Sleep, sugar

Я пожалею об этом, подумал Джим Гордон, увидев в дальнем свете фар одинокую фигуру на обочине шоссе. Я жалею об этом уже сейчас. Джим вдавил педаль тормоза в пол и тяжело вздохнул. В зеркале заднего вида можно было понаблюдать за странной походкой его будущего пассажира. Того шатало во все стороны, правую ногу он едва не волочил за собой. Джим помог ему, открыв дверцу. Ну и экземпляр ему попался. Совсем молодой. Лет двадцать пять, плюс-минус. А уже перешел кому-то дорогу. Впрочем, в Готэме, чтобы нарваться на неприятности, достаточно просто появиться на свет. Одежда на нем была рваной и мерзко пахла рыбой и солью. Но на бездомного, несмотря на грязь под ногтями, прорехи в одежде и отсутствие багажа, он не походил. Гладко выбрит, кожа чистая. Манера выражаться до нелепого правильная, даже старомодная. Голос дрожащий, сбивчивый. Поблагодарил уже дважды. Попытался привести себя в порядок, но только хуже сделал. Джим подал ему бутылку с водой, и снова спасибо-вы-спасли-мне-жизнь. Да, как же. Если бы не проклятая усталость. Джим не спал больше двух суток, он пытался отдохнуть, встав у обочины, но это не помогло. Пару раз ему привиделось, что он попадает в аварию. Не спасали ни радио, ни термос с кофе. Дорога была скользкой, местная радиостанция – монотонной, и Джим очень хотел спать. Если бы не это, он не подобрал бы пассажира. Он был в окрестностях Готэма, а значит, здесь каждый второй только и ждал, что перерезать горло первому. Этому попутчику лучше отработать свое место в машине. Пусть говорит, не дает ему заснуть, иначе Джим угробит их обоих. Вот как раз мимо пронеслась огромная фура, показавшаяся Гордону голодным ревущим монстром с горящими глазами. – Дерьмово выглядишь. Что случилось? – спросил Джим. – Предательство, – пассажир скривился от боли, губы его дрогнули. – Чудовищная несправедливость. Конечно. – Но я вернусь, теперь я буду осмотрительнее, – он мечтательно и туманно забормотал о своих дальнейших планах. От его голоса Джиму еще сильнее захотелось спать. Твою мать, думал Джим, твою мать. Ему следовало рискнуть и остановиться в том мотеле. Его могли пришить прямо в постели, а машину угнать, но перед этим он хотя бы поспал в тепле. – Как тебя зовут? – Освальд, – ответил он после небольшой заминки. – Ты в состоянии вести машину? – Боюсь, что нет. Моя нога… – Он жалобно покачал головой, потирая правое колено. – Что с ногой? – Наказание за ошибку. Кажется, это была длинная история, и Джим был не прочь услышать ее, вот только Освальд не собирался вдаваться в подробности. Он поежился от холода и попросил включить печку. – Сломана, – буркнул Джим. – На заднем сидении есть куртка. – Вы вновь спасаете мне жизнь, – улыбнулся Освальд. Его передние зубы были чуть желтее остальных. Он накинул на себя куртку как одеяло и попытался удобнее устроить больную ногу. Не очень-то успешно. А куртку надо будет отдать в химчистку, либо выкинуть. Джим уже привык к запаху, но это не значит, что тот исчез. – Ты что, рыбак? – Можно и так сказать. Что-то странное прозвучало в его коротком ответе. Что-то, что не захочешь услышать от незнакомца на безлюдной дороге. – Я так рад, что встретил вас. Мне редко попадаются хорошие люди. Скажите, если не секрет, зачем вы направляетесь в Готэм? – Меня зовут Джим. Давай на «ты», я чувствую себя стариком. – Нащупав пачку сигарет, Гордон закурил. – Я возвращаюсь домой. – Я тоже! – Удовлетворенно вздохнув, Освальд крепче вцепился в куртку. Детский жест. Такой умиротворяющий, что Джим от злости едва не заскрипел зубами. Нет, он точно заснет. Нужно остановиться. Его отец умер в автокатастрофе, он не собирался повторять его судьбу. – Что-то не так? – испугался Освальд, когда машина сбавила скорость и свернула на обочину. Джим потянулся к бардачку. Может, стоило попросить Освальда достать чертову карту, но Джим уже плохо соображал. Вот и вторгся в личное пространство этого странного парня. Разве ж можно его упрекнуть в том, что он испугался? Тебя, избитого, подбирает усталый грубый мужик, внезапно останавливается и тянет руки в твоем направлении. Освальд отшатнулся, закрывая голову рукой, и нечаянно заехал локтем Джиму в лицо. – Твою ж мать! Сдурел совсем? Потирая ушибленную скулу, Джим все-таки извлек старую дорожную карту и, ругаясь сквозь зубы, развернул ее на руле. – Я… я прошу прощения! – Угораздило же меня. Освальд глотал воздух, не зная, как еще извиниться. Какой идиот. Не обращая на него внимания, Джим проследил пальцем по извилистой линии дорог и нашел нужный поворот. Деваться некуда. В машине с психом ночевать так же опасно, как и остановиться в мотеле. Но там хотя бы будет кровать. Можно, конечно, выкинуть Освальда прямо сейчас, но… Джим бросил на пассажира косой взгляд. Тот чуть не плакал. Да, ужасный день. Ужасная ночь. – Заканчивай, – грубо сказал Джим, кидая карту Освальду на колени. – Я собираюсь сделать остановку. – Зачем? – Потому что у меня кончились силы, и я не довезу нас до дома, если не отдохну. – У меня нет денег, – тихо сказал Освальд. – Значит, поспишь в кресле. – Ладно. Он согласился слишком быстро. Надо было предложить ему коврик у двери. А еще лучше, за дверью. По крайней мере, заставлю его принять душ, пообещал себе Джим. Владелец мотеля посмотрел на них и опустил взгляд. Под его стойкой было ружье. Джим не мог винить старика за это. – Так… сколько кроватей? – Одну, – мрачно сказал Джим, выгребая из кармана остатки наличных. Подумал немного и добавил. – Одну одноместную. Черт, осталась только мелочь. – Освальд? Парень поспешно повернулся к нему, вопросительно заглядывая в лицо. Джим высыпал в его руки несколько монет. – Тут на улице где-то должны быть автоматы. Добудь нам ужин. Джим повернулся к хозяину мотеля: – Если за ночь кто-то тронет мою тачку, ты мне заплатишь. Комнатка была типовой. Старые обои в выцветшую полоску, одинокая бездарная картина на стене, шатающийся столик у окна, закрытого тяжелым полотном штор. Джим бросил свою сумку на пол и рухнул на кровать. Боже, какой кайф. Можно забыть о тех мерзостях, что творились на покрывале, в которое Джим уткнулся носом. Можно забыть о голоде, обо всем обо всем обо всем. Пространство обволакивало Джима, он представил что лежит на волнах. Это лучше чем секс лучше всего на свете закрываешь глаза и попадаешь в рай и никаких тревог подумаешь о них завтра ничего пустота только собственное дыхание засыпаешь. Наконец-то. Освальд. – Черт, – застонал Джим, опустил руку, нащупал сумку. Неимоверным усилием воли заставил себя принять вертикальное положение. Достал относительно чистую футболку, растянутые спортивные штаны. Бросил их на кресло. Заметил на дне аптечку. – О, да что со мной не так? – застонав от бессилия, Джим достал аптечку. Открыл. Заглянул внутрь, понимая, что не имеет не малейшего понятия, что делать дальше. Спать. Ложись спать ложись спать обратно давай же. Вместо этого он встал, положил аптечку на столик, так, чтобы Освальд ее заметил. Растерянно огляделся, дрожащий и измученный. Что еще? Одеяло. Бросить на кресло. Теперь ты можешь уже лечь в проклятую постель? Пошатываясь, Джим добрался до кровати, закрыв глаза еще на ходу, и повалился на единственную подушку. Как он будет спать на кресле с больной ногой? Заткнись сволочь просто заткнись плевать как он будет спать плевать может он вообще уже сдох где-то на улице. – Джим? Холодный воздух через распахнутую дверь, запах тины и шуршание оберток. Гордон заставил себя открыть глаза. Это оказалось не так-то просто: смотреть. Не опускать веки. – Оставил тебе одежду. Иди в душ… Аптечка на столе, – проговорил он, сражаясь с желанием зевнуть. – Хорошо. В голосе улыбка. – Я не знал, что купить. Надеюсь, тебе это понравится. Снова шелест. Освальд выложил конфеты и снэки на тумбочку около кровати. Джим хотел махнуть рукой: иди уже. Вместо этого едва пошевелил пальцами. Освальд остановился у кресла. Осторожно, словно Джим спрятал под вещами тарантула, поднял футболку, поднес ее к лицу, украдкой обернулся и вздрогнул, заметив, что Джим все еще смотрит. Засуетившись, забрал вещи, потушил свет и исчез в ванной, аккуратно прикрыв за собой дверь. Джим завернулся в покрывало и закрыл глаза. Завтра он будет дома. Или его убьют во сне. Оба варианта по-своему хороши. Вздохнув, Джим повернулся на бок и наконец-то заснул. Ему показалось, что прошло меньше минуты, прежде чем его разбудил неясный шум. Он, что, упал в ванной? Освальд? Эй, Освальд? Ты не говоришь, только думаешь, давай, соберись. – Ты в порядке? Вот молодец. – Да, я… просто уронил. Полку… Ах, черт! – раздалось за дверью. – Извини! Джим перевернулся на спину. Я ненавижу тебя ненавижу тебя. Его вдруг скрутило, к горлу подступил ком. Организм был в ужасе от такого обращения. Я знаю, все очень плохо. Постепенно его отпустило. Но он все еще бодрствовал, когда Освальд вышел из ванной, впустив в комнату облако пара. Темная футболка Джима была ему велика на два размера, но липла к еще влажному телу, только подчеркивая худобу. Полумрак комнаты отнимал еще несколько лет от предположенных двадцати пяти. Освальд напомнил Джиму подростка, слушающего песни о смерти и наркотиках. Бледный и тощий. С иголками мокрых волос. Такие в Готэме часто попадали за решетку. Куда еще направить энергию разбушевавшихся гормонов бери нож выходи на улицы доказывай всем что они не правы острым аргументом по горлу. Дерьмовый мир. Освальд поставил аптечку обратно на стол. Хромая, прошел к креслу. – Спокойной ночи, – тихо пожелал он. Следующие пятнадцать минут Джим слушал, как Освальд безуспешно пытается принять удобное положение. Слушал рваный ритм дыхания. Ты не сделаешь этого. О, ты не сделаешь. Даже не думай. Вот только открой свой рот, и на месяц лишишься выпивки. Думаешь, я шучу? – Хорошо, – вслух сказал Джим. Собрался с силами и заставил себя встать. – Что ты делаешь? – шепотом спросил Освальд. – Насилую. На кровать, – мрачно приказал Джим. Освальд поднялся. Рывками, неловко. Поднялся и замер, ни на секунду не прерывая зрительного контакта. Джиму было совершенно не интересно, что он там себе напредставлял. Когда Освальд протянул к нему руку, сжавшись от страха, Джим бесцеремонно отодвинул его в сторону, занял кресло, накрыл себя одеялом. Медаль герою, медаль. Судя по тишине, Освальд все еще стоял рядом, потом отмер, опустился на покрывало. И что-то прошептал, но Джим уже не слышал. Он заснул.