Телефон Службы доверия

      Зима в Корее началась так внезапно, что не все были готовы к переходу от блаженного тепла ноября, позволяющего разгуливать по улицам в лёгких или тёплых кофтах, к пронизывающему ветру и мокрому снегу. Казалось, что кто-то там на небе в течение всей осени, наслаждаясь чтением какой-нибудь интересной книги, вдруг в один момент осознал, что совсем забыл позаботиться о смене времён года. Он поднял взгляд на календарь: «Ебаный стыд, первое декабря, а температура плюсовая! МЫ ПРОСРАЛИ ВСЕ СРОКИ!» — а затем волевым движением дёрнул рычаг «осень-зима», растянув холодные вечера.       В один из таких дней, Сехун возвращался из танцевальной студии, где он порой не систематично, но очень продуктивно занимался танцами, задерживаясь после репетиций на час-два, чтобы иметь возможность нагнать местных гениев, вроде Ким Чонина или Чжан Исина, и просто позаниматься чем-то, что ему действительно нравится.       Кутаясь в длинный светло-голубой шарф, парень закоулками пересёк расстояние от студии до автобусной остановки, но, немного потоптавшись на месте и увидев, что его автобус придёт только через добрые пятнадцать минут, решил выпить кофе и перекусить сэндвичем. Заморачиваться по поводу выбора кофейни Хун не стал. Тем более, что в двух шагах огромными глазами застеклённых стен на дорогу смотрело вполне уютное «Tiamo», встречающееся на каждом шагу.       Купив себе кофе и круглый сэндвич со сладкой картошкой, Сехун выбрал полупустую стойку у самого выхода, не став подниматься на второй этаж, где был просторный, более людный и светлый зал. Во-первых, парень получил возможность пялиться на улицу, во-вторых, в вечернее время в этом зале собиралось слишком много парочек. А любая романтичная атмосфера была довольно гнетущей для парня, у которого долгих отношений, хотя бы длиной в три недели, не было уже почти полгода, если не больше. Конечно, Хуну всего двадцать один и считается, что ещё некуда торопиться, но когда все вокруг гуляют по двое, встречаются и расстаются, дарят друг другу подарки, покупают парные вещи, вместе весело проводят время и отмечают даты в календаре, поневоле чувствуешь себя лишним элементом на празднике жизни. Каким-то дефектным.       Сехун хочет отношений. Особенно сейчас. Когда вместе с холодами началась подготовка к Рождеству, и весь город стремительно преображается, сияя тысячей новых огней. Но желание обзавестись близким человеком отнюдь не сезонное. О - вообще большой любитель симпатичных девушек, обожатель красивых людей с хорошим телом и не противник однополых отношений. Он не придирчивый. Ему бы просто кого-нибудь миловидного и не слишком замороченного, но серьезные отношения обходят парня стороной. И никто, включая его самого, не может понять, что не так с Хуном. Потому что он — красивый, не лишённый мужественности, высокий, как модель, всегда хорошо, со вкусом одетый и весёлый молодой человек. Живет без родителей, здорово танцует.       Только Сехун скорее похож на красивую, необычную куклу на витрине не слишком популярного, довольно своеобразного магазина. На него смотрят, им восхищаются, задерживаясь по ту сторону стекла на добрые пятнадцать минут, чтобы получше рассмотреть прекрасное творение. Однако никто не спешит обойти витрину, предпочитая любоваться красивой куклой на расстоянии. Без сомнения, Сехун привлекает людей, но не умеет удерживать их рядом. Почему-то никто не спешит начинать с ним серьёзных отношений. О стремится расширить круг интересов, обзаводится друзьями и полезными знакомствами, но "своего человека" как не было, так и нет. Как бы парень ни старался стать привлекательнее и заманчивее.       Поэтому сейчас, когда субботний день клонится к закату, холодный Сехун сидит совершенно один в теплом, уютном кафе, слушает музыку и бездумно рассматривает прохожих, медленно пережёвывая свой сэндвич. Со спинки высокого стула свешивается дизайнерское пальто, купленное в одном из небольших бутиков "Lotte Fittin", искусственно высветленные волосы, даже после тренировки, аккуратно разделены на две совершенно ровные половины. Даже пробегающая мимо кафе иностранка ненадолго останавливается, рассматривая незнакомца, но всё равно убегает, оставляя его наедине с музыкой. Неожиданно клубняк от Duck Sauce прерывается голосами Тэяна и Джи Дрэгона «I am a good boy». На секунду танцор увлекается, двигая головой и плечами в такт песни, а потом осознаёт, что кто-то настойчиво ему названивает.       Очнувшись, Хун, не глядя, нажимает на кнопку наушников:       — Алло, — бесцветно приветствует парень, ожидая услышать голос родителей или кого-то из студии, так как Сехун не из тех людей, что целыми днями болтают по телефону, разрывающемуся от количества субботних звонков с приглашениями приятно провести вечер или даже ночь. Но совершенно неожиданно Сехун ни на секунду не узнаёт голос в динамиках. Потому что если бы среди его знакомых был человек с таким приятным голосом, но смешным акцентом, он бы точно сразу узнал его.       Звонящий что-то смущённо бубнит, делая чудовищные ошибки в произношении. И из всего потока повторяющейся речи, Сехун понимает, что незнакомца зовут Тао и он вообще-то не девочка, поэтому не плачет и не жалуется. Но ему очень нужно поговорить. Охреневший Хун зачем-то смотрит на дисплей, надеясь увидеть засекреченный номер и разоблачить кого-то в хулиганстве, однако звонящий совсем не прячется. Он серьезен. Поэтому Хуну приходится его остановить.       — Погоди, дружочек. Не тараторь, — фыркает в трубку молодой человек, помешивая трубочкой остывающий кофе. — Давай с начала, но медленно. Окей?       — Хорошо, — странно шмыгает звонящий, — меня зовут Тао. Я звоню, потому что мне нужно с кем-то поговорить. Я — не самоубийца. Нет. Я так не делаю. Это плохо. Просто мне надо поговорить.       Вот тут Сехун понимает, что происходит, и испытывает жуткое желание удариться головой о столешницу. Два месяца назад парень купил новую симку, так как срок действия старой истёк, но в этот раз ему достался весьма специфичный номер телефона. Уже третий раз за месяц его атакует клиент телефонной Службы Доверия, счёт которой отличается от счета О ровно на одну несчастную цифру. Только в этот раз очередной страдалец перепутал не только цифры, но и произношение в словах «Служба Доверия», так что Се не сразу понял, что от него хотят.       — Я в Корее уже четыре месяца, но у меня совсем никого нет, — грустно произносит Тао, Сехун трёт переносицу, придумывая, как бы объяснить китайцу, что он попал не туда, однако почему-то не решается прервать души прекрасные порывы. — Я хочу дружить с людьми. Но не успею я привыкнуть, как нас меняют классами. Постоянно. В Корее так быстро называют других людей друзьями. А сами не дружат. Только говорят.       «Ну так и вали обратно, — раздражённо думает Сехун, — тоже мне персонаж американской мелодрамы». Но молчит, продолжает слушать, собирая со стенок трубочкой почти безвкусную, следка сладковатую кофейную пенку, а затем с суеверным ужасом замечает, что сейчас возле остановки закрылись двери именно его автобуса. А значит, ещё полчаса ему нужно будет либо мёрзнуть на улице, либо сидеть так за столиком, пялясь в окно.       — Я был сначала так рад, думал, у меня появляется много новых хороших друзей. Но это все неправда. Никто со мной из них не дружит на самом деле. Может, всё из-за моего плохого корейского? — рассуждает Тао, и в трубке слышится посторонний шум, как если бы китаец разговаривал где-то на улице. — Я так стараюсь подружиться. Но почему-то все всегда куда-то уходят, — О сочувствующие цыкает, понимая, что сейчас этот забавный иностранец пытается выразить его собственные мысли и ощущения, используя весь запас слов, которые ему только известны. И танцор невольно заслушивается, потому что сам никогда не решался высказать эти чувства вслух.       — Не такой уж плохой у тебя корейский. Всё нормально, если ты не тараторишь, — честно говорит Сехун, на что удивлённый Тао замолкает на какое-то время. Всё, что слышно, так это завывания ветра и пронзительный неприятный голос какой-то дамы в годах, которая в двух шагах от Хуана громко обсуждает со своей подругой способ приготовления кимчи, уверяя, что если вместо воды добавить немного спрайта при приготовлении острого маринада — получится что-то совершенное.       — Спасибо, — наконец, произносит Тао, — но немногие так считают. Хотя думаю, я не плохой. Даже красивый, — уже веселее говорит звонящий. И до Сехуна доходит, что вот теперь он точно не может сказать парню, что тот ошибся номером. Иначе, какого чёрта О столько выслушивает? С другой стороны, обманывать бедолагу, который переживает культурный шок, тоже не печенье. Но ведь Се не делает ничего плохого. Какая разница, кому выговариваться, тем более, что из-за этого парня автобус Хуна уехал прежде, чем он успел доесть свой сэндвич. А ещё парню действительно нравится голос незнакомца. Тао его, в принципе, забавляет своей непосредственностью. Красивый. Угу. Мистер Китай звонит. Это как Мисс Мира. Только Китай. И Мистер.       — Мой друг, Ифань, уже месяц как вернулся домой, и стало совсем пусто. Хотя у него на меня и времени-то никогда не было. Только и слышно: "Тао, я занят. Тао, я учусь. Тао-дурак, попробуй сам поучиться – отнимает время". А я учусь. Я — не дурак, — обиженно бубнит звонящий, и Сехун давится смешком, делает небольшой глоток кофе, рассматривая людей на остановке. Взгляд фиксируется на двух дамах преклонного возраста в одинаковых, странных, синих шапках и с вилками пекинской капусты в светло-зелёных, прозрачных пакетах. Та, что стоит к кафе вполоборота, что-то чересчур оживлённо рассказывает, в то время как вторая пытается посильнее закутаться в пуховик, спасаясь от пронизывающего ветра. А в трёх шагах от них чьи-то длинные ноги, судя по обуви (пусть это классический хоппи) мужские. Хотя, сейчас не стоит быть на сто процентов уверенным, делая такие заявления. Тем более, что леопард унисексуален. Свэг такой свэг. Пусть Хун и сам, в каком-то смысле, стал его рабом. Сам обладатель привлекательных конечностей наполовину скрыт от взгляда Се рекламным щитом, где на стороне, обращенной к кафе, расположилась рождественская реклама «Dunkin Donuts». Красно-белая, с мумми-троллями.       — Я скучаю по дому. По друзьям. Мне не нравится, что из всего моего класса я один ни с кем не могу подружиться. Все другие студенты из Китая держатся вместе. А я почему-то не могу с ними подружиться. Не знаю, что им во мне не нравится. Не хочу быть один. Устал. Даже домой нормально позвонить нельзя: мама всё время жалуется, что я в плохом настроении. Слушать невозможно. Оно ведь не всегда плохое. Просто настроение портится, когда она начинает капать на мозги, что я какой-то не такой, — далее следует поток возмущений, в котором Тао убеждает и маму, и Сехуна, что он не ребёнок, и не нужно говорить таких глупостей.       — Ты злишься по пустякам, — фыркает слушатель, качая головой. — Твои родители хотят как лучше. Даже если твоя мать ведёт себя как наседка. Она просто уверена, что было бы проще и легче, если бы ты находился поближе к дому. Ты должен быть снисходительнее к ней. Или просто не слушай, — хихикает Хун. — Мои родители, когда я съехал, мне весь мозг вынесли. Особенно маман. Звонила и утверждала, глядя в экран телефона, что я становлюсь похож на скелета, трачу деньги на ерунду, вместо того, чтобы нормально питаться, и вообще не готов еще жить один.       — Скоро Рождество. Дурацкий праздник, — бурчит в трубку Тао. — Не хочу, как дебил, сидеть в общаге один и есть лапшу. Хочу лечь спать числа двадцатого и проснуться, когда, наконец, уберут с глаз долой эти дурацкие украшения.       — Я тоже буду один встречать, — произносит Хун, а затем впивается зубами в почти остывший сэндвич с картошкой, пережёвывая. Звонящий молчит, а потом издаёт короткий смешок.       — Правда? И что будешь делать? — искренне удивляется собеседник.       — Закажу яблочный пирог, поздравлю сам себя, поубиваю монстров во вселенной по ту сторону экрана, лягу спать, — смеётся Се, и Тао сам невольно широко улыбается, представляя себе картину. А потом тихо хихикает в кулак, приятно согретый чужим весельем. Не желая вешать трубку, парень выкладывает всё, что у него есть на душе, жалуясь на свою неуклюжесть. Сехун хохочет над историями о том, как незадачливый ушуист падает, отпускает едкие комментарии, Хуан обижается, но не отключается. Рассказывает, по своей сути, не особенно интересную историю «почему я переехал в Корею», тормошит весь свой, пока ещё не слишком большой, словарный запас. Лишь бы не молчать. Даже повествует, как один ходил в кино, но мало что понял. А О, выяснив с горем пополам, на какую же всё-таки картину попал незадачливый новый знакомый, долго и терпеливо объясняет своему собеседнику, практически на пальцах, смысл фильма. Танцор пропускает очередной автобус, но даже не замечает этого.       — Что делаешь? — неожиданно спрашивает Сехун, чувствуя, что темы разговора ускользают от него сквозь пальцы. И Хуан, на секунду замешкавшись, застывает, словно его спросили сколько будет 443 умножить на 247. Даже начинает бегать глазами в поисках подсказки, желая соврать, что занимается чем-то интересным, только, как назло, ничего не идет в голову. Странно, что Тао хочется выставить себя чуть лучше перед человеком, которого он не только не знает, но даже не видит. Однако пауза затягивается, и китаец ничего лучше не придумывает, кроме как ответить честно:       — Стою на остановке. Жду автобус.       — Ты всё ещё на улице? — доходит до Сехуна. И парень испытывает нечто сродни святому ужасу, потому что он отчётливо себе представляет, как Хуан, должно быть, замёрз, учитывая, что снаружи жуткий ветер, а его собеседник даже не может спрятать руки в карманы.       — Ага, — шмыгает носом Тао, честно признаваясь, — что-то я увлёкся и даже забыл. Но это нормально. Я подожду ещё.       — А в автобусе нельзя было разговаривать? — хмурится О, на что Хуан довольно хихикает. Так приятно, что о нём кто-то так ненавязчиво беспокоится. Ему нравится наставительный тон «специалиста Службы Доверия».       — Нет, не хочу мешать другим пассажирам, — качает головой китаец. И на том конце раздаётся вздох.       Сехун с сожалением смотрит на время, думая, что и ему самому бы уже пора попрощаться и идти домой, но отключаться совсем не хочется. Потому что непонятно, будет ли у них возможность ещё раз поговорить, после того, как прервётся эта беседа. И О совсем не против посидеть ещё полчаса, но у Тао, должно быть, отваливаются ноги. На улице уже стемнело. И даже тётки с капустой, наверное, уже давно дома. А «его китайчонок» где-то на автобусной остановке морозит ноги в модных «спидерах» леопардового цвета, о которых он с восторгом рассказывал где-то пятнадцать минут назад.       Неожиданно Сехуна как молнией в макушку ударяет. Парень замирает и ещё раз смотрит на рекламу пончиков с мумми-троллями, убедившись, что длинные конечности в леопардовых кедах всё ещё там. Есть ли в этом городе ещё один дурак, который зачем-то сторожит автобусную остановку в такой приметной обуви, как это сейчас делает "его китайчонок"?       — Минуту подожди, — задумчиво просит О.       — Ладно, - в очередной раз шмыгает носом Тао, а «длинные конечности» за окном начинают приплясывать на месте, согреваясь.       Накинув пальто, Сехун выскакивает на улицу, подбегая к остановке, оббегает рекламный щит и застывает, пялясь на обладателя леопардовой обуви. Это всё-таки парень. Экзотичное лицо, обилие серёжек в правом ухе и красивые, тёмные, раскосые глаза. В чёрной дутой куртке, обмотанный длинным жёлтым шарфом, безостановочно шмыгающий носом. И его внешность настолько интересная и необычная, что распознать в нём гостя из недалекого Китая проще, чем угадать его пол по длинным стройным ногам.       — Тао, — неуверенно зовёт О, и, смешно выпучив глаза, незнакомец на остановке пялится на растрёпанного корейца, как на приведение.       — Да. Мы знакомы? — лепечет он почти синими губами. И Сехун хмурится, понимая, что этот дурак со своей болтовнёй совсем замёрз здесь. Танцор преодолевает расстояние между ними в один шаг, хватает блондина за руку, которой "его китаёзина" придерживает шарф у самого лица, согреваясь собственным тёплым дыханием, и, не отпуская, суёт ледяную ладонь в карман своего пальто.       — Ты дурак, — совсем по-старчески ворчит О, стискивая одеревеневшие конечности, растирает тыльную сторону большим пальцем. В таком положении шокированному, а оттого послушному Тао, не остаётся ничего, кроме как озадаченно хлопать глазами.       — Пойдем внутрь, я куплю тебе тёплый кофе, — вздыхает кореец и тянет за собой Хуана.       — Лучше чай. Не люблю кофе, — смущённо бормочет парень. И, по его пусть слегка дрожащему голосу, Хун теперь на сто процентов понимает, что не ошибся. Перед ним именно тот Тао, что почти полтора часа назад ошибся номером телефона. Это очаровательное мяуканье невозможно не узнать.       — Хорошо, — кивает О, затаскивая китайца в кафе, сажает его рядом с тем местом, где сам был пару минут назад, — есть хочешь? — спрашивает он, на что Хуан отрицательно качает головой, а потом вдруг тянет за рукав пальто.       — Простите, мы знакомы? — спрашивает Тао. Но кореец, осознав всю абсурдность ситуации, хохочет, отчего внутри у ушуиста всё переворачивается. Этот смех был тем, что согревал его, пока он отмораживал пальцы на автобусной остановке. Шокированный парень открывает рот, но вместо слов оттуда вылетает какой-то тихий, сдавленный писк, красноречиво описывающий степень удивления молодого человека.       — О Сехун. Твой телефон доверия. В следующий раз будь внимательнее, когда набираешь номер, — улыбаясь глазами-полумесяцами, произносит младший.       — Сехун-а! — радостно вскрикивает Тао, подскакивая на стуле, и с грохотом плюхается пятой точкой обратно на деревянное сиденье, радуясь как ребёнок, — так ты всё это время был совсем-совсем рядом? — и внутри становится теплее. Да, О был совсем-совсем рядом. Все четыре месяца. Хуан жил в «чужой, холодной стране» и не знал, что рядом был «свой, тёплый Сехун». Потому что это было именно то, что впечатлительный китаец чувствовал в данный момент. Как в сказке.       — Ты… — мнётся китаец, а потом, набравшись решимости, выдаёт на одном дыхании то, о чём думал последние полчаса их телефонного разговора, — останешься со мной на праздники? — Хуан боится отказа, но не может не попробовать.       — А ты поможешь мне украсить квартиру к Рождеству? — спрашивает Сехун, смотря сверху вниз на своего собеседника. Но всё ещё не может поверить, что сейчас, здесь, с ним происходит что-то такое из ряда вон выходящее. Что-то тёплое и такое значительное. Что-то, что в корне изменит его жизнь. Ведь где-то час назад он даже не собирался готовиться к празднику, а теперь представлял, как они вместе с Хуаном будут развешивать гирлянды. И судя по тому как странно, но почти счастливо, улыбнулся китаец, он подумал о чём-то похожем:       — С удовольствием, — произносит Тао...       Так, в один зимний день два предназначенных друг другу человека за стеклом, благодаря одной единственной телефонной ошибке, наконец, встретились взглядами и осознали, что они не одиноки.       Говорят, что под Рождество случаются чудеса. Но происходят они только с теми, кто в них верит. Брехня. Чудеса — они для всех.