Собачья верность

      Мы не виделись два долгих года, и теперь я стоял у дверей его кабинета, внутренне негодуя из-за того, что он решил принять меня в порядке очереди. О да, это было очень похоже на Алоиса, но… Я счел такое отношение к себе за оскорбление, и потому твердо решил высказать в лицо старого друга все, что о нем думал.       Знакомый прищур водянисто-голубых глаз и белые, как солома, волосы контрастировали со смуглой кожей и большим, с горбинкой, носом – но, Боже, столько всего родного было в этих чертах! Маленькая французская речушка, влившись в бурлящий поток чистой немецкой крови, наградила моего товарища весьма необычной внешностью, в то время как чисто германские педантизм и хладнокровие полностью вытеснили присущую галлам горячность. Думаю, лишь потому мой добрый друг даже не поднялся из кресла, когда я, едва сдерживая нахлынувшие чувства, почти вбежал в комнату.       Удостоив меня сдержанным рукопожатием, Алоис знаком приказал сесть и вперился в мою переносицу тяжелым взором.       - Вы, милый друг, должно быть, понимаете, что за все эти годы разлуки мы оба изменились. Да, я уже не тот мальчик, которого Вы помните, да и Вы, я смотрю, не помолодели, - произнес он, рассматривая корешки книг, и добавил с особым нажимом, – Тем не менее, я очень рад Вас видеть сейчас, перед самым отъездом.       - Что ж, если я так же состарился, как Вы, то пожелаю лучше застрелиться, - с чувством произнес я, сделав вид, что вовсе не замечаю его желания немедленно отделаться от меня. - Признаться, я ожидал вовсе не такого от нашей встречи, стоя там, в приемной.       Мой немец вспыхнул, но промолчал, в то время как я продолжил:       - И, может, я не так молод, как прежде, но в душе моей еще свежи воспоминания о нашем детстве. Я был верен им, как пес, а Вы, не глядя, плюнули мне в душу!       - Как пес? – тонкие губы моего собеседника скривились в саркастической усмешке. – Собаки верны до тех пор, пока их кормят. Но стоит только указать на палку - и вот уж, как у Вас, вздыбилась шерсть. Но Вы, мой друг, полезная собака.       Вы, помнится, писали чудесные стихи, срывая будто звезды с небосвода. И, не скрываю, что струились слезы, когда Ваш слог ласкал мой слух. Прошу Вас, подарите мне хоть часть того блаженства на прощание перед тем, как мы расстанемся навечно.       Я вдруг понял, что Алоис не шутил, говоря об отъезде, но это еще сильнее резануло мне по сердцу, ибо такого откровенного неуважения сейчас, в столь тяжелую для нас обоих минуту, я простить не мог даже ему.       - Хорошо, - тихо сказал я. – Слушайте. К дверям людским побитая собака, Дыша едва, дрожа всем телом, льнула. Порог чужой ответил скрипов залпом, А злые руки камень протянули. И лишь один к псу мерзкому спустился, Прорезав светом полог черный смерти, И, лаской одарив едва, смутился, В глазах собачьих звезды вдруг заметив. Ах, как его душа тепла просила И как его о свете умоляла! «Достать бы мне, себе взять звезды эти!» - Зрел юноша, клинок в живот вонзая Сей бесполезной, глупой, шумной твари, Гоняющей все лето птиц по парку… Кто вспомнит из людей про эту шавку? Никто. А вспомнит - сыщет ли? Едва ли. А звезды… лишь слезой скатились на пол Вслед за душой животного, скорбящей. Знай, не хочу я быть такой собакой, Пусть и зовут привязанность собачьей.       …Я умолк, с вызовом глядя прямо в глаза товарища, а он, выйдя из-за стола, молча стиснул меня в своих объятиях.