Пришла б пора Соборов и в Россию!

      "На четвёртый круг пошёл…" - подумал несчастный Даниэль и чертыхнулся про себя. В носу свербело от набившейся пыли. Да, здесь явно не утруждали себя уборкой сцены, и певец, лежавший у правой кулисы, изображая тело навернувшегося с Собора священника, искренне сожалел о том, что не может уползти за эту самую кулису и там прочихаться. А тем временем Гару и впрямь уже в четвёртый раз наяривал: «Даанс мон Эсмераааальдааа!!!», ибо минусовую фонограмму заело, и вместо «Мууурииир» и эпичного приземления на Элен, прозванного в народе «Гару упал на Сегару», бедняга вынужден был петь все предыдущие куплеты. Слова уже кончились, и он стал сочинять что-то сам, но восторженная публика этого не замечала. В голове крутилось одно: «Зачем-зачем-зачем мы согласились на это? Пели б сейчас в родном Дворце Конгрессов, лазил бы я по любимым гаргульям…». Те же мысли витали в головах остальных участников «Золотой Семёрки» мюзикла «Нотр-Дам де Пари», которых бес попутал подписать контракт о показе оригинальной версии в нескольких городах России. Они не знали, что их ждёт, но действительность превзошла все ожидания! Бешеный восторг публики, контейнеры цветов и подарков, но при этом, вот как сегодня, пыльные сцены, заедающие фонограммы и многие другие прелести гастрольной жизни.       Не участвующие в последней сцене Патрик, Брюно, Жюли и многочисленные танцоры труппы с сочувствием глядели из-за кулис на надрывающегося Гару, пытающихся лежать неподвижно Элен, Даниэля и Люка, а затем на стоявших в противоположной кулисе Пламондона и Коччианте, Карабаса и Барабаса, как они прозвали их про себя. - Дану ещё повезло, хоть с краю лежит, - прошептал Патрик. – А вон, когда я вас, други-санпапьеры, пинал, бедолаге Люку в живот ногой заехал. Но я не нарочно, правда. - Он хоть дышит? – с опаской спросила Жюли. - Конечно, и даже вон, пошевелился, небось, уползти хочет. - А не сможет, он-то прям по центру, - хмыкнул Брюно. "Да падай уже скорее…" - взмолилась мысленно Элен, привыкшая напрягать мускулатуру пресса после Гарухиного последнего вопля, дабы не заработать перелом рёбер. А сегодня этого вопля всё не было и не было, и Элен подумала, что такое упражнение позволит ей обзавестись прессом бодибилдера.       Тем временем зрители в зале, которые, как известно, любят подпевать артистам, допели вместе с Гару знакомые им до боли слова и с недоумением начали повторять те, что певец сочинял на ходу. Конечно, никого не напрягало, что песня не кончается, будь их воля, они бы слушали каждую арию в исполнении оригинального состава раз по двадцать, но вдруг… На микшерском пульте что-то щёлкнуло, посыпались искры, и фонограмма встала на место, да так неожиданно, что Гару поперхнулся на середине куплета и заорал совсем уж истерично: «…риииииир!!!!!!!!!», затем воздел руки и рухнул на Элен, которая от неожиданности не успела напрячь пресс и едва не взвыла от боли, чего, конечно же, повешенной цыганке делать не полагалось. - Уф! – громко выдохнул Даниэль, но его, по счастью, никто не услышал – зал взорвался аплодисментами, свет погас перед финальным выходом. Толкаясь и спотыкаясь друг об друга, Гару, Элен и Люк вскочили на ноги, чтобы рвануть за кулисы, и едва не сбили с ног только что вставшего с пола Дана, а потом, по инерции, и остальных, уже готовых к этому самому выходу.       Вспыхнул свет, Брюно, не успевший в этой свалке выбраться на середину сцены, заголосил про катедрали из-за кулис, и Золотая Семёрка, держась за руки, выбежала на поклоны, за ними поспешили танцоры, и последними вальяжно вышли авторы. Финал покатился по наезженной колее: аплодисменты, цветы, подарки, восторженные крики благодарной публики... И каждый из стоявших на сцене думал, что ради таких моментов можно и потерпеть неудобства жизни артиста. Патрик уже не вспоминал, как в одном из небольших городков его порвавшуюся об гвоздь на сцене кольчугу местные умельцы "заштопали" добротными чугунными кольцами, отчего она стала в два раза тяжелее. Жюли уже с добродушной усмешкой думала о лежавших у неё в чемодане в качестве сувенира панталонах из розовой фланели с резинками - их добыли в другом городе, когда выяснилось, что часть багажа не доехала до места назначения, и немаловажная деталь костюма Флёр-де-Лис требовала замены. Люку однажды пришлось раскачиваться на сучковатом бревне вместо балки, да ещё его уверили, что "это бревно сам Ленин на субботнике таскал". Люк, он же предводитель народных масс Клопен, что-то такое слышал про Ленина, вроде как тот тоже этими самыми массами руководил, поэтому на бревно артист полез героически, дабы не посрамить память коллеги, правда, так и не понял, почему бревно нужно было таскать непременно по субботам.       Даниэль тоже не сильно переживал из-за прожжённого "крыла" на рукаве сутаны, когда в спешке гладили костюм огромным допотопным утюжищем, и "Тень", преследовавшая Феба, на паре спектаклей была однорукой, дабы скрыть дыру, контуры которой повторяли контуры того агрегата. Заштопали потом, конечно, но вспоминать было забавно.       Брюно, Гару и Элен, пожалуй, везло больше всех, вот разве что на этом спектакле заевшая фонограмма, едва не сломанные рёбра, да начатая за кулисами ария. Бог мой, какие мелочи! Они кажутся смешными и милыми, а то и вовсе не вспоминаются, когда стоишь на сцене, которую ярче, чем прожектора и огни рампы, озаряет свет глаз восторженных поклонников...       Но вот отзвучали аплодисменты, опустился чуть потёртый бархатный занавес, взметнув новые тучи пыли, и тут уже от души расчихался не только Даниэль, но и вся труппа. Искренне надеясь, что в зале уже никого не осталось, и их чихание не будет услышано, они поспешили за кулисы, подгоняемые голосом Пламондона: - Ещё три города - и по домам!       Оно, конечно, здорово, но смутное сожаление закралось в душу каждого из артистов. Нигде их не принимали так душевно и искренне, как в России. Но, может быть, они ещё вернутся сюда, и не раз...