Отражение

— Эй, у тебя куртка разодрана. Это вообще твой, можно сказать, спаситель. Понимаешь? Ты помереть мог, мартышка. Филипп зло потряс головой, выгоняя голос, и упрямо побежал вперёд, зажимая на ходу исполосованную стеклом руку. Тусклые лампы над головой угрожающе потрескивали, норовя вот-вот перегореть и оставить Лафреска наедине со своими личными кошмарами, которые были куда страшнее тех, что бродили по здешним коридорам. Со своими кошмарами… и с Кларенсом. Назойливый голос, который становился всё опаснее и опаснее. Несмотря на все эти документы и файлы с информацией о неведомой заразе, Филипп до сих пор не мог точно сказать, что есть Кларенс на самом деле. Он запросто действительно мог быть неизведанным ранее типом вируса, а мог быть и солидной брешью в его больном сознании. Прямо перед ним виднеется металлическая дверь, тускло поблёскивающая в свете фонарика. Учёный подбегает и в порыве надежды дёргает дверную ручку. Годами запертая дверь с трудом, но всё же поддаётся и Лафреск, облегчённо вздохнув, шагает внутрь.  — Твой пульс в три раза выше нормы. Я бы на твоём месте обеспокоился этим, ведь врача сюда не вызовешь. Филипп стискивает зубы и старается не думать конкретными образами. Странно, но у него иногда получалось. На несколько мгновений, но этого было достаточно. Кларенс особенно обидно и откровенно насмехался над ним в такие моменты — развитый вирус мало заботило состояние носителя, в особенности настолько необщительного. Филипп откашлялся от пыли, которая, скорее всего, старше его самого, и положил фонарь на полку, оставив на гладкой, почти заледеневшей поверхности едва заметные следы. Сам он прислонился к двери и обессиленно съехал вниз.  — Что, устал? Поверь мне, без тела куда лучше. Я сижу здесь, смотрю фильмы или твою уморительную беготню…  — Пошёл к чёрту. — Лафреск не выдерживает и тяжело выплёвывает слова сквозь тяжёлое, прерывистое дыхание. Тут же с накатывает пугающее воспоминание о том, что говорил Филипп в последний раз так давно, что сам факт стёрся из памяти. Голос охрип, не желая подчинятся, а сиплые звуки, доносящиеся из горла, он никак не мог признать собственным голосом.  — В последний раз ты говорил неделю назад. Он читает мысли. Ты должен помнить, Филипп.  — Мартышки, конечно, только визжат, но ты хотя бы пытался… Филипп нахмурился, опустил голову вниз и закрыл глаза. В первое время он до одури боялся спать — ему всё казалось, что стоит ему заснуть, как Кларенс предстанет перед ним во всей красе. Вирус представлялся Лафреску чёрным ничем с мерзкой, ехидной ухмылкой в центре — как мужчина не старался, представить Кларенса подобным себе так и не смог. Глаза закрылись сами по себе -тело требовало отдыха, и Филипп подчинился, расслабляясь. Несколько минут забвения — и перед глазами Амабель. С проломленной головой и бурым от крови халатом. Филипп вскинулся, заорал в голос и выпрямился, тяжело дыша. Холодный пот стекал вниз, тело пронзала крупная дрожь.  — А ведь я всего лишь пытался тебе напомнить… Ты дверь не закрыл изнутри. Думаешь, одной твоей тушки достаточно? Филипп вздрогнул, прислушиваясь к чувству, мучительно пытаясь вспомнить его название. На несколько секунд тело замерло, а в искалеченный безвыходностью и истерзанный Кларенсом разум молнией ударило понимание — ненависть. Это ненависть в чистом виде, в её первоначальной концентрации.  — Она тебе нравилась, так ведь? Хотя, на безрыбье… Ну, знаешь, я видел её лицо в отличие от тебя. Она не в твоём вкусе, мартышка. Лафреск выдохнул сквозь зубы, до боли впиваясь отросшими, грубыми ногтями в кожу ладоней. Кларенс был везде, буквально везде. Он знал всё.  — Не такие девушки тебе нравятся, я знаю… Тебе подавай пофигуристее… Но здесь, знаешь ли, выбирать не приходится. — Вирус продолжал нарочито весело болтать. — Какая разница куда сунуть? Филипп замер, прислушиваясь к голосу и поднял брови в недоумении.  — Я что-то не так сказал? Не пытайся обмануть меня, мартышка. Половина твоих жалких, иссохших мозгов забита подобными картинами. Я успел полюбоваться.  — Дай мне поспать… — голос Филиппа, полный обречённости, глухо ударился о стену и растворился в звенящей тишине комнаты.  — Поспать? Раньше ты не любил спать. Вот помнишь хотя бы ту девчонку с автобусной остановки? Она оказалась на редкость сговорчивой, не так ли? Тебе было не до сна, хех…  — Я сдохну, если не буду спать, ясно тебе? — звуки, что он издавал теперь, были больше похожи на его голос. — И ты сдохнешь тоже. Кларенс замолчал на несколько минут, и Филипп даже успел обрадоваться. Но радость внезапно вытеснила тревога — не мог он так просто оставить развлечение и его заодно, в покое. Сидя с открытыми глазами, мужчина прислушивался к себе, будто ожидая удара. Удара, которого не последовало. Посидев так ещё немного, Филипп с надеждой подумал, что Кларенс, наконец, успокоился. Несколько минут покоя — и Лафреск готов забыть очередной день из множества, которым он уже окончательно потерял счёт. Проваливаясь в сон, Филипп услышал странные звуки, а в следующее мгновение перед глазами повис образ молодой девушки в одной только рубашке. Она улыбалась и трепетно выгибала спину, что-то шепча. Пухлые губы едва заметно шевелились, а ладони рассеяно шарили по телу. От неожиданности мужчина не смог ничего сказать, не смог даже открыть глаза. Из ступора его вывел ненавистный голос:  — Для первого раза ты был… неплох. Я даже в какой-то мере восхищён. Эх, был бы у меня банан…  — Какого чёрта ты… — Лафреск повёл плечами, пытаясь прекратить дрожь. Внизу живота нарастало давно забытое чувство, внутри становилось тепло. Дыхание сбилось, а сердце заколотилось вдвое быстрее, словно возмещая недавнее затишье.  — Чем ты недоволен? Я столько времени потратил, чтобы найти этот кусок памяти, а ты… Знаешь, мне даже расхотелось искать воспоминание о банане. Картинка пропадает, но вместе с облегчением Филипп испытывает лёгкий укол разочарования. Мужчина тут же спохватился — его мысли давно не секрет, но было уже поздно — вирус внутри хрипло расхохотался, разрывая голову изнутри.  — Могу показать ещё… Какой внушительный архив, а ты, должно быть, не помнишь и половины. Вот смотри, мартышка. Быть может, это последняя радость в твоей жизни. Ты должен быть благодарен… Лафреску было тяжело признавать, но за всё это время он невольно узнавал незваного гостя лучше. Зарождающаяся буквально из ничего личность развивалась с пугающей скоростью. Филипп же вскоре перестал боятся — ему также пришлось признать, что есть твари и похуже Кларенса.  — Такой хороший мальчик… — перед глазами мужчины появилась пышногрудая блондинка в призывной позе, — это поразительно, но тебя никогда не заставали за рукоблудием. Ты просто талант. Филипп попытался расслабиться и ни о чём не думать, но память с помощью Кларенса упрямо напоминала о себе — у шикарной блондинки вдруг появилось имя — Лиза, а чёрная пустота вокруг сменилась на рабочую подсобку. — Вот оно значит как… Это не интересно. — Разочарованно протянул вирус, листая его память, словно книжные страницы. Мужчина мучительно зажмурился, вспоминая. Память услужливо подкидывала всё новые и новые подробности о давно забытой пассии. Филипп увлёкся, пересматривая один из самых ярких эпизодов его жизни и даже не заметил столь желаемую в последнее время тишину. Вирус молчал, никак не напоминая о себе.  — Кларенс? — получилось немного томно. Тут же демонстративно подумав, что дело не в ненавистном соседе, он стал ждать ответа. Прождав некоторое время, Филипп пожал плечами и сел удобнее. Движение вызвало волну удовольствия и мужчина, поёрзав ещё, почти блаженно откинулся назад. Кларенс молчал, и это не предвещало ничего хорошего. Посидев так ещё некоторое время, Филипп уже начал думать о том, чтобы ещё раз позвать свою головную боль, как вирус показался на горизонте разума, обволакивая сознание липкой пеленой.  — Закрой рот и не мешай, — впервые за долгое время голос Кларенса звучал скорее раздражительно, чем насмешливо, — я пробую кое-что новенькое. Тебе понравится, чёртова ты мартышка. Слова сочились откровенной злобой, и Филипп затих, испугавшись. Возможности вируса он до конца не знал, и знать не особо хотел, также как и Кларенс не особо хотел распространяться об этом. Картинки пропали. Лиза, ещё несколько девушек, откровенные фильмы — всё это уплыло в муть сознания, не оставив после себя ничего. Филипп невольно поморщился — давление ниже пояса никуда не исчезло. Ощущения становились болезненными, а терпение — немыслимым трудом. Мысли лезли в голову сплошным бурным потоком — мужчина не смог бы остановить их, даже если бы захотел.  — Что рожу кривишь? Не нравится? Мне тоже не нравится. Кларенс был в ярости. В последний раз, когда Филипп слышал столь заполненный до предела бессильной злобой голос, его чуть было не сожрал червь. В тот момент попытки вируса скрыть свою панику и злость за язвительными комментариями даже ему,«мартышке», показались жалкими и смешными. Кларенс, конечно, понял. В последующие несколько ночей Филипп Лафреск не знал покоя. В редкие моменты передышки Филипп неосознанно отсылал в своё сознание один и тот же вопрос — почему создание, которое даже не знает что такое жизнь, так яростно за эту жизнь цепляется? Не хуже любых мартышек. Вирус, естественно, молчал. Примерно с того момента, Филипп наконец-то понял — хуже молчания этой твари нет ничего. Молчание сводит Кларенса с ума, а Кларенс в свою очередь сводит с ума его самого.  — Потому, что у меня есть рожа. А у тебя — нет. — мужчина с ужасом чувствовал, что увлекается. Затянуть в своё безумие кого-то вроде него не составляло труда.  — Я как-то видел тебя в зеркале. — вирус постепенно разобрался с собой, бессилие больше не читалось между словами. — Чем иметь такой нелепый вид, лучше бы вовсе не иметь. Нашёл… Слово «нашёл» заставило Лафреска вздрогнуть. Кларенс понимающе хмыкнул, а потом… Потом из ниоткуда появился жар. Сильный настолько, что напомнил Лафреску о пламени и солнце, которое он, возможно, никогда не увидит. Мужчину прошиб пот, пальцы сжались в кулаки, а спина сама по себе слегка прогнулась. Филипп со стоном выдохнул и положил руку на пах, сжимая член сквозь плотную ткань штанов.  — Снимай! — сорванным голосом рявкнул Кларенс, — снимай, ты, безмозглая тварь! Помедлив секунду, Филипп решительно дёрнул змейку вниз, стягивая штаны до колен. Резкое движение — и в угол летит перчатка с правой руки. Филипп нетерпеливо стонет, дёргает окоченевшими пальцами застёжку на второй перчатке, попутно ёрзая на куртке, что хоть как-то покрывала холодный пол.  — Нахер её. Филипп на долю секунды замирает, пытаясь определить природу хриплого рычания, которое он сейчас услышал. В тишине, в отсутствии собственной возни, он услышал прерывистое дыхание и редкие слова сквозь него — преимущественно в его адрес и в большинстве своём матерные. Следующее ощущение — повторная волна жара, в разы сильнее предыдущей. Застонав в голос, мужчина быстро сплюнул на ладонь и обхватил свой член, двигая ладонь сверху вниз. Кисть дрожала, а промёрзшие до костей пальцы никак не откликались на тепло. На минуту Филиппу показалось, что рука чужая, принадлежащая кому-то другому. А что до Кларенса… он пришёл на ум сам собой. В первую очередь, конечно, ведь здесь больше здесь никого нет. Совсем никого.  — Кларенс… — прошептал Филипп, прикрывая глаза. — Как ты выглядишь? Ответом ему было напряжённое молчание. Не дождавшись, Филипп возобновил движения, сильнее отклоняясь назад. Рука блестела от смазки, сквозняк изо всех щелей только придавал ощущений — контраст ледяного воздуха на горячей коже сыграл свою роль.  — Как я выгляжу? Какое твоё дело? — слова едва пробивались сквозь тяжёлое дыхание. Лафреск ещё никогда не видел его таким. Не слышал его таким. — У меня нет внешности. Филипп слабо кивнул и ускорил темп, осторожно оглаживая головку кончиками пальцев и облизывая сухие губы. Не зная куда деть вторую руку, мужчина сунул её под кофту и тут же тихо зашипел от резкого холода.  — Ты не отморозь там себе ничего. Если я хоть что-нибудь понял, то самцов твоего вида без этой штуки и за человека не считают.  — Заткнись, Кларенс. Лучше покажи мне, — Филипп с тихим стоном втянул в себя ледяной воздух и погладил пальцами напряжённый живот, — что-нибудь…  — А я тебя, значит, уже не устраиваю? — голос был серьёзен. С тех пор, как вирус поселился в его голове, серьёзность была чуть ли не таким же редким гостем, как тишина. — А ведь думал… Ухмыльнувшись, Филипп зажмурился, пытаясь представить нужное. Однако, образ его самого упрямо возникал в голове, перекрывая всё остальное — весьма похабный образ.  — Твоих рук дело? — мужчина открыл глаза, смаргивая собственное отражение с не самого приличного ракурса. — Делать больше нечего? И к чему такие позы? Последнюю фразу Филипп произнёс, заливаясь краской. Теперь ему становилось по-настоящему жарко.  — Понимай как хочешь, мартышка, — сбивчивый шёпот становился всё тише и тише, — но я могу поставить тебя в любую позу. Словно в доказательство своих слов, Кларенс показал Филиппу его самого. Обнажённого, на грязном полу и с чем-то внушительным во рту… и не только. Филипп застонал в голос, сжимая член крепче. Свободная рука рассеяно гладила тело, скользила по напряжённому животу и груди.  — Хорошо, что у тебя нет близнеца. Ты бы его до смерти затрахал. Без всяких сомнений. Картинка поменялась — в лучшую сторону. Помнится, в компании друзей на корпоративах он рьяно доказывал, что в позе «раком» проводят свой досуг только животные. Внизу живота что-то ухнуло, разлившись теплом, а напряжение уже было скорее болезненным. На задворках сознания, чудом не тронутых Кларенсом, промелькнула мысль, которая, конечно, не осталась без внимания.  — Я выгляжу так же, как и ты? Бред. Моя природа отлична от человеческой. Но может быть, ты и прав. Своей внешности у меня нет, но я в твоём теле… Двояко прозвучало, верно?  — Я… Скоро. Кларенс… — глухие стоны эхом разносились по комнате. Филипп выгнул спину, приподнимаясь и ускоряясь, — покажи мне…  — Что? — ни капли издёвки в голосе. Шумное дыхание смешивалось со стонами Филиппа до полного слияния — вирус уже не видел разницы. — Что показать, мартышка? Ответить мужчина был уже не в состоянии — его тело дрожало в предвкушении, а горло охрипло от почти беззвучных криков. Иногда в бессвязной речи проскальзывало его имя, но ничего более. Себя. Вирус замолчал в замешательстве. Впервые он не знал, что делать. И это нервировало. Покажи себя…  — Хорошо, Филипп. Резко подняв голову от непривычного звучания собственного имени, мужчина зажмурился крепче. Перед глазами его было уже двое его. И это было прекрасно, до безумия прекрасно. Один из образов впился в губы другого жадным поцелуем, грубо вбивая его в пол под ними. Филипп невольно приоткрыл рот — тоненькая струйка слюны стекла с уголка губ, сползая вниз. Образ, которого нещадно имели, вдруг запрокинул голову и зашёлся низким утробным воем, кончая на серый бетонный пол. Всё произошло слишком быстро — где-то в голове послышалось рычание Кларенса, терпению которого тоже пришёл конец, а сладкую картину затмила белая вспышка и резкий разряд удовольствия, пронзившего всё тело. Вытирая испачканную руку о бетонную стену, Филипп молча уставился в одну точку, стараясь ни о чём не думать. Кое-как натянув штаны обратно, он поднялся и стал искать по углам перчатки, попутно чертыхаясь в голос.  — Ты же понимаешь, что тот, который сверху — это я? — голос вируса всё ещё звучал немного хрипло. Почувствовав усмешку и неуверенный кивок, Кларенс спросил:  — И как тебе? Филипп нагнулся за перчаткой, быстро надел её на руку, перебирая пальцами от холода. Накинув помятую куртку и взяв в руку фонарик, мужчина на секунду остановился и смущённо пробормотал:  — Хорошо.  — Хорошо… — бездумно повторил Кларенс. — Да, действительно хорошо. Почему скалишься? Еле сдерживая улыбку, Филипп скользнул за дверь осторожно прикрывая её за собой. Отвечать не было смысла — оба они прекрасно знали что в этот раз победа осталась за ним. Как знали и то, что вирусу Туурнгайт в наиболее развитых формах далеко не чужды привязанности — пусть даже и такие безмозглые.