обычно. Жар если и спадал, то ненамного, и меньше, чем через пару часов возвращался с новой силой. Карамон старался ни на секунду не отходить от брата, каждый раз судорожно вздрагивая, слыша, как глухой жуткий кашель раздирает и душит Рейста. Двое суток близнецы не могли сомкнуть глаз, двое суток просидел Карамон у постели брата, двое суток Рейстлин метался в бреду, едва ли не теряя сознание. На третью ночь над Утехой разразилась ужасная гроза. Несмотря на то, что в комнате было нестерпимо душно, Карамону пришлось закрыть окно, чтобы его не разбило ветром. Тяжело вздохнув, юноша подошел к постели брата. Тот лежал на спине, закрыв глаза, немного запрокинув голову, чтобы легче было дышать. Его грудь вздымалась неравномерно, дыхание было поверхностным, частым. Расплескавшиеся по подушке и плечам длинные темно-каштановые волосы и вспыхивающие то и дело ярко-алые пятна нездорового румянца контрастировали с мертвенно-бледной кожей юноши; в неверном свете вспыхивающих каждую минуту молний молодой маг казался похожим на бестелесного призрака. Карамон тихо подошел, стараясь не потревожить тот зыбкий, чуткий сон, больше похожий на забытье, только-только принявший совершенно обессилевшего близнеца в свои объятия. С болью в груди он смотрел на исказившиеся от страдания черты лица Рейста, кажущиеся более острыми, чем обычно, будто бы он уже мертвец. Все его лицо покрылось испариной, ко лбу и щекам пристали чуть вьющиеся прядки. Предельно осторожно Карамон убрал их с лица брата, после чего коснулся его лба, но тут же с ужасом отдернул пальцы. Рейстлин горел, жар еще никогда не был таким сильным. Кулаки стоящего у кровати юноши сами собой сжались, да так, что побелели костяшки пальцев; Карамон сжал зубы, чтобы только не застонать от бессилья. Он вынужден был смотреть, как его брат умирает в агонии, не в состоянии помочь. Лекарство закончилось, а выйти на улицу сейчас не рискнул бы и самоубийца. Карамон бы рискнул, пошел бы, но вдруг что-то случится с Рейстом во время его отсутствия? Вдруг он, Карамон, не вернется? Кто тогда позаботится о слабом, озлобленном на весь мир из-за своей слабости маге? Уж лучше он останется здесь – тогда есть хоть какой-то шанс, что все обойдется. А уйдет он – неизвестно, что будет с обоими, и счастливый исход станет весьма сомнительной лотереей. Это Карамон осознавал со всей ясностью, но помочь брату в таком случае он никак не мог, и это лишь сильнее распалило его мучения. Единственное, что оставалось – ждать. Ждать и молиться Богам, в которых Карамон Маджере, можно сказать, и не верил. Из тяжелых грузом навалившихся на него раздумий его выдернуло прикосновение. Чуть вздрогнув от неожиданности, юноша взглянул вниз. Длинные, бледные и тонкие, словно соломинки, пальцы Рейстлина слабо коснулись его запястья. Юный маг с трудом приоткрыл глаза, и в свете вспыхнувших молний Карамон разглядел в них лихорадочный блеск. Раскат грома, по силе своей сравнимый с артиллерийским залпом, заставил тело Рейста вздрогнуть и забиться в недолгом припадке. Карамон упал на колени перед постелью брата, с горестью и болью вынужденный смотреть, как хрупкое тело близнеца насквозь пробивает судорога. Приступ прекратился быстро, но теперь лицо мага исказила гримаса боли, прежде чем он снова открыл глаза. - Карамон… Останься… со мной… - юноша без труда различил слабый, ее слышный шепот в шуме капель, с гулом падающих с неимоверной высоты небес, прежде, чем достигнуть грешной земли, сталкивающихся с преградой из густой изумрудной листвы. Карамона немного насторожило сказанное братом – во время болезни Рейстлин всегда грубо выгонял брата из комнаты, говорил с ним еще более резко и язвительно, стараясь скрыть за оскорблениями свою слабость, нежелание того, чтобы его жалели. Но сейчас бы Карамон не оставил близнеца, даже если бы тот отрекся от него. И уж тем более, раз сам попросил остаться. - Я здесь, Рейст. С тобой. Я никуда не уйду, - тем же шепотом последовал ответ. Карамон сел на кровать у изголовья брата, и, опершись спиной на стену, положил его голову к себе на колени. Всю ночь маг метался в бреду. Не было обычного кровавого кашля, не было колких замечаний в адрес брата и грубостей на его счет. Жар был настолько сильным, что у Рейстлина начались галлюцинации. Воздух, казалось, обрел массу, и с силой давил на грудь, лишая возможности сделать вдох. Ему казалось, что сами Боги магии спустились со своих небес, приняв человеческий облик, и стоят сейчас перед ним. Он хотел протянуть им руку, но не смог даже пошевелить ей. Хотел заговорить, но губы не случались, ни слова, ни звука не слетело с них. Боги стояли перед ним, все трое, и выглядели крайне недовольными. Выражение лица Солинари было сочувствующим и жалостливым, Лунитари – высокомерно-холодным. Нуитари растворился в полумраке комнаты, словно бы сама Тьма обрела смутные очертания, от него веяло жутким холодом. Его лица не было видно, но Рейстлин знал – глаза Бога, коему поклоняются маги Ложи Черных Мантий, глядят на него испелеляюще яростным и презрительным взглядом. Боги говорили юному магу, что тот разочаровал их, не оправдал возложенных надежд, предал их доверие, и будет гореть и умирать от холода во тьме до скончания веков. Страдание Рейста было так велико, что даже созданная сознанием иллюзия то и дело теряла свои очертания, становясь клубком темных крупных мазков и звуков. Несколько раз он возвращался к действительности на несколько кратких секунд, и с мольбой в глазах устремляя взгляд на брата, со слабой попыткой схватить его за рубашку, тихо стонал: «Спаси меня брат... спаси из этой тьмы... спаси…» Снова и снова теряя сознание, снова и снова возвращаемый болью в столь жестоко обошедшийся с ним мир. Карамон никогда и ничего не боялся больше, чем за жизнь и рассудок близнеца в эту ночь. Он боялся, что у брата могут начаться такие же припадки, как были у их матери. Всю ночь Карамон гладил Рейста по длинным шелковистым волосам, пытаясь успокоить, хоть как-то облегчить незавидную участь, выпавшую на долю мага. Он, не задумываясь, готов был поменяться с братом местами и стойко вынести всю боль, если бы кто-то предложил ему такую сделку. Он был готов даже умереть, если бы это спасло Рейста, но Карамон отгонял эти мысли прочь – он не может оставить его одного, он обещал. Оставалось лишь ждать. Молиться забытым Богам. Лишь под утро молодой маг затих и провалился в липкую тревожную темноту нервного сна, который бывает лишь перед рассветом. Гроза кончилась. Небо до самого горизонта было затянуто темным жемчужно-серым шелком и казалось совершенно обычным – словно и не было ничего ночью, лишь еще одна невероятно реалистичная иллюзия. Осторожно переложив голову брата на подушку, не потревожив зыбкого объятия сна, Карамон подошел к окну, бесшумно распахнул его. Упругая струя прохладного свежего воздуха рекой хлынула в комнату, разгоняя духоту, с которой отступили и все наваждения минувшей ночи. Чуть поежившись от резкого порыва ветра, Карамон вернулся к постели близнеца. Молодой маг дышал ровно, но с явным усилием, с его приоткрытых губ слетали едва различимые стоны. Исчез нездоровый румянец, кожа уже не была оттенка мокрого мела. Кризис миновал, все страхи позади – Карамон с облегчением выдохнул, и, осторожно наклонившись, коснулся губами лба Рейстлина. Жар спал, можно было ни о чем не волноваться. И, впервые за все то время, когда они были неразлучны, Карамон наклонился еще чуть ниже и позволил себе поцеловать брата в губы. Тонко очерченные, бескровные, обветренные губы Рейста встретились с губами близнеца – мягкими, красивыми. Карамон сразу же пристыдил себя за то, что сделал, но не пожалел об этом. От поцелуя Рейст не проснулся, но, кажется, стал дышать немного спокойнее. В комнате стало холоднее, но Карамон не стал закрывать окно, решив, что так будет лучше. Он валился с ног от усталости, но не мог позволить себе сейчас оставить брата, даже отойти от него на несколько шагов. Стараясь быть осторожным, он бесшумно лег на край кровати рядом с братом и, мягко обняв его за плечи, накрыл их обоих одеялом. Карамон никогда не мог выразить всей той нежности к брату, что переполняла его изнутри, и не мог не воспользоваться шансом отдать брату хоть часть своего тепла. В первый раз за три беспокойных, тревожных дня, близнецы наконец смогли спокойно заснуть. *** Рейстлин проспал весь день и всю ночь и пришел в себя только на утро пятого дня. К концу недели он уже был здоров, хоть и чувствовал себя ослабленным и уставшим. Что-то незримо изменилось в юном маге. Он уже не был так груб с братом; хоть раздражительность из его ответов и замечаний не ушла, она уже была не так ярко выражена, была лишь отголоском въевшейся привычки. К заботе со стороны Карамона Рейст начал относиться несколько спокойнее, к тихой радости близнеца. Конечно, молодой маг не мог точно знать, что тогда произошло под утро, но кто знает… Спустя пару недель после болезни братья сидели у камина на кухне, увлеченные беседой. Они редко ели вместе, а если и так, то почти всегда молчали. Карамон был счастлив возможности поговорить с братом и старался ничем не вызвать его недовольства. Рейст говорил вполне охотно, но было заметно, что думает он о чем-то совершенно другом. Карамон, решив не мешать ему своими разговорами, хотел уйти, оставив его наедине со своими раздумьями, но, засмотревшись на огонь, танцующий в камине, неловко споткнулся. Он уже был готов упасть, но Рейст неожиданно схватил его за руку, потянув на себя. Карамон боялся, что брат не удержит его, но тот устоял. Восстановив равновесие, юноша с восхищением взглянул на брата. Две пары глаз трудноопределимого цвета несколько мгновений неотрывно глядели друг на друга, после чего Карамон притянул близнеца к себе, заключив его в свои объятия. Почти сразу он не без грусти подумал, что сейчас Рейст оттолкнет его, как делал всегда, окинет злым взглядом, и все снова вернется как было. Но после небольшой паузы тонкая, слабая рука мага несмело обвила талию Карамона. Последний чуть не вздрогнул – до того неожиданно было прикосновение, - и с теплом подумал, что Рейст просто не хочет показывать того, что брат ему нужен и важен, не хочет казаться уязвимым и слабым. Если ему так удобно – пусть все останется, как есть, но он, Карамон, теперь точно будет знать, что Рейстлин чувствует к нему. Продолжалось это совсем недолго. Через пару секунд Рейст мягко высвободился из объятий брата, всем своим видом пытаясь показать, что этим не хотел обидеть его. И Карамон, конечно же, все понял без слов. Он всегда точно понимал, чего хочет его близнец, пусть и не всегда показывал, что понимает. Что-то невнятно сказав, он вышел из комнаты, через плечо бросив взгляд на Рейстлина, наблюдающего за тем, как от быстрых красно-золотых языков пламени отрываются и, поднимаясь вверх, тают алые искорки, отражаясь в зрачках молодого мага. «Как же я все-таки люблю тебя, Рейст. Если бы ты знал», - с зашкаливающей нежностью тихо произнес Карамон. Может он и не был особенно умным, но точно понимал, что отношения между ними никогда не станут такими, как он бы хотел. Даже сейчас заветные слова, что как золото можно сжать в горсть, молодой маг не услышал и не сказал.