Выбора нет, но есть хлопья

В Мапхогу перед рождеством всегда красиво. Конечно, в любом районе красиво, когда владельцы магазинчиков и кафе одевают свои витрины и деревья перед ними в гирлянды тёплых огней, мишуру и бумажные снежинки – такие банальные украшения, но такие дорогие сердцу. Только Ухёна не волнуют чужие районы – Мапхогу его дом, здесь живёт семья, здесь живёт любовь. И чем сильнее приближаются новогодние праздники, тем больше сердце Ухёна наполняется теплом. Для него каждое рождество – особенное, и хотя они мало отличаются друг от друга внешне, но Ухён бережно складывает все воспоминания в копилку и закрывает на ключ, никого не пуская в гавань своего спасения. Это рождество он собирается, как обычно, провести с семьёй, он уже купил подарки, запаковал их и положил под ёлку – главной проблемой сейчас было следить за Чиэ, которая то и дело хотела дорваться до красивых коробок и пакетов и посмотреть, что братик приготовил ей на рождество. Ухён улыбается, вспоминая о Чиэ – ей уже тринадцать, и она начинает думать о мальчиках. Совсем взрослая. Ухён возвращается со школьной новогодней вечеринки, предвкушая праздничный ужин в кругу семьи, представляя себе лица родителей и сестры, когда они увидят, какие подарки он им приготовил. Ухён всегда больше любит дарить, чем получать. У Санты он обычно ничего не просил для себя. У него была любящая семья – а больше ему ничего не нужно было. Только видеть их рядом каждый день. Сотовый сел – Ухён проводит пальцем по экрану, убирает его в карман и прячет замёрзшие руки в рукавах куртки. Автобус едет по знакомому маршруту, и Ухён смотрит в окно на деревья, обвитые мигающими гирляндами – такие весёлые и такие красивые; тут свет вокруг странно меркнет, и цвета теряют свою насыщенность. Ухён моргает и трёт глаза – он насмотрелся на эти гирлянды за день, и зрение вполне может подводить. Когда он убирает руки от лица, всё вновь ярко и блестит. Вдруг автобус начинает заворачивать, а Ухён помнит, что он должен ехать по прямой ещё три остановки – до конечной. Пассажиры переговариваются, и водитель объявляет по громкой связи: - Извините, автобус идёт в депо. Салон взрывается недовольными криками – никто не предупреждал, на улице уже поздно-темно-холодно, всем надо домой к семьям, что это за беспредел... Водитель оправдывается, что его за праздничным столом уже ждут, Ухён недовольно вздыхает, поднимается и идёт к дверям. Какой смысл ругаться – водителям тоже хочется домой, они обычные люди, такие же, как все. Когда двери открываются, Ухён спускается по ступенькам, вдыхает морозный воздух и одёргивает ворот куртки. С неба падают маленькие сухие шарики снега, они скользят по гладкому материалу, скатываются с плеч и рук, и Ухён некоторое время стоит на месте, заворожено следя за этим. Внезапно вокруг снова появляются какие-то серые пятна – на земле, на деревьях, на домах. Ухён моргает, но они не пропадают. Ухён моргает ещё раз, яростнее, трёт глаза, трясёт головой – пятна исчезают. - Да что ж такое-то, - тихо ругается он, засовывает руки в карманы и направляется к дому. На развилке перед ним встаёт сложный выбор – идти направо, по аллее, где слабо светят фонари, нет людей и очень тихо, или налево, через площадь, где сейчас играет музыка, и люди катаются на коньках. Конечно, на площади весело и витает исключительная атмосфера праздника, но путь по аллее раза в два короче, а уже довольно поздно, темно и холодно – пассажиры были правы... Ухён играет сам с собой в камень-ножницы-бумагу и отправляется направо, в тень деревьев. Каждый шаг отвечает скрипом выпавшего снега, который ещё не успел растаять и вряд ли успеет до завтрашнего утра. Ухён напевает что-то и даже думает полезть в карман за наушниками, но вспоминает, что батарейка сдохла. Значит, прогулка без музыки. Ухён вздыхает, и тут спину скручивает болью. Он замирает на месте и стоит так несколько секунд, прислушиваясь к своим ощущениям – видимо, продуло в автобусе. По приходу домой нужно будет замотаться в одеяло и сидеть за столом в коконе. Ухён делает ещё шаг, и тут замечает, что тень одного из деревьев движется. А само дерево при этом, что логично, стоит на месте. Ухён хмурится, а тень подбирается к нему, ползёт по снегу, но в паре метров замирает. Ухён трясёт головой – видимо, семестр был трудный, раз ему всякое мерещится. Даже страшно становится. Ухён делает шаг вперёд и тут понимает – это тень ни капли не похожа на дерево. Вот эти ветки – как бы руки, вот эти – как бы ноги, с этой стороны есть хвост, а с этой... Заострённая голова. Ухён покрывается мурашками и начинает бежать. Он бежит так долго, как умеет, но вечно это продолжаться не может, лёгкие жжёт от нехватки кислорода, сердце колотится, ноги устали, и Ухён тормозит у дерева, наваливаясь на него спиной и пытаясь отдышаться. Через двадцать метров от него начинаются ярко украшенные магазинчики, и в свете их витрин Ухён видит скользящие по снегу и по стенам домов тени. Очевидно, зрение сыграло с ним злую шутку – на тёмной аллее он не понял, что что-то не так, но сейчас видит всё – вокруг тени. Повсюду и самые разные. И прямо около ног Ухёна – он опускает глаза и замирает – та самая, которую он увидел первой. Ухён ни имеет ни малейшего понятия, опасно это или нет – равно как и не знает, правда ли всё происходящее, или ему только мерещится. Но в любом случае он решает бежать. До дома недалеко, а там он разберётся, что делать дальше. И Ухён, набрав в лёгкие побольше воздуха, снова припускает по аллее. Слева мелькают огни витрин, в лицо бьёт снег, горло дерёт от морозного воздуха. Внезапно спину опять пронзает боль, и Ухён, не ожидающий этого, прямо на бегу спотыкается и наворачивается, коленями пропахивая пару метров заснеженного асфальта. Колени, наверное, пострадали – но Ухён не заметил бы, даже если бы они оказались сломаны – острая резкая боль, кажется, взламывает лопатки, раздирает насквозь, словно выпуская наружу живое существо. Ухён скручивается в комок на снегу, пальцами скребя по промёрзлой земле и мыча сквозь зубы – боль какая-то слишком чувствительная и слишком реальная; как будто раньше он спал, а теперь проснулся и впервые испытывает её. Она накатывает волнами, Ухёна бросает то в жар, то в холод, а когда он решается открыть глаза, перед ними мигают и проносятся вспышки, и мир меняется, становясь то нормальным и цветным, то странно-сероватым, полным теней. Боль накатывает всё чаще и чаще, и Ухён некстати вспоминает про схватки во время родов. Он старается дышать ровно – ведь роженицам именно это говорят, дышать – и понимает, что последние пару минут он не дышал вовсе. Вспышки боли сливаются в одну сплошную полосу, и Ухён превращается в комок боли, оголённый нерв, и он беззвучно кричит и кричит, а потом... А потом всё прекращается. И Ухён словно оглушён, на уши давит тишина, а внутренности наполняются спокойствием и какой-то удивительной, непонятной мягкостью. Ухён поднимает голову и натыкается взглядом на что-то чёрное и белое, он поднимает руку, чтобы убрать - это перья. Большие и мягкие перья из крыльев, кажется, аиста. Ухён проводит рукой, касаясь, садится, оборачивается – и замирает. Это его крылья. Крылья аиста – его. Торчат из его спины. Ухён выдаёт ругательство, вскакивает, крутится на месте, трогая крылья – он в шоке, он в панике, он окончательно свихнулся, и его нереально глючит. Ухён видит собственную тень на земле – гигантские крылья гордо раскрыты над головой – от такого зрелища становится немного дурно. Он поворачивается, чтобы схватиться за дерево за своей спиной, но цепляется за воздух и чувствует, будто проваливается куда-то. В следующую секунду всё вокруг приобретает совершенно серый цвет – не чёрно-белый, как в старых фильмах, а натурально серый, похожий по консистенции на твёрдый пластилин, а контуры предметов белые, словно оклеенные флуоресцентной лентой. А прямо напротив Ухёна, в паре метров, стоит существо, которое Ухён видел разве что в фильмах ужасов. Чуть выше его ростом, чёрное, маслянистое, как сгусток нефти, с заострённой мордой и поблёскивающими в свете серого фонаря чешуйками. Стоит, бьёт по земле змеиным хвостом и таращится на Ухёна красными глазами. Почти любопытными. Ухён крестится и шепчет «Господи, спаси и сохрани, да не дай сойти с ума, лучше посох и сума», а тварь склоняется и делает шаг вперёд, и Ухён машинально отступает и начинает бежать. В этой серости почти ничего не видно – как на экране плохо работающего телевизора. Ухён бежит, лихорадочно моргая, сзади колышутся, напоминая о себе, два крыла. Внезапно он спотыкается и летит головой вперёд, зажмуривается и выкидывает вперёд руки, но ожидаемого удара о землю не следует, Ухён сохраняет равновесие, открывает глаза и понимает, что он вернулся в свой мир, нормальный и полностью цветной. - Отпустило, - облегчённо шепчет он, но сзади раздаётся шорох, и Ухён оборачивается. Маслянистая хрень опускается на четыре конечности, готовясь к прыжку. - Да твою ж мать! – ругается Ухён и снова припускает по дороге. Сзади слышится хриплое дыхание и удары лап о землю, а Ухён думает одновременно две вещи: во-первых, почему эта штука до сих пор его не догнала, ведь она явно бегает быстрее него, на четырёх-то лапах. А во-вторых, если всё это просто глюк, то почему Ухён бежит? Если он остановится, ничего плохого не случится, чудовище должно превратиться в единорога и станцевать канкан. Ухён оглядывается – тварь всё ещё преследует, и он уже планирует, набравшись смелости, остановиться. Он поворачивается обратно в сторону своего движения – на пару секунд позднее, чем надо – и на полном ходу врезается в парня, выходящего из магазина с пакетом в руках. Они оба валятся в снег, и Ухён чувствует, как придавленные крылья вспыхивают болью. - Какого чёрта... – начинает сбитый с ног парень, замечает крылья и несущегося им навстречу монстра. – Какого чёрта? – повторяет он уже более осмысленно. Ухён понимает, что парень тоже видит атрибуты его личного безумия, и это может значить одно из двух: либо с Ухёном всё нормально, и это происходит по правде, либо парень – тоже часть этого психодела. Но он слишком натурально упирается локтём Ухёну в живот и слишком натурально отдавливает ему пальцы ноги коленом, чтобы быть призраком воображения. Следовательно, первый вариант. - Какого грёбаного чёрта?! – парень уже вопит, и Ухён лихорадочно поднимается на ноги и поднимает его тоже. - Бежим, бежим, бежим! – кричит он в ответ, и парень роняет на землю праздничный пакет. Убежать они не успевают – чёрная тварь подлетает к ним и с размаху бьёт хвостом по обоим. Она промахивается буквально на немного, Ухён чувствует слабый удар в живот, а потом он опять проваливается куда-то, и всё вновь приобретает серый цвет. Монстр оборачивается, явно не ожидавший такого поворота событий; Ухён удивлён не меньше, но пальма первенства за самый шокированный вид достаётся бедному парню из магазина, попавшему сюда совершенно случайно – тот оглядывается с совершенно неодупляемым видом. Чёрная тварь скалится, а Ухён делает шаг назад, утыкается в незнакомца локтём, желает поскорее выбраться отсюда; раз – и они вдвоём опять на аллее у магазина. Ухён судорожно оглядывается – но твари нигде нет. Только следы недавних разборок в снегу да подарочный пакет у магазина. Ухён смотрит на свои руки и только тогда понимает, что его трясёт. У него начинается истерика - об этом свидетельствует явное желание нервно ржать во весь голос. Незнакомец долго смотрит на то место, где ещё минуту назад стояло это нефтяное чудовище, потом поворачивается и потерянно смотрит на Ухёна. У него странный разрез глаз, которые, наверное, совсем пропадают из вида, когда он смеётся, и странная стрижка, выбритая по краям. А ещё у него дикая паника во взгляде, когда Ухён начинает оседать на землю, значительно побледнев и тихо хихикая. - Эй, эй, ты чего это, эй, только не отключайся, - бормочет он, садясь рядом и поддерживая Ухёна, - хорошо? - Ничего не было, ничего не было, - начинает твердить Ухён, - не было ничего, никто за мной не гнался, тени не ползали, никаких серых миров я не видел, никого оттуда не выпускал и, - Ухён смеётся и не может перестать, - и не впускал обратно, ха-ха-ха, ну уж нет... - Успокойся, – у незнакомца испуганный вид. - И крыльев у меня нет, правда? – Ухён вцепляется в него, не переставая истерично хохотать, и заглядывает в глаза, - скажи, что их нет. Скажи, скажи, их нет, скажи... - Они есть, - тот отвечает мягко и как будто извиняющееся. - Нет, нет, нет, их нет! Убери их! Убери! – Ухён срывается на крик, почти вопль, горло саднит, но возможность потери голоса на данный момент меньше всего волнует. – Сейчас же убери! - Тише ты, тише, - незнакомец хватает за куртку и притягивает к себе, обвивает руками, прижимается крепко. – Тише. Господи... Ухён не понимает, что именно «господи» - он только чувствует, как холодный нос утыкается ему в ухо, с силой втягивая воздух, а пальцы впиваются в куртку ещё сильнее, как будто их обладатель падает, тонет и цепляется за Ухёна как за спасительный круг. По телу обоих проходит судорога – так бывает, когда заходишь зимой с улицы в помещение, и тепло пробирает каждую клеточку тела. И вместе с этим – какое-то непонятное спокойствие. Как будто так и должно быть. Демоны, крылья, тени, обнимающие незнакомцы – всё так и должно быть. Как будто это правильно. Вот только это неправильно, и Ухён отталкивает от себя этого человека. В руках слабость, в ногах слабость, и всё тело болит – оно вспомнило, что оно есть, а в голове шумит, и перед глазами всё плывёт. Ухёну кажется, что он сейчас отключится. - Не трогай меня, - выдавливает он из себя и трясёт головой, пытаясь очухаться. – Мне надо домой. - Я тебя отведу, - парень встаёт сам и помогает подняться Ухёну, тянет его на себя, перекидывает его руку через своё плечо. Ухён с трудом перебирает ногами, он смутно осознаёт, что не сказал адрес, но незнакомец ведёт его уверенно, практически несёт на себе, и Ухён перестаёт думать. Не думать – это так приятно, особенно когда тело превращается в один сплошной комок боли, и в голове творится чёрт те что. Ухён видит незнакомый дом и незнакомый подъезд, поднимается по незнакомым ступеням, потом его втягивают в незнакомый коридор, укладывают на незнакомую кровать, и глаза сами собой закрываются. - Мне надо домой, - слышит Ухён свой слабый голос и отрубается. - Почему же ты его не почувствовал?! - Я не знаю!!! Ухён с трудом просыпается, а в уши настойчиво врезаются чьи-то крики. Он лежит на кровати, носом зарываясь в клетчатое коричневое покрывало, и ему кажется, что пару часов назад он умер. Болит голова, болят ноги и руки, болит спина, и очень сильно болят крылья. Стоп. Крылья?! Ухён резко открывает глаза и рывком поднимается с кровати – точнее, пытается подняться, потому что боль в лопатках сводит судорогой всё тело, и Ухён невольно падает обратно, шипя и матерясь. - Что значит, ты не знаешь? Ты же чувствовал его до этого всю неделю! А тут был в ста метрах, и не понял? - Да, не понял! Ухён со стоном закрывает уши руками. - Заткнитесь, кто бы вы ни были, - тихо скулит он. За стенкой что-то падает. - Дурацкая ваза... Он проснулся, - Ухён слышит нервный голос, потом приближающиеся шаги, и дверь распахивается. На пороге стоит смутно знакомый парень, а за его спиной – ещё один, уже незнакомый. - Ты как? – тот, чьё лицо Ухён уже где-то видел, падает на колени рядом с кроватью и заглядывает в глаза. Он кладёт ладонь Ухёну на лоб, и становится как-то странно спокойно, боль слегка отступает – так бывало, когда Ухён болел, и мама касалась его, и сразу становилось легче. И Ухён не понимает, почему так, и это ему не нравится. - Кто ты? – он морщится. – Кто вы оба? Где я? Почему... – он чувствует за своей спиной тяжесть, которой ещё вчера там не было. – Почему у меня, блять, крылья из спины торчат? - Между прочим, аистовые крылья, красивые, - подаёт голос парень от двери, и Ухёну почти хочется взвыть – красота собственных крыльев его сейчас меньше всего волнует. Его немного пугает то, что они вообще есть! - Ты не помнишь, как тут оказался? – спрашивает тот, что сидит рядом, и Ухёну хочется, чтобы он отстранился и перестал гладить его по голове - потому что на самом деле хочется, чтобы он лёг рядом и обнял, прижал к себе – а это чувство ему совершенно чуждо, как и новоявленные крылья. Слишком много всего чужого на квадратный метр. - Кажется, ты меня сюда притащил, - Ухён хмурится, вспоминая. – Я шёл по улице, стало очень больно, появились... они, - Ухён кивает на свою спину. – Всё стало какого-то странного цвета, потом я вообще оказался не пойми где, за мной погналась какая-то тварь, потом я врезался в тебя, потом ещё происходила какая-то херня, дальше помню смутно. Мы шли по дороге, но я уже в тот момент, видимо, слабо соображал. Парень кивает. - Так и было, - просто соглашается он. Ухён не верит своим ушам. - И это всё, что ты скажешь? Ни объяснений, ни фразы «это розыгрыш, тебя снимает скрытая камера»? - Для начала, успокойся, - парень глубоко вдыхает и с трудом выдыхает. – Меня от твоего состояния самого уже колотит. Ухён смиреет – очень уж жалко тот выглядит сейчас, бледный, растерянный, а глаза горят нездоровым блеском. - Я успокоился, - он выпрямляется и садится на кровати. - Хорошо. Тогда, для начала. Я – Ким Сонгю, это – Чан Тону. Ты – Нам Ухён, это нам уже известно. Значит, познакомились. Ухён машинально кивает. - Где я? - В нашей квартире, относительно недалеко от того места, где мы... встретились, - Ким Сонгю мнётся и рыскает глазами по комнате. Ухёну кажется, что он смотрит в зеркало – настолько состояние Сонгю отражает то, что творится у него самого в душе. Паника. Непонимание. Страх. - Что со мной произошло? – задаёт он следующий вопрос. - А это уже чуть сложнее, - Сонгю с мольбой косится на Тону. – Ну помоги, а. Не видишь, меня ломает. - Ты же уже рассказывал сказочку, и сам всё знаешь, - отвечает Тону. - Знаю... Мы тогда вместе с Сынхо рассказывали, и это был ты, а не он. Я сейчас просто... – Сонгю закрывает глаза. - Мне кажется, что я умру, тут сидя. Ухён переводит взгляд с одного на другого, пытаясь понять. - Тогда выйди пока, я ему расскажу, потом вернёшься, - решает Тону. У Сонгю во взгляде – страдание. - Не могу, - едва слышно шепчет он, цепляясь глазами за лицо Ухёна. - Иди, - Тону подходит к Сонгю, поднимает его с пола и выталкивает за дверь. – Я позову. Ухёну почти любопытно – почти, потому что больше всего ему сейчас хочется проснуться в своей кровати у себя дома. Тону усаживается в кресло, складывая ноги по-турецки, и долго и внимательно смотрит на Ухёна. - Ухён, - начинает он. – Ты веришь в существование других рас? - Вампиров, оборотней, привидений? – Ухён пытается улыбнуться. Тону кивает. - Ага, а ещё демонов и крылатых. - Крылатых, - уточняет Ухён. – То есть, таких, как я. - Да, а ещё я, Сонгю, и многие другие вроде нас. Из... других районов. - А та хренотень, которая за мной гналась – демон? - Именно, - Тону улыбается, довольный, что Ухён всё так быстро схватывает. - И как же это всё функционирует? - Крылатые появляются, когда демоны проникают в наш мир. Мы воюем с ними, охотимся друг на друга и убиваем. - Мы защищаем людей от демонов? – Ухён тяжело ворочает мозгами. - Ну... В целом – да, - Тону кивает. – Но мы и друг друга от них защищаем. А когда перерождается новичок... - Вот как я сегодня, - вставляет Ухён. - Ага, если кто-то, как ты, перерождается, мы стараемся его скорее найти, потому что новички слабы, силы у них иногда нет, и важно, чтобы демоны не добрались до них раньше. Сонгю чувствовал себя уже целую неделю, и мы всё ждали, когда же ты переродишься... Но почему-то сам момент он пропустил. - Я влетел в него на полной скорости у магазина, - Ухёну кажется, что они с Тону отыгрывают роли в какой-то странной постановке. – И он был совершенно удивлён. - Счастье, что ты сразу на него наткнулся. Если он не чувствовал тебя, могло случиться что угодно, и мы бы тебя не нашли. - А почему он не чувствовал? - Я не знаю, - Тону грустнеет. - Но сейчас он определённо чувствует. Так почему тогда не чувствовал? - Не знаю, - повторяет Тону. – Видимо, есть причина. - А что за сила у меня должна быть? – вспоминает Ухён. Тону выпрямляется. - Сонгю сказал, ты тенями управляешь. Якобы ты врезался в него, потом в вас обоих врезался демон, ты перенёс всех троих в тень, оставил демона там и вместе с Сонгю вернулся. - Да? – Ухён не может удержать быстро ползущие вверх брови. – Я так сделал? Да я крут. - Сонгю так сказал. Как ты всё видишь? - Какие-то серые пятна повсюду. Ползают и шевелятся. Иногда пропадают, когда моргаю, потом снова появляются. И два раза всё вообще менялось – становилось серое с белыми контурами, такая функция есть в фотошопе, как же она называется... Первый раз так случилось, когда только-только крылья появились – всё резко стало серое, я оборачиваюсь, а на меня какая-то тварь несётся, чёрная такая, чешуйчатая... А во второй раз уже было, когда я в Сонгю врезался – эта дрянь за мной по пятам летела, затормозила и хвостом хотела нас сшибить, наверное, но едва задела, и всё снова стало серое, я пару шагов назад сделал и просто снова оказался в нормальном мире. А тварь, видимо, в том сером осталась. Вот и пусть там сидит, там некрасиво. - Вот как, - Тону хмурится, - почему у меня ощущение, что ты ни одного моего слова не воспринимаешь всерьёз? Ухён выдыхает. - А как ты вёл бы себя на моём месте? – тихо спрашивает он. – Ты предлагаешь мне поверить в сценарий крупнобюджетного блокбастера, который я с удовольствием посмотрю в кино, но участвовать я в нём не хочу точно. - А тебя никто не спрашивает, - мягко отвечает Тону. – Я так уже полтора года живу, и меня тоже никто не спрашивал. И Сонгю никто не спрашивал. Мы оба потеряли всё – семью, друзей, прежнюю жизнь, но как-то надо жить дальше, иначе... - Подожди, что? Ухёну кажется, что ему только что тяжеленным топором отрубили... всё. - Что-что-что ты имеешь в виду, говоря, что вы потеряли семью и друзей? – он начинает заикаться. Тону округляет глаза и закрывает рот рукой. - Блин, я как-то поосторожнее хотел сказать, оно само вырвалось... - Он имел в виду лишь то, что сказал, - доносится голос из-за закрытой двери, и через секунду на пороге появляется Сонгю. Ухён чувствует, что рад этому, и ему хочется подойти к Сонгю и обнять его. Почему? - Что вообще всё это значит? – Ухён снова на грани истерики, и Сонгю кривится в мучительной гримасе, будто чувствует то же самое. – Они все умерли? Их демоны убили? Они остались в другом мире? Что? - Они забыли тебя, - Сонгю тяжело даются эти слова. – В момент перерождения ты исчезаешь из памяти всех, кто знал тебя раньше. Ты просто не существуешь для них больше, и никогда не существовал. Ухён долго молчит. Ни Сонгю, ни Тону не прерывают его молчание. Наконец Ухён, по сотому разу изучив рисунок ковра на полу, медленно говорит. - Значит. Если я. Приду домой. Я их узнаю, а они меня нет? Сонгю с Тону синхронно кивают, явно боясь того, что может произойти дальше. - Нет, - Ухён трясёт головой. – Нет. Что за бред. Что это, блин, за бред! Как это вообще? Почему?! Он вскакивает с кровати, и Сонгю сжимается в комок и хватает Тону за руку. Тот шипит и пытается вырвать запястье из захвата. - Я вам не верю, - Ухён улыбается как маньяк. – Не верю. Понятно? Я – вам – не верю. Так не бывает. - Так бывает, - говорит Сонгю и отпускает руку Тону. От его ногтей на запястье Тону остаются пять красных полос. - Так есть, - добавляет Тону. – Извини, что пришлось сказать тебе это. Не мы это придумали. На нас тоже однажды это свалилось. - Но почему я? – Ухён почти кричит, он садится на кровать и запускает руки в волосы. – И почему сегодня? В рождество! А как же мои подарки... Он замолкает и поднимает голову. Сонгю несколько раз кивает. - Они не узнают, от кого эти подарки. Ухён снова трясёт головой. - Нет, нет-нет-нет. Бредятина. Я вам не верю. Я сейчас же иду домой, и... - Теперь здесь твой дом, - Сонгю делает пару шагов вперёд и замирает на месте, покачнувшись – одновременно с Ухёном, который отпрянул назад. – Мы - твоя семья. У птиц так заведено – в каждом районе есть своя семья, и птенец остаётся жить в семье того района, где он переродился. - Мне плевать на все эти слова, я сказал, что не верю, и этого нет! – Ухён с криком закрывает лицо руками, потом вскакивает и делает быстрый шаг к двери, но Сонгю уже предугадал это – он хватает Ухёна и прижимает к себе, не давая ему сдвинуться с места. - Отпусти меня! – Ухён бьётся в истерике, молотит кулаками Сонгю по спине и рукам, трясёт головой, но Сонгю держит крепко. Тону растерянно встаёт с кресла и подходит – он не знает, как помочь. Сонгю кивает ему. - Иди. Я справлюсь сам. Его слова еле слышны сквозь крики Ухёна, но Тону кивает и скорее выходит из комнаты. Сонгю обнимает, прижимает к себе, морщась, когда кулаки Ухёна находят самые уязвимые места, но не отпускает. - Тише, тише, - шепчет он. – Тише, мой хороший... Это пройдёт... Всё пройдёт... Рано или поздно... Он плачет, закрыв глаза – плачет за Ухёна и за себя, но в первую очередь за Ухёна. Когда Ухён выбивается из сил и опускает руки, Сонгю кладёт голову ему на плечо и медленно опускается вместе с ним на пол. - Успокоился... Ухён... - Я не хочу, чтоб так было, - шепчет Ухён, и Сонгю прижимает его к себе ещё крепче, почти до хруста в костях. - Никто никогда не хочет, чтобы так было. Но ты справишься, – он гладит Ухёна по голове и медленно раскачивается из стороны в сторону. - Ты не один, и никогда один не будешь. У тебя теперь есть Тону, у тебя есть я. Всё наладится... - Я хочу домой... – Сонгю чувствует, что Ухён начинает мелко дрожать. - Я знаю. Но твой дом теперь здесь. Ты поймёшь это. Ты привыкнешь. Все привыкают. - Почему так вообще... Почему именно я? Ведь в Мапхогу так много людей... Почему я? - Так было предрешено, - бесцветно отвечает Сонгю. Ухён вдруг отталкивает Сонгю от себя, отходит назад, залезает на кровать и вытирает лицо от слёз. - И я вот так запросто должен доверять тебе? - Да, - просто отвечает Сонгю и встаёт, чтобы уйти. – Должен. Потому что ты – моя пара. - Что? – Ухён даже рот открывает. - Ты – моя пара, - повторяет Сонгю, - а я твоя. У птиц всегда должна быть пара. Ты сейчас уже ощущаешь связь, но ты ей противишься. Не надо, с ней уже ничего не сделать. Она останется навсегда. Сонгю закрывает за собой дверь, а Ухён долго смотрит в одну точку. Ладно, демоны. Ладно, крылья. Ладно, контроль над тенью. Но то, что он теперь стал не нужен своей предыдущей семье, и у него появилась новая, которой он не просил и которую не знает... И то, что он на всю жизнь теперь в паре с человеком, которого сегодня увидел впервые в жизни... Ухёну кажется, что это немного чересчур. Немного слишком мало выбора. Он пока не до конца понимает, и ему не хочется понимать – потому что понять такое просто невозможно. Так не бывает. В жизни Ухёна так не бывает – значит, это неправда. Дверь снова открывается, и на пороге стоит Сонгю с подносом в руках. - Тебе бы покушать, - как-то жалобно тянет он, и Ухён снова чувствует, как его накрывает волной необъяснимого спокойствия. Как будто ему плохо, когда Сонгю нет рядом, но едва он оказывается поблизости, всё сразу становится на свои места. Для Ухёна это не может быть неписаной истиной, что бы там ни говорил Сонгю. - Я не хочу есть, - Ухён закрывает глаза. Шаги, и матрас перед ним чуть проваливается. - А ты всё же поешь. Перерождение много сил отбирает, и ты очень бледный сейчас. Ухён открывает глаза и натыкается на взгляд, которым на него никогда не смотрели. Сонгю смотрит так, будто Ухён для него – целый мир. Больше, чем мир. Больше, чем всё. Ухёну даже становится стыдно, потому что сам он сейчас смотрит совершенно не так. Сонгю протягивает руку и касается плеча – Ухён ждёт какого-то действия, но ничего не происходит. Видимо, Сонгю просто нужно было его коснуться – так странно... Так чертовски странно... - Хорошо, - Ухён сглатывает и берёт в руки палочки. – Я поем. Только не сиди над душой, ладно? Сонгю едва слышно вздыхает и поднимается с пола. Он делает шаг к двери, но Ухён останавливает его вопросом: - Откуда ты знаешь, что я твоя пара? - Я просто понял это, - Сонгю смотрит с непониманием. - Как ты понял? - Не знаю, просто понял, и всё. Почувствовал. Ты тоже это чувствуешь. Я знаю. Ухён не может не согласиться – что-то он явно чувствует. С этим тяжело смириться, но оно явно есть. Сонгю, ответив на вопрос. продолжает свой путь. Когда он уже у дверей, Ухён вспоминает. - Подожди. Как их убрать? Сонгю не оборачивается, только чуть сильней сжимает ручку двери в пальцах. - Просто прикажи им, и они исчезнут. Прикажи. Если за всю свою жизнь Ухёну и приходилось кому-то что-то приказывать, то крыльям – ни разу. Он напрягается, заставляя себя поверить, что их нет. Тихий шорох, Ухён разворачивается – исчезли. Уже хорошо. - Приятного аппетита, - Сонгю у двери с таким лицом, будто он всё на свете отдал бы, лишь бы не выходить. – Не думай пока. Утром подумаешь. Ухён кивает, пережёвывая рис. Он не будет думать. Пока это слишком больно. - Я всё-таки жду фразы про скрытую камеру. Сонгю вздрагивает и выглядывает из-за дверцы холодильника. - Я тебя не заметил, - тихо и сонно говорит он с такой ноткой в голосе, от которой у Ухёна мурашки по спине бегут, и он снова вспоминает, что они теперь – пара. Ещё один факт из списка абсурда, о котором он забыл подумать за это утро. Сонгю закрывает холодильник и садится за стол напротив. Он смотрит так внимательно, будто Ухён – шедевр знаменитого художника на выставке картин. Это напрягает, и Ухён опускает глаза. - С рождеством. Как спалось? - Ты ещё спрашиваешь меня, как спалось, - Ухёну кажется, что это просто злая шутка. – Ты ведь тоже проходил через это, да? И как тебе спалось после такого? - Извини, - глаза Сонгю полны непролитых слёз, когда Ухён смотрит на него, и это выбивает из колеи. – Я просто... Нужно же что-то сказать... Ухён чувствует себя последней свиньёй на свете. В конце концов, не он первый, не он последний... - Прости меня, - Ухён пересиливает себя и накрывает ладонью руку Сонгю, лежащую на столе. Сонгю вздрагивает, но переплетает пальцы, второй рукой вытирая глаза. На кухню заходит Тону, тут же разворачивается и выходит обратно. Слышно, как хлопает дверь ванной, и Сонгю поднимается, нехотя отпуская руку. - Я пойду скажу Тону, что всё нормально, - он идёт к двери, но Ухён останавливает его вопросом. - Что это вообще значит, что мы пара? Сонгю медленно оборачивается. - Я не знаю, как тебе объяснить. У каждой птицы есть пара. И когда ты перерождаешься, то где-то либо уже есть твоя пара, либо она ещё переродится. Я тебя почти два года ждал... Но когда почувствовал, что скоро появится новый птенец, я не знал, что это будет моя пара. Понял только в тот момент, когда впервые тебя обнял. - Почему ты не почувствовал моё перерождение? – спрашивает Ухён, и Сонгю пожимает плечами. - Не знаю. Может, как раз из-за того, что мы пара? Я телепат, и я обычно чувствую очень и очень многое... Может, возникновение связи между нами заблокировало что-то... Я не знаю. - Как всё сложно, - жалуется Ухён, разглядывая холодильник, а потом ловит на себе полный привязанности взгляд Сонгю. Они познакомились только вчера, а Сонгю уже без него жить не может. На данный момент это самое странное из всего, что с момента их знакомства произошло с Ухёном. Он смущённо отводит взгляд. Сонгю внезапно делает несколько шагов, рывком поднимает Ухёна со стула и заключает в объятия. Ухён молча пребывает в шоке и машинально опускает руки Сонгю на спину; он не знает, как себя вести. Тело расслабляется, будто оно нуждалось в этом, но мозг не хочет принимать действительность. - Я не могу с этим справляться, - шепчет Сонгю Ухёну в шею. – Мне нужно быть рядом. Просто нужно. Как воздух. - А я этого не чувствую, - говорит Ухён и тут же закрывает рот, боясь, что сказал лишнего. С огромной, видимой неохотой Сонгю отстраняется и убирает руки за спину – чтобы только снова не коснуться. - Ты противишься связи, - констатирует он. – Ты противишься всему сейчас. Я давно привык к мысли, что у меня появится пара, совершенно незнакомый мне человек, который внезапно станет роднее себя самого. Я ждал этого и был готов. Однажды ты поймёшь, что я чувствую... надеюсь. Ухён не может выдержать на себе этот взгляд и отводит глаза. Сонгю вздыхает, будто ставя точку в разговоре, и бросает тихо, отворачиваясь. - Не вини себя только. И никого не вини. Мироздание так решило. Ты смиришься. Смирюсь, думает Ухён. Он уже понял, что выбор у него просто отсутствует. И он включает чайник и роется по шкафам в поисках хлопьев. И уже пережёвывая их и почти не чувствуя вкуса, думает: выбора нет, зато хлопья есть. Хоть что-то хорошее.