Страж

Несмотря на давящую усталость и круги, вспыхивающие перед глазами, она не может сдержать улыбки, когда Пит, усадив её на кровать, отступает на шаг. Его хвост красивого песочного окраса, видимый волшебным зрением, мелькает всего на миг, вновь исчезая. Темно-серый, с лазурными вставками, камзол и штаны покрыты грязью и кровью, одежда сверкает прорехами, обнажая едва начавшие затягиваться раны и глубокие царапины, но фамильяр не обращает на это внимания. Кошачья грация, видимая буквально в каждом движении, переплетается с мощью и неприкрытой силой хищника, и это завораживает. Пит возвращается обратно, неся покрывало, и она наблюдает за каждым его шагом, подмечая едва заметную хромоту, сетку царапин, покрывающую лицо, и грязь на растрёпанных светлых волосах. И только глаза – ярко-голубые, проницательные и буквально излучающие тепло, которым он всегда готов делиться с ней, никак не изменились, словно меньше чем час назад Пит не сражался с куда более сильным и старшим фамильяром Койн. Злая колдунья, терроризирующая небольшой городок уже несколько дней, бежала и ещё не скоро залижет свои раны, а Китнисс же нужно лишь время, чтобы восстановить силы, отдых и… тепло. Она чувствует себя подобно выжатому лимону – заклинания и чары, срывавшиеся с рук сегодняшним вечером, смертельно вымотали, но стоит Питу сесть рядом на широкой кровати, как усталость начинает отступать. Только фамильяр может действовать так на волшебницу, причем не насильно удерживаемый колдовством, как у Койн, а оставшийся по своей воле светлый, добрый дух. Китнисс поднимает взгляд, чувствуя, как его рука касается плеча, опускаясь ниже. Мягкий, обволакивающий бледно-голубой свет, разливающийся от пальцев фамильяра, несет исцеление, наполняет силой и усталая улыбка появляется на её губах. Лицо Пита сосредоточенно, струйка крови с разбитого виска ещё какое-то время тягуче струится, прежде чем исчезнуть без следа. Их одежда исчезает также, вместе со всей грязью на ней, стоит Китнисс легко повести рукой, шепча короткое заклинание. Покрывала укрывают их, простыни шуршат под спиной Пита, когда он оборачивается, опускаясь на них. Тепло – оно есть в поцелуях, которыми он покрывает её шею, притягивая к себе ближе. Сердце фамильяра бьется учащенно, она слышит это, ощущая его стук своей ладонью. Кожа обжигающе горячая, как и прикосновения, и из груди Китнисс вырывается стон. Губы Пита тоже горячие, и на миг она отклоняется, смотря на него внимательным взглядом. “У него жар”, - мысль растворяется, стоит фамильяру приподняться на локтях, а в следующую секунду она сама оказывается прижатой к кровати. Его дыхание касается лица, губы почти требовательно целуют, заставляя забыть обо всём. Фамильяры – духи, им не страшны никакие болезни, он не может слечь с лихорадкой, ему просто нужен отдых после сражения так же, как и ей самой. Китнисс хочет уже что-то сказать, но, завороженная видом замершего на секунду возлюбленного, прикрывает глаза. Свет луны касается его обнаженного тела, капли пота сбегают по груди, а широкие плечи и сильные руки не позволяют отвести глаз. Во взгляде светлых глаз – любовь и нежность пополам со страстью и возбуждением. Первое движение фамильяра заставляет её почти зашипеть, но в следующую секунду из её груди вырывается стон, а по щекам бегут слёзы. Пит ловит их губами, а затем целует её, и эта едва заметная горечь ощущается на губах, пробуждая вожделение ещё сильнее. Проводя пальцами по его спине, чувствуя исходящую от него мощь, которую он никогда в жизни не применит против неё, Китнисс притягивает фамильяра ещё ближе, вовлекая в очередной поцелуй. Его движения все быстрее, и она чувствует разливающийся по венам жар – он делится своей магией, и она наполняет, словно не было сотен заклинаний, не было изматывающей схватки и ощущения, будто все жилы выдернули из тела, оставив бесформенной грудой костей. Возбуждение, страсть. Всепоглощающее желание и любовь. Сейчас весь её мир, все сознание сводится всего к одному, теперь уже даже не человеку, духу, волшебному созданию, а тишину комнаты на постоялом дворе разрушают лишь их общее учащенное дыхание, стук сердец и едва слышный шелест простыней. С губ Пита срывается почти животный, но такой мелодичный, словно мурчание дикого кота, рык, его глаза на миг сверкают волшебным светом, будто бы обращаясь в два ярких сапфира, а в следующий миг её короткий вскрик вторит его хриплому голосу. Приподнявшись на простынях несколько минут спустя, Китнисс глубоко вдыхает воздух полной грудью, прежде чем накинуть на плечи легкий халат, появившийся из небытия. Полностью обессиленный Пит под тяжелыми одеялами потягивается, зевая, и она почти воочию видит, как острые уши вздрагивают, а хвост вяло движется из стороны в сторону. Даже не переходя на волшебное зрение, Китнисс понимает, что шкура её фамильяра сейчас представляет жалкое зрелище. Вырванные в драке клочья шерсти, глубокие царапины, оставленные острыми, как бритва, когтями соперника и, вероятно, разодранное ухо. Левое, отчего-то страдает всегда левое. Несмотря на то, что он измотан не меньше, если не больше, чем она сама, фамильяр всегда готов поделиться чародейской силой, переливая её в свою волшебницу. Китнисс вспоминает, как он не раз принимал во время схватки заклятья Койн на себя, и поджимает губы. Пит ради неё готов на все. Поднявшись на ноги и отведя взгляд от своего мирно уснувшего фамильяра, Китнисс делает шаг к заставленному склянками с зельями и мазями столику. Что ж, она тоже готова на многое. На все.