The Crow, The Owl and the Dove

Это было в ночь с воскресенья на понедельник. Тогда небо заволокли свинцовые тучи, словно прижимающиеся к земле от тяжкой ноши. А в воздухе было то затишье, что настораживает. Такое, словно местность находилась в «глазе тайфуна». В этот короткий период вокруг все тихо. Но тишина эта угнетающая. Дождь рухнул резко, громыхнув всей волной по земле. Видимо тучи все-таки не выдержали, разразившись обильными рыданиями. Неприятная погодка. Дино, сидя в своей келье, тихо молился. Он любил молиться, любил помогать. Это заставляло сердце петь. Ведь если уверен в светлом будущем, а другого быть не может, если веруешь и молишься Господу, то и жить становится приятней, спокойней и как-то осмысленней. Живешь, чтобы веровать, веруешь, чтобы жить. Первый стук в дверь, тихий и осторожный, словно проверяющий дверь на выносливость, Дино не услышал за шумом дождя, весь погруженный в свои молитвы. Но стук более настойчивый он заметил, вздрагивая от неожиданности. За дверью стоял мальчик. Хотя нет, скорее нет, юноша. Высокий, черноволосый. С самыми потрясающими на свете глазами. Внимательными, чуть прищуренными. Он напоминал ворона. И этим сходством и привлекал, и отталкивал. Возобладало любопытство. И Дино непременно начал бы знакомство. Но тут верх взял здравый смысл. А он, уже отчаявшись быть услышанным, лишь бубнил, что прекрасное видение, если оно хоть чуточку реально и осязаемо, вымокло и нуждается в тепле. Так что Дино, совершенно забыв, что ночью чем-то прекрасным ходит только нечисть, впустил незнакомца внутрь. И тут же возблагодарил Господа, что келья была маленькой и тесной. Брюнет тем временем прошел к скромному, но уютному огню, как-то по-птичьи встряхивая мокрыми волосами. А священник, прикрыв дверь, как завороженный глядел на неведомого Ворона. -Откуда ты? – попробовал хоть что-то узнать Каваллоне. Придвигаясь ближе. -Неважно, - это было похоже на легкое пренебрежение. -А как здесь оказался? -Неважно. -Зовут-то тебя как? – совсем отчаявшись выведать хоть что-то, едва не застонал блондин, ожидая очередное «неважно». -Хибари, - чуть подумав, ответил юноша, наблюдая за пляской огня. -Хибари, может, ты голоден? – участливо, с плохо скрываемой заботой. Маленькая победа. -Уже нет, - сказал, как отрезал. Холодно, четко. И где таких штампуют? Ох, нужно молиться, чтоб это был единичный экземпляр. На этом вопросы закончились. И если бы огонь смотрел на Дино, то эти «поглядушки» можно было бы назвать любовным треугольником. За окном шумел дождь, а в комнатке настала буквально могильная тишина. За первые минут пять Каваллоне понял, что этот Ворон держит дистанцию. Не дает приближаться. Но, Господи, как он был величав! Хотелось заглянуть в эту душу, узнав всю ее гордость. Ворон не позволил себя коснуться. Такая недотрога. Правда, обнажившиеся клыки заставили отшатнуться. Но брюнет их лишь облизнул, пряча за бледными губами. И нельзя сказать, что быть вампиром плохо. Но голод. Холод. Проклятье. -Я грешен, святой Отец, - голос несколько меланхоличный. Причем фраза настолько удивительная и не вписывающаяся в образ грешника-нечистого, что Каваллоне поднимает на него шоколадные глаза, словно школьник перед разгневанным учителем. Да, Каваллоне, не фальшивь, в хоре церкви это делать нельзя, палкой ведь бить будут. А Хибари все так же смотрит в огонь, не отрываясь. Дальше все происходит как-то не так. Обычно нужно перекрестить и помолиться, после чего наступает «Я отпускаю тебе грехи твои, дитя, ступай с Богом». А здесь. Дистанция была резко сокращена до интимно близкой. Но при этом сохранялось ощущение той непреодолимой пропасти. А Ворон не отходит, даже взгляда не переводит с огня. Удивительный. Мягкие губы касаются чужих, холодных. И руки машинально скользят по талии. И ведь вроде не должно быть так. Но так происходит. Он, Хибари, может дать Дино лишь вечную охоту. Проклятие и падение. Но блондин не возьмет. Лучше согрешить, но ничего не взять. Лучше любить лишь одну ночь того, кто запал в душу, а после всю жизнь замаливать этот сладкий грех. И пытаться изгнать воспоминания о хладном теле, прижимающемся к его груди, тихие вскрики и томные глаза. Ведь есть Святое Писание. И Дино будет молиться. За Ворона и за себя. Ведь душу не может забрать Лукавый. Этого ему не забрать. Хибари ушел. К утру, за час до ранних петухов. Когда дождь закончился. Он снова по-птичьи тряхнул головой, словно сгоняя томность. Ворон на то и Ворон. Ему нужна кровавая пища, ему нужен ветер в черных перьях. А Кее нужна кровь. Не любовь. Может, легкая привязанность, которая ни к чему его не обяжет, но будет приятно согревать. Не любовь. Не вера. Не невинность. Его существо – гордость. Он гниет изнутри, он грешен. Ему не нужно чужих молитв и слов. Но ведь Дино не чужой. -Да простит тебя Господь, дитя. Как я прощаю, - последние слова Дино в след вампиру. Тот фырчит, исчезая в дымке. Он вернется. Если захочет. Ведь он такой гордый. Если захочет.