Страхи и внезапные решения.

Дону было очень страшно засыпать. Он мог часами лежать в постели, застыв в одной позе, кутаясь в одеяло и напряженно вслушиваясь в звенящую тишину вокруг. И даже то, что в этой же комнате рядом с ним спали Менсу и Сонель, никак не помогало отвлечься от липкого страха, парализующего его душу. Ему казалось, что в комнате что-то есть. Или, скорее, кто-то. Призраки, домовые, монстры под кроватью - каждый день ему мерещилось что-то новое. При этом он прекрасно понимал, насколько его страхи по-детски смешны и иррациональны, но ничего не мог с собой поделать. И каждый раз, когда наступала ночь, он с ужасом думал о том, какой кошмар придет к нему в эту ночь, и как ему дожить до утра и не сойти с ума от всего этого. Никто из ребят даже не догадывался о том, что так мучает их жизнерадостного, всегда оптимистичного рэпера. Потому что Дону молчал, и о его полуночных бессонницах свидетельствовали только темные синяки под глазами и хроническая усталость, которая наваливалась на него все чаще и чаще, и с которой он не всегда успешно, но боролся, бросая вызов всему миру и самому себе. Никто ничего не знал, и от этого рэперу было грустно и обидно. Но он прекрасно понимал, что, даже расскажи он кому-нибудь обо всем, это вряд ли ему чем-то поможет. Скорее всего, это только рассмешит ребят, предоставляя им очередной повод для обидных шуток и подколов. К тому же, от кошмара не спасает даже то, что он спит в комнате не один. И что изменится, даже если он расскажет всем? Правильно, ничего не изменится. Поэтому Дону терпел, кусая губы, чтобы не проболтаться, и все чаще старался подольше задержаться на тренировке или засидеться у ноутбука допоздна - лишь бы только не идти спать и не выключать спасительный свет. *** То, что с Дону что-то происходило, неуловимо чувствовали все окружающие. Это было заметно по его блуждающему сонному взгляду, по скупым, резким движениям, по тому, как быстро он отключался, стоило только присесть или прилечь где-нибудь в гримерной при более ли менее тихой обстановке. Однако банально поинтересоваться, что с ним происходит, ни у кого не хватало смелости. За собственными проблемами чужие всегда выглядят незначительными и не стоящими внимания, поэтому все отнекивались, считая, что все в порядке, раз Дону молчит и ни о чем не рассказывает. До тех пор, пока однажды он не упал на репетиции, практически потеряв сознание от усталости, напряжения и недостатка здорового сна. Тогда всем стало страшно, и, ожидая, пока за закрытыми дверями зала их штатный врач не закончит разговаривать с Дону, ребята тихо переругивались между собой. Они спорили: каждый пытался доказать, что он не виноват в том, что не заметил переутомления их рэпера, так как сам был занят какими-то очень важными делами. Только Ховон не участвовал в бурной дискуссии - этот спор надоел ему еще в самом начале, потому что он всегда любил смотреть правде в глаза: никто не был виноват в этом. И одновременно – без сомнения, были виноваты все. Поэтому он лишь осуждающе покивал головой, отходя в сторону, и замер, поглощенный своими собственными мыслями. За закрытыми дверями врач долго и со вкусом ругался, обвиняя Дону во всех смертных грехах. И все, что мог рэпер - это только тихо кусать губы, стараясь побороть слезы обиды и усталости, стремящиеся вырваться наружу. И под конец, когда гневная тирада уже подходила к своему логическому завершению, Дону уже просто не слушал - только кивал головой, как китайский болванчик, и, прерывая чужой пылкий монолог, бесцветным голосом попросил выписать ему снотворное. Врач в ответ вновь сказал что-то обвиняющее, но все-таки полез в свою аптечку и достал упаковку таблеток, протягивая ее Дону и беря с него обещание, что он будет пить их с умом и без фанатизма. Дону пообещал, и доктор ему поверил - слишком он выглядел бледным и уставшим, чтобы баловаться с опасным, в общем-то, лекарством. По предписанию врача Дону на несколько дней оставили в общежитии - чтобы он отлежался и пришел в себя. Первые пару дней все носились с ним, как с огромной ценностью - хотели удостовериться, что он на них не в обиде. И, как только поняли, что все в порядке - тут же вновь оставили рэпера наедине с самим собой, считая свою миссию выполненной. И Дону опять не воспротивился происходящему. Если остальным так лучше - то он не мог требовать ничего другого. Он был счастлив, если людям, находящимся рядом с ним, хорошо. Так уж он устроен. К тому же, все вроде бы снова стало хорошо. Дону шутил и смеялся невпопад больше и громче обычного, и не было даже намека на то, что с ним что-то не так. Он отдохнул, выспался – и все вновь вернулось на круги своя - так считали остальные. Но то, что скрывалось за этой жизнерадостностью, вновь никто не был в силах заметить. Да, снотворное помогало. Но помогало оно только первые несколько дней - Дону успевал заснуть еще до того, как к нему приходили эти тяжелые мысли о монстрах и ужасах. И все было бы идеально, если бы на утро он не чувствовал себя таким разбитым и расклеенным. И это нельзя было вылечить никакими таблетками. Поэтому уже через несколько дней он просто перестал их пить, вновь оттягивая до самого последнего момента необходимость лечь в постель. Чтобы как можно дольше не смотреть в глаза своему страху. И чем дальше, тем отчетливее ему казалось, что вся его жизнь теперь - один сплошной кошмар. И не было никого рядом, чтобы помочь ему справиться с этим. *** Хоя никогда не был самым эмоциональным в их группе, но, зайдя однажды ночью в комнату к рэперу, чтобы забрать свой плеер, одолженный ему еще днем, он надолго впал в ступор. Дону спал сидя, с включенным ноутбуком на коленях, свернувшись в комок в самом углу постели, и дышал прерывисто и часто, словно ему снился кошмар. И это заставило Ховона притормозить и задуматься о том, что же все-таки происходило с их рэпером на самом деле. Он ведь всегда чувствовал, что с ним что-то не так, что-то не в порядке, но просто боялся спросить - думал, что ему это не нужно, раз он молчит. И стало больно от того, каким же он был невнимательным и как же он ошибался все это время. И, так как он никогда не был силен в долгом и тщательном обдумывании каких-то вещей, он просто подошел к рэперу и аккуратно стянул с него наушники. Дону тяжело вздохнул во сне, и Ховон закусил губу, стараясь быть как можно более аккуратным, чтобы не разбудить старшего. Дрожащими руками танцор отлепил пальцы хена от ноутбука и осторожно забрал его, аккуратно выключая и ставя технику на тумбочку. Дону пошевелился, сильнее наваливаясь на прохладную стену, и Хоя замер, вновь боясь его потревожить. Удостоверившись, что рэпер все еще спит, танцор осторожно забрал с тумбочки лежавший там плеер и двинулся было в сторону выхода из комнаты, но, услышав прерывистый, какой-то полный отчаяния и безнадежности стон из уст Дону, Ховон понял, что не сможет уйти. По крайней мере, прямо сейчас. Поэтому, вернув плеер туда, откуда взял, и тяжело выдохнув, Ховон осторожно забрался на кровать, стараясь не потревожить чужой сон. И, несмело улыбнувшись своему внезапному решению, осторожно потянул Дону на себя, заставляя его улечься на бок, и осторожно накинул на его плечи теплое одеяло. И вновь замер, решая, имеет ли он право так поступать, и, в конце концов решив, что, несомненно, имеет, забрался под одеяло вслед за ним, осторожно прикасаясь к дрожащим плечам старшего своими пальцами. Дону пошевелился во сне, вплотную приближаясь к Хое, и уткнулся теплым носом ему в плечо. И Ховон, не сумев сдержать улыбки, прошептал ему в самое ухо: - Спи крепко, хен. Я буду охранять твой сон. И, дождавшись, когда дыхание старшего выровняется и успокоится, мысленно послав к черту все страхи и предрассудки, Хоя крепко обнял чужое горячее тело, постепенно проваливаясь в сон вслед за ним. А проснувшись на рассвете, сладко потянувшись и осознав, что он спал не в своей кровати, да еще и не один, Хоя замер в напряжении, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Но вспомнив, как ночью он понял, что не сможет уйти, как ложился рядом, осторожно обнимая чужие дрожащие бледные плечи, как полночи постоянно просыпался и подолгу вслушивался в чужое прерывистое дыхание и ждал, пока оно выровняется, Ховон расслабился, удобнее растягиваясь на узкой кровати. А заметив, как Дону медленно открывает свои темные, мутные после сна глаза, как облизывает пересохшие губы и, увидев Ховона, находящегося слишком близко к нему, вместо тысячи слов и вопросов просто улыбается - радостно, тепло и невероятно нежно, Хоя вдруг понял еще одну важную вещь. О том, что теперь, загипнотизированный чужим взглядом и улыбчивыми, обветренными губами, он точно не сможет уйти. Ни сейчас, ни когда бы то ни было вообще. И будет защищать его, такого наивного взрослого ребенка, от всех кошмаров, которые только рискнуть потревожить его душу.