Выжженные земли

В маленькой печке, стоящей в подвале заброшенного дома, неуклюже танцевало пламя, освещая сырую комнату и человека на стуле с забытым альбомом в руках. Он был молод, лет двадцати трех, худой, среднего роста, с длинными каштановыми волосами. Зеленые глаза смотрели на фотографии сквозь линзы очков, но не видели их. Мысли парня были в другом месте. "Нас ведь предупреждали об этом, а мы, идиоты, не верили", - проносилось в его голове раз за разом, сбрасывая на его душу бетонные блоки, - "Все это байки, говорили мы тогда, Ополчение сдастся через пару недель. Идиоты, идиоты, идиоты!" В ту злополучную ночь, Владимир, так зовут сидящего у буржуйки человека в грязной, порванной на локте, куртке, был у своей девушки Иры. Проснулись они от шума на улице... От выстрелов... Выстрелы и крики продолжались еще несколько часов, но даже когда они стихли Ира и Вова, как и никто в Погорене, не смогли уснуть. Что это было они узнали лишь на утро, когда по городскому телеканалу вместо привычной блондинки появился незнакомый человек с перевязкой на глазу басом сообщил, что ночью власть перешла в руки Ополчения и что Погорень больше не является частью Гразнавии. "Ира тогда обняла меня и посмотрела своими испуганными карими глазами. Она сказала мне, что боится. Я тоже боялся, очень сильно, я потерял дар речи на пару мгновений... Я помню, как прядь ее русых волос упала на левый глаз. Я поцеловал ее и наврал, что все хорошо, что через пару дней Армия войдет в город и одним методичным ударом вернет все на круги свои, а потом мы поедем на море, как она и мечтала. Идиот!" Он перевернул лист альбома, найденного в тумбочке в спальне на втором этаже. Его не тронула ни война, ни мародеры. Он сохранил свой цвет, свое содержимое, свое тепло. Забыть такую вещь, напоминающую а прошлом, - преступление. Он принадлежал какой-то семье - мужчине лет 25-30, гладко выбритому и коротко постриженному, как Вова до начала войны, и девушке лет 23-27, с большими счастливыми голубыми глазами с соломенными волосами. На фотографии был изображена блондинка на крыше многоэтажки, которых было много в Погорене до войны. В одном из таких жила Ира, в своей маленькой однокомнатной квартирке, с желтыми шторами, под цвет обоев. Через два дня после этого объявления Володя с Ириной поехали навестить родителей. Путь лежал через главный проспект, к выезду из города на северо-западе, в противоположенной стороне от зоны боевых действий. За чертой города уже велись бои между Ополчением и Армией, но никто не ожидал, что сепаратисты настолько быстро отступят. "Я ненавидел пробки всегда, но я никогда не думал, что они могут спасти мне жизнь. Когда власти начали бомбардировку города, несколько снарядов разорвало дальше по поспекту. Стекла выбило и пока мы выбирались из машины мы изрезали все руки. Если бы мы проехали дальше, мы бы сгорели, стали бы одними из тех десятков несчастных. Хотя кому из нас не повезло больше? Я побежал, я пытался помочь людям! Там был мужчина, он плакал навзрыд, держа в руках бездыханное тело своего сына. Мальчику было лет 7, он был слишком мал, он не заслужил такого. После первых взрывов началась паника, люди пытались выехать из пробки навстречку, кто-то выбегал из машин и ближайших домов. Отец бежал, мальчик упирался и наконец вырвал свою руку из руки папы... Бомба упала на их коттедж и осколок кирпича врезался в затылок ребенка." На следующей фотографии была счастливая семья в парке: мужчина целовал девушку, а рядом корчила рожицу маленькая девочка в розовой курточке и белой шапочке с розовым узором. Они с Ирой задумывались о ребенке, спорили. Вова был не готов ни морально, ни материально к этому и все откладывал на потом. Иру это очень сильно раздражало, поэтому Вова постоянно извинялся перед ней и объяснял свою точку зрения, свои опасения о возможных проблемах с деньгами, как обычно, он пришел к ней в тот самый вечер... А потом началась война... Бомбардировки продолжались, к ним присоединились артобстрелы. Вскоре Армия вошла в город, но Ополчение уже расползлось по своему муравейнику, по Погореню. Каждый день слышались выстрелы, каждый день умирали десятки, если не сотни. В городе начали орудовать снайперы. Никто не знал кем они были - военные, ополченцы или обычные бандиты. Днем передвигаться по городу стало нереально. "Мы спали где придется: в грузовиках, в подвалах, в полуразрушенных домах, не важно. Ночью мы грабили опустевшие магазины, сметая с прилавков все что видели. Тогда все уже понимали, что война продлиться долго." "Нас было шестеро. Я, Ира, мой лучший друг Гоша, Костя, Влад и Илья. Под прицелы снайперов и бомбардировки мы попадали бессчетное количество раз, но на вооруженную группу гражданских наткнулись лишь раз. Их главарь, непримечательный человечек жадно оглядывал наши сумки. И Иру... Я готов застрелить этого сукиного сына еще раз. Он виноват в том что произошло! Он, а не я!". Жирный мужик с ожогом на всю правую щеку перевел затвор своего Калашникова. Первые три пули попали в живот Влада и еще одна в грудь. Ноги подкосились и он упал. Он пытался кричать, но изо рта вырывались лишь хрип и алая кровь. Вова крикнул, что надо отступать. Глупое решение. Глаза метались по фотографиям, как когда-то любимый Вовой солнечный зайчик прыгал по стенам класса, запрыгивая на доску или спину учителя, пока не наткнулись на фотографию, где та самая девушка лежала со своей дочкой на кровати. Они рассматривали какую-то детскую книгу, мама читала, а малышка хохотала. Ира была ранена , когда они с Гошей и Костей затащили ее в дом и уложили на кровать. Костя вытащил пулю, еще 2 прошли на вылет, и обработал раны, перевязал пробитую левую ногу и бок. -У нее есть шансы, Вов, ранение не смертельное. Но она потеряла достаточно крови, да и разбомбленный дом - одно из худших мест для операции. Сожалею. -Я хочу ее увидеть! -Ей нужен покой. Подмени Гошу, мне его тоже осмотреть надо. "За три дня мы обжили этот дом, залатали даже несколько дыр в стенах. Я нашел еще медикаментов для Иры. Костя сказал мне, что она поправится." Глаза наткнулись на фотографию той же семьи на море. Захлопнув альбом, Вова положил его в буржуйку и вышел из комнаты. "Она не выжила... Я больше никогда не смогу ощутить сладкий вкус ее губ, никогда не увижу ее улыбки, никогда не съезжу с ней на море..." Дверь захлопнулась, а огонь продолжал танцевать на воспоминаниях чужих неинтересных ему людей, поглощая и мать, отца и дочь. "Илья требовал покинуть дом, продолжить наши скитания по аду, но я не мог. Не мог оставить Иру так. Я вырыл могилу ей на заднем дворе, под покровом ночи, боясь быть замеченным, как чертов вор... Хотя я таким и стал... Война меняет людей, как ни крути. Не знаю, что потом держало меня в этом доме. Мне стало просто плевать на все, хотелось просто застрелиться. Я потерял все, ради чего хотел жить. Ради чего был готов жить... Через пару дней Илья ушел. Гоша сказал, что тот пытался подбить всех оставить меня. Что ж, я был бы счастлив..." По маленькому радио монотонно говорил мужчина, его речь очень сильно искажали помехи. Костя и Гоша сидели рядом и пытались разобрать, что он несет. - Бои ведуться на Зеленой, - даже не повернувшись сказал Костя, - Гоша собирается добежать до супермаркета. Ты как? - Сосед сказал, что там есть чем поживиться, а один я не унесу, боюсь. К тому же, не мы одни туда ломанемся. Поможешь? - Нет. - Это лучше самогрызения, Вов. Прошу. - Я же сказал тебе, я остаюсь здесь. - Твою мать, Вова! Какого черта?! Мы с Костей не враги тебе! Так какого черта ты никогда не помогаешь нам? Ты ничего не делаешь, после смерти Иры! "Меня всегда бесил его клюв. Длинный с горбинкой. Интересно, смогу я его уменьшить и выпрямить, если хорошенько по нему ударить?" Вова разжал и сжал кулак. - Спокойно, Гош, - как обычно тихо сказал Костя, - пусть побудет сегодня тут. Не надо конфликта. "Ошибаешься. Конфликт уже начался давно, так пусть закончится сейчас." - Ты мог уйти с Ильей в ту ночь, но ты остался. Так терпи или проваливай. Вова и Гоша встретились взглядом и долго смотрели друг на друга. Гоша сдался, отвел взгляд, потупился. - Да, ты прав, Кость, - прошептал он и вышел из комнаты. "Иди к черту, Кость! Лучше б это решилось сейчас." Костя незамедлительно последовал за ним, как тень, которой он и являлся. Тень цивилизованного общества, что было когда-то в этом забытом богом месте. В сгоревшем Погорене. Как стемнело, Вова вылез на задний двор и начал говорить с Ирой. Он всегда так делал. Он рассказал ей про альбом, Костю с Гошей, о том, какой он сам кусок говна. Слезы текли по щекам, а через минуту уже пропадали. А он говорил, говорил и говорил. Крик, звук, как будто выламывают дверь, выстрелы. Вова выхватил пистолет из-за пояса и рванул в дом. Кухня, столовая, дверь в прихожую. Вова распахнул ее и тут же получил прикладом в лицо. На секунду все почернело и он упал. Нос болел ужасно, из него в рот стекала густая соленая жидкость. Он обернулся. Костя был раздет до трусов, как и сам Вова и валялся в углу. Володя был привязан к стулу в середине комнаты. - Сколько вас еще?, - послышалось где-то далеко. Прилетела мощная пощечина, из-за которой старый стул пошатнулся. - Глухой что ли? Сколько вас здесь еще я тебя спрашиваю, - просипел низкий голос. Вова повернулся. Теперь он видел пленившего его человека. Это был здоровый мужчина, лет сорока, с грязными длинными, заплетенными в косичку русыми волосами. Карие глаза гдаза ожесточенно смотрели почти в упор, язык скользил по нижней губе. Правую щеку уродовал ожог.