Faber Drive - You And I Tonight
- У тебя руки воском пахнут. - Это все свечи.
- Какие св... - Майки опустил ладони с глаз Дона, и гений замер на пороге, распахнув от удивления глаза. Восторженное "Вау!" было единственным, что крутилось в его голове в данную секунду, и другие эмоции были бы либо излишними, либо неискренними. Вся комната удовлетворенно ухмыляющегося позади Микеланджело утопала в десятках крошечных огоньков свечей, чьи блики размазывали по стенам нечеткие очертания мебели и немногочисленных мелочей, расставленных на полках. В воздухе пахло воском и слышались тихие, едва долетающие до чуткого слуха братьев потрескивания тонких фитилей. Майки аккуратно протолкнул старшего внутрь и прикрыл за собой дверь, от чего спальней овладел мягкий полумрак. - К чему такие неожиданности, Майк? - тихо спросил Дон и довольно съежился, ощутив легкий поцелуй в висок. - Я кормил тебя обещаниями неделю, ждал твоего выздоровления, и теперь могу наконец-то побыть с тобой безо всяких вмешательств со стороны остальных, - голос Майки снизился почти до шепота, загадочным эхом раздававшегося в ушах Дона. - Будешь? - младший протянул гению огромное зеленое яблоко и тихо рассмеялся. - Ты совсем не романтик, - Донателло откусил небольшой кусок и повернулся к Майки, с чьего лица до сих пор не исчезла привычная радостная ухмылка. Младший пожал плечами и обхватил тело Дона руками, уложив голову ему на плечо. - А ты имеешь об этой самой романтике какое-либо представление, да? - Микеланджело отгрыз добрую половину яблока и нарочито звонко принялся жевать его у Дона над ухом, с упоением слушая, как мастер бо раздраженно фыркает. Порой ему нравилось доводить кого-то из братьев (в частности, Рафаэля, который чересчур забавно приходил в неописуемую ярость), чьи "слабые места" он знал назубок, только если обычно мастер нунчак делал это из ребяческого озорства, то сейчас он больше пытался скрыть свое настроение, направленное на что-то более нежное, чем дурачества, потому что не хотел раньше времени смущать Дона. Хотя, гений и без того уже успел несколько растеряться под ненавязчивыми прикосновениями младшего. Майки доел оставшуюся половину яблока, добросердечно отданную ему Доном, и устало вздохнул, отстраняясь от задумавшегося старшего. Внезапно надетые на голову наушники вырвали его из размышлений и заставили поднять глаза на Микеланджело, который подключал к своему плееру еще одни такие же. - Потанцуешь со мной? - мастер нунчак протянул свободную руку Донателло, пальцами второй нажимая кнопки на крошечном гаджете. - Поскольку Рафу и Лео это может показаться более чем любопытным, а их нахальные лица я видеть в дверном проеме не хочу, такая мера предосторожности, думаю, вполне сойдет. Дон заулыбался еще шире, сжимая ладонь Майки в своей, и приблизился как можно ближе к младшему, чтобы обнять его за плечи. Мастер нунчак нажал последнюю кнопку, запоздало предупредив, что под эту песню "не очень-то и удобно танцевать", и прикрепил плеер к поясу.Tonight a candle lights the room, Tonight it's only me and you*
То, как эти двое неуклюже кружились по комнате, было крайне трудно назвать танцем, но ни Дон, ни Майки не обращали на это внимания, смеясь друг другу в лицо и пряча глаза от непонятного смущения. Им было вполне достаточно той поразительной близости, которой они были фактически лишены всю прошедшую неделю, того времени, которое они могли потратить только на двоих и ни на кого больше. Это была та самая "ударная доза", упоминавшаяся Доном несколько недель назад, только имевшая, разве что, гораздо более приятные последствия.Your skin like gravity Is pulling every part of me, I fall, you and I collide**
Ноги Майки предательски путаются друг о друга, раз, другой, третий, и в конечном итоге мастер нунчак падает, увлекая за собой растерявшегося на мгновение Дона. В последний миг он отталкивает старшего на кровать, чтобы последний не ударился головой об угол комода, и сам едва не промахивается, отпрыгнув в сторону и со смехом упав гению на пластрон. Некоторое время, показавшееся непростительно долгим, они лежат, выпутываясь из смешавшихся в кучу проводов. В какой-то момент Донателло, увлекшийся чуть больше, чем следовало, поднимает глаза, ощущая на себе пристальный взгляд Микеланджело, пронзительный и преисполненный былым озорством. Он не чувствует тяжесть тела младшего, не чувствует сдавливающих голову наушников, в которых по-прежнему громко играет музыка, не чувствует ничего, кроме подрагивающих рук Майки, принявшихся снимать с него мешающую гарнитуру. В конечном итоге Микеланджело бесцеремонно сбрасывает все лишнее с кровати и нависает над Доном, всматриваясь в его лицо, частично покрытое бликами от пламени свечей. Гений, чье состояние в эту минуту было крайне трудно определить, замер, раскинув руки и, словно боясь испортить воцарившуюся тишину, в беспорядке перемешавшуюся с волнением и смущением, несколько непонимающе смотрит на младшего. Майки ждет еще некоторое время, миллиметр за миллиметром приближаясь к лицу Дона, и после осторожно целует, стараясь удержаться на дрожащих от напряжения руках. Донателло не противится, давая языку мастера нунчак свободно рисовать ломаные на небе, и с вожделением сминает горячие, пахнущие яблоком, губы. Микеланджело отрывается, одурманенным взглядом наблюдая за противоречиво сменяющими друг друга эмоциями на лице гения. - Я... - хотел было выговорить Майки, но закончить ему не дали, затыкая очередным поцелуем. Ожидать подобного рвения от Дона мастеру нунчак не приходилось, но оно было настолько желанным и неожиданным, что времени на размышления попросту не оставалось, тем более, в голове словно гулял ветер, выталкивая наружу остатки мыслей. Донателло все еще по привычке цепляется за разум, старается анализировать, думать, сам не понимая, зачем, но с каждым мгновением все больше понимает, что размышления здесь не просто излишни, а даже в какой-то мере убийственны. Ненавязчивые поцелуи, которыми Майки покрывает сначала губы, а затем и шею, ключицы гения, заставляют тело дрожать и даже дергаться, когда прикосновения становятся особенно щекотливыми. Дон не выдерживает больше и полностью поддается младшему, совершенно освобождаясь от ненужных размышлений. Тело гения, по-прежнему предательски дрожащее, словно обдает жаром, заворачивающимся в замысловатый клубок где-то внутри. Микеланджело сваливается с пластрона гения и проталкивает его чуть дальше, на середину постели, чтобы его ноги не свисали с края, а сам снова оказывается сверху, требовательно целуя порядком искусанные губы. Донателло шумно выдыхает, абсолютно затерявшись в собственных эмоциях, переходящих в нехилое возбуждение, которое отдавалось чуть ли не болью внизу живота. Майки ехидно улыбается, чувствуя, как член старшего упирается в его паховые пластины, уже поднывающие от готового высвободиться наружу естества. Он совершенно не осознает происходящего, тем не менее бесконечно радуясь и желая замедлить неистово бегущие минуты хотя бы на мгновение, чтобы запечатлеть в своей памяти по-детски невинное, поразительно растерянное, лицо Дона, который уже неконтролируемо кусает губы и краснеет, не опуская при этом карих, словно подернутых дымкой хмеля, глаз. Дон откидывается на подушку, чуть оскалившись, когда взмокшая ладонь Микеланджело обхватывает его член и, двигаясь медленно, но тем не менее рвано, в такт дыханию самого мастера нунчак, размазывает по всей длине выделяющуюся смазку, массирует набухшую головку, проходясь по щелке пальцами. Сам Майки вслушивается в тихие стоны умника, которые последний пытается хоть как-то сдержать, чтобы не выдать их обоих и не привлечь внимание любопытных старших. - Черт, Майки, - выдыхает Донателло, закрывая лицо руками. От каждого касания его тело рефлекторно толкается вперед, покрывается сотнями тысяч мурашек и то сжимается, то снова раскрепощенно ослабевает, словно огромное сердце, плюющееся раскаленными докрасна потоками закипающей крови. Терпеть бережные ласки Микеланджело, который, видимо, боится зайти дальше, Дон больше не может, и поэтому шепчет что-то несвязное, в чем Майки различает чуть ли не мольбы о чем-то большем. Микеланджело цепляется за бедра старшего и раздвигает их в стороны, устраиваясь в середине и упираясь членом в сжатую дырочку. Мастер нунчак смачивает пальцы, на которых остался привкус воска, слюной и медленно, как можно аккуратнее, стараясь не доставить Дону неудобств, вводит внутрь сначала один, плавно массируя и внимательно наблюдая за мечущимся от непривычных ощущений братом. Когда лицо гения проясняется, а недовольная гримаса сменяется привычной ему полуулыбкой, Майки, все так же осторожничая, вводит и второй палец, растягивая уже почти расслабившиеся мышцы. Дон тихо шипит, зажмуриваясь на несколько секунд, и накрывает лицо подушкой, чтобы заглушить ею внезапно вырвавшийся изнутри стон, когда на месте пальцев оказывается член Микеланджело. Мастер нунчак входит неглубоко, давая старшему возможность привыкнуть к себе, и приподнимает край подушки, рассматривая раскрасневшееся донельзя лицо Дона. Умник смотрит на Майки и, шевеля одними губами, говорит ему "Я люблю тебя". Все еще дрожащие руки мастера бо обхватывают покрытое прозрачными бусинами пота лицо младшего, и Донателло снова целует его, быстро и с толикой особенной нежности. Микеланджело входит до упора, заметно дрожа от волнения и боязни навредить столь чувствительному во всех смыслах гению, и начинает плавно двигаться, не сдерживая уже собственных стонов, из-за которых ему приходится впиться зубами в ладонь, чтобы не закричать на все логово. Все-таки им с Донни далеко до Лео и Рафа, чье желание доказать свои хлещущие через край отношения в последнее время вовсе потеряло все мыслимые границы. Конечно, младшие понимали, что идея вызывающе громко стонать, сотрясая стены, была инициативой Рафаэля, а Леонардо лишь поддавался заразительному поведению темперамента, но повторять их опыт как-то совсем не хотелось. Майки двигается быстрее, упираясь свободной рукой в мягкую, проминающуюся под тяжестью двух тел, постель, а второй скользя по члену Дона в такт движениям бедер. Гений, казалось, вообще не контролирует себя, потому что стонет еще громче, и его голос слышится даже сквозь подушку. Он говорит что-то невнятное, блаженно прикрывает веки и, замечая на себе влюбленный взгляд Майки, снова прячет лицо, заставляя мастера нунчак тихо смеяться. - Я... не могу, - шипит Дон, вздрагивая всем телом, словно пронзенный мощнейшим электрическим разрядом, и с криком, который вовремя успевает заглушить, закрыв лицо ладонями, кончает в руку младшего, через мгновение устало растягиваясь на постели. Микеланджело тоже не может больше держаться, и изливается вслед за гением, целуя последнего в лоб. Майки падает рядом с братом, шумно и часто дыша, и крепко обнимает его, почти не давая возможности пошевелиться. - Я люблю тебя, Донни, - мастер нунчак стягивает промокшую маску с лица гения и откидывает ее куда-то в сторону, губами собирая соленые капельки пота с его щек и заставляя брата смущенно жмуриться от удовольствия. - И я тебя люблю, - запоздало отвечает Дон, когда Майки наконец-то отрывается от него и вжимается носом в его плечо, беззвучно посмеиваясь. - Я знаю, что это все как-то неожиданно вышло, совсем неожиданно, если честно, но я просто хочу сказать тебе, что ты замечательный. Замечательный во всех смыслах. Я даже не знаю, каким образом мне так повезло, - Микеланджело внезапно пробивает на нежности, он говорит быстро, то и дело сбиваясь и задумываясь над следующими фразами. В конечном итоге он останавливается и снова опускает глаза, прикрывая потяжелевшие веки. Дон ничего не отвечает, целуя младшего в куда-то в районе затылка, и молчит, не потому, что ему нечего сказать, а потому, что он в кои-то веки не может подобрать необходимых слов. А Майки и не нужны красноречивые монологи, ему более чем достаточно нежных объятий и скромных поцелуев, ведь получает он это все не от кого-нибудь, а именно от Донни, такого любимого и неповторимого. Майки хочет добавить что-то еще, но слышит лишь умиротворенное посапывание уснувшего гения, тревожить которого в такую минуту было бы кощунством. Мастер нунчак ждет еще некоторое время, пытаясь справиться с поглотившими его сознание мыслями, но у него совсем ничего не выходит, и вскоре Морфей своими нежными прикосновениями помогает ему забыться сном, чутким, но тем не менее полным ярких, окрашенных в многочисленные оттенки перламутра, фантазий.Our eyes close the candle burns away, But I know the fire still remains This love is all we need We fit together perfectly***
***
- Твое постоянное желание закрывать мне глаза отныне наводит меня на определенные мысли, - сонно пробурчал Дон, покорно двигаясь в известном одному Майки направлении - мастер нунчак разбудил его посреди ночи, завязал глаза маской и потащил куда-то на улицу, взвалив на плечо. Конечно, настроения это совершенно не портило, а, наоборот, подзадоривало любопытство гения. - Подожди еще немного, - Майки сделал несколько шагов, проталкивая старшего вперед, а после вернул ему маску на глаза. Нью-Йорк, все еще окутанный в сизые сумерки, готовился к встрече нового дня. Вдали, за крышами невысоких жилых домов, тонкой полосой поднимающегося солнца сиял горизонт, загадочно блестящий и мастерски рисующий замысловатые пастельные пятна на бескрайнем холсте неба. Дон улыбнулся, поднимая голову вверх и разглядывая до сих пор не исчезнувшие редкие точки звезд. Майки тихо подошел к нему сзади, обвивая руками талию, и нежно поцеловал в щеку, укладывая голову на плечо. - Вторая ночь, помнишь? - прошептал Микеланджело, поднимая глаза и с интересом рассматривая постепенно светлеющий небосвод. - Это трудно забыть, на самом деле, - ответил Дон, едва заметно вздрагивая от скользкого ветра, обдувающего кожу. - Ты так и не объяснил мне, что значит твое "забылся", хотя я уверен, что у меня все получилось. - Я был просто влюблен в тебя, Майки, и боялся это принять. Трусливо боялся принять. - Значит, я не ошибся, сказав, что мне удалось-таки вывести тебя из этого ужасного состояния? - Совсем не ошибся. - В таком случае, - Микеланджело снова поцеловал Дона, прижимая его к себе, - ночь пятая, Донни. Они стояли на крыше до тех пор, пока свет блеклого осеннего солнца полностью не осветил постепенно наводняющиеся народом улицы, что-то шептали друг другу, тихо смеялись, плавно покачивались из стороны в сторону, стараясь согреться. Они цеплялись за каждое мгновение, что проносились мимо, увлекаемые шелестом сухих желтых листьев, наслаждались нежностью, которой могли обмениваться ежесекундно. И оба пообещали никогда не забываться, пока у них есть возможность идти по общему пути и растворяться в сотнях тысяч маленьких бесконечностей.What if I stay forever? What if there's no goodbye? Frozen for a moment here in time, Yeah, If you tell me the sky is falling, Or say that the stars collide, The only thing that matters in my life, Is you and I tonight****