Виноградное послевкусие

Всё было как всегда ― невыносимо больно и неестественно жёстко. Руки сжимали портфель, царапая короткими ногтями кожаную поверхность, а воротник стремительно пропитывался страхом и отчаянием. Волосы на затылке чуть ли не шевелились, в ушах покалывало. Сколько бы времени ни проходило, Такеда никак не мог привыкнуть к издевательствам. И больше всего он не мог свыкнуться с издевательствами учеников над ним. Как бы он себя ни вёл, всё равно ученики находили повод для насмешек. Девочки зловеще хихикали в кулак, не скрывая презрительно-снисходительного взгляда, мальчики расхаживали по классу, передвигали парты, писали на доске то, что хотели, не слушались, не позволяли сенсею и слово вставить. Иногда доходило до рукоприкладства: они снимали очки с Такеды, тянули за галстук, передавали маленького, худого сенсея из рук в руки, как будто играли в мяч, а когда он пытался выйти из класса, его настигали самые высокие и сильные подростки, не давая проходу, они настойчиво, злобно твердили ему: — Вам должно быть стыдно, Такеда-сенсей! — Да, да, да, — подхватывал один из них, посмеиваясь. — Не можете справиться с учениками. Да какой из вас учитель, — продолжал третий, нависая над ним высокой стеной. И так по кругу. Без конца и края. Каждый день. Ученики обсуждали свои проделки между собой, ученики обменивались информацией, и каждый класс знал, что из Такеды Иттецу никакой учитель и что над ним можно спокойно издеваться. Ведь маленький, хрупкий и пугливый Такеда никому ничего не скажет. Никогда. Ни за что. Он не сможет признаться, что слаб. Не захочет. Постыдится. Будет терпеть столько, сколько понадобится, даже не сменит школу. Духу не хватит. И зная это, веря в свои предположения, ученики переходили границы дозволенного всё свободнее и резвее. Многие позволяли себе надсмехаться над Такедой во время перемен. Колкие фразы насчёт его характера в какой-то момент превратились в чтение осуждающих лекций на тему его личной жизни. Школьные монстры — таковыми их считал Такеда и таковыми они являлись — больше не кланялись, видя своего педагога, иногда и вовсе игнорировали, и, заходя в класс, Такеда видел лишь спины, многочисленные спины, которые не замечали его; а потом медленно ученики поднимались и уходили, так и не поворачиваясь, ведь не видели они в нём никого. Издевательства учеников не оставили беспристрастными остальных учителей. Вначале коллектив подбадривал Такеду, пытался внушить ему, что дети всегда такие — жестокие и эгоистичные, — но почему-то от такой проблемы страдал лишь он. И никто не мог изменить отношение учеников к Такеде, да и в целом особо не спешил. Репутация школы была важнее, каждый грел своё место, а Такеда медленно и верно падал вниз, всё стремительнее приближаясь ко дну. Кардинально всё изменилось в жизни Такеды, когда к ним перевели нового ученика. Он ворвался в школу красным мятежным вихрем. Постриженный под машинку, крупный, агрессивный и шумный. Под чёрным пиджаком носил красный жакет с тяжёлым капюшоном, благодаря чему всё время выделялся среди остальных. Заметив отношение учеников к Такеде, он — Танака Рюноскэ — не растерялся и сразу заявил о своих правах: подшучивать над учителем будет уже он. Никто и не собирался спорить, особенно с устрашающим всякого хулиганом, да и за всё время Такеда успел наскучить всем. И игрушку покорно, с неким облегчением, передали новому владельцу. Вначале Такеде показалось, что Танака совсем другой. Лучше, выше остальных. Умнее и справедливее, ибо он следовал бесшумно за учителем. В библиотеке помогал дотянуться до нужной книги, помогал дотащить тетради до учительской и всегда стоял за спиной, будто так оно и должно быть. Он не оставлял учителя в классе, когда все уходили, покорно готовил домашнее задание, которое Такеда, не отчаявшись, всё же писал всегда на доске. Сам учитель заметил, что так Танака себя вёл лишь рядом с ним. С остальными же он шумел, орал, иногда сломя голову кидался драться, когда что-то ему не нравилось, и непременно побеждал, и с неким негодованием поправлял пиджак, показывая тем своё презрение к остальным. Особо ни с кем не дружил, но состоял в волейбольном клубе. И по утрам, приходя в школу, Такеда видел, как Танака бегал и разминался. Замечая учителя, он быстро кланялся, махал рукой и продолжал тренировку. Часто Такеда задавался вопросом: почему Танака так себя вёл. Ни один ученик, даже самый милый и добрый на вид, не менял своего отношения к учителю. Танака же, хоть и заявил, что будет сам издеваться над ним, скорее выполнял должность охраны, нежели агрессора. И чем дольше Танака находился рядом с учителем, чем добрее и терпеливее был, тем быстрее Такеда забывал о его словах. Иногда Танака угощал учителя виноградным соком, на что Такеда вначале сильно удивлялся, особенно с выбором его любимого напитка, но потом постепенно привык. Чаще всего до начала урока Танака приносил два пакетика сока, ставил один на учительский стол, а другой открывал для себя. Такеда молча принимал подарок, хотя и понимал, что такие вещи недозволительны. Только вот не успел учитель обрадоваться новому ученику, как тот неожиданно превратился в тирана. Всё случилось с приходом нового тренера. Молодой Укай Кейшин начал заниматься тренировками волейбольного клуба. По слухам, он доводил спортсменов до изнеможения, отпуская лишь к ночи, заставлял заниматься до последней капли пота, а то и крови. Девушки-менеджеры не могли оставаться так долго, а другие не хотели подписываться на такой труд, в итоге, чтобы не доставлять клубу лишние неприятности, Такеде дали должность менеджера, аргументируя свои действия тем, что он и так ничего для учеников не делает. И учитель покорно взялся за эту работу, ведь порой он сам считал, что ни для чего не годен. С Укаем Такеда нашёл общий язык быстро. На его удивление, тренер не был таким демоном, которым все его представляли: Укай оказался открытым и общительным человеком, у которого имелся свой семейный магазинчик и близкие до сих пор школьные друзья. Более того, тренер всё время шутил и иногда, пока ребята делали растяжку, рассказывал интересные истории из своей жизни. Сблизившись с учителем, Укай смело начал приглашать его после работы на дружеские посиделки за кружкой пива и горячей лапшой. Такеда с радостью соглашался, и каждый вечер его жизни наполнялся лёгким, правильным весельем, отчего ему казалось, что он становится наконец нормальным, полноценным человеком. Иногда Такеда замечал, как странно на него смотрит Танака. Когда они, совсем одни в классе, писали новую тему, и Такеда пытался доступнее объяснять, он просто чувствовал, как его изучает настойчивый и пронизывающий до костей взгляд. Он ёжился, но страх не отступал, и каждый раз, ощущая колючую волну ужаса в груди, Такеда чувствовал, как воротник становится влажным. И ему казалось, что мальчишки снова будут кидать его из рук в руки, и в ушах будет покалывать от: «Вам должно быть стыдно, Такеда-сенсей!» Чем ближе становились зимние каникулы, тем страннее себя вёл Танака. И как-то раз, когда Такеда проверял его домашнее задание, сидя перед ним, внимательно читая и правя ошибки в тетради, Танака резко и больно схватил сенсея за руку. Такеда не успел и охнуть, как дикий, волчий взгляд юноши оказался в опасной близости от него. — Сенсей, — тихо начал Танака, — кто для вас тренер? Такеда испуганно икнул, попытался вырваться, но лишь усугубил своё положение. Танака одной рукой оттащил в сторону парту, и книги, лежавшие внутри, посыпались на пол. Приблизив свой стул к учителю, он так же тихо и ощутимо настойчиво повторил: — Говорите. — Укай-кун? — удивлённо переспросил мужчина. Танака не шелохнулся и бровью не повёл. — Мы друзья, коллеги, — он пожал плечами и, подумав о чём-то своём, неестественно дёрнулся: — Почему ты о таком спрашиваешь? Танака не успел ответить, возможно, и не собирался. Звонок прозвучал неожиданно, и, отпустив руку учителя, Танака начал собирать сумку. Не обращая внимания на пытливо-настойчивый взгляд Такеды, он ушёл, так и не поправив парту. Такеда молча собрал учебники, вернул стулья на свои места и, выбросив пустые пакетики из-под сока, вернулся в учительскую. Вечером того дня тренер устроил матч между сенпаями и кохаями. До матча Такеда всё время пытался заговорить с Танакой, ведь как бы ни старался, он не мог забыть столь грозный и жёсткий взгляд. И больше всего его волновала причина такого поведения. Однако Танака избегал учителя, иногда нарочно делал вид, что погружён в интересный диалог с сокомандниками; когда Такеда к нему подходил, он чуть ли не отталкивал мужчину, старательно изображая, как он тренирует высоту своих подач. Когда игра началась, Такеда устало вернулся на своё законное место: подле тренера. Во время матча Такеда как всегда внимательно следил за игрой, записывая важные для себя моменты в тетрадь. Он столько следил за игрой команды, что уже знал поведение и настроение каждого в игре. И поэтому с лёгкостью догадался, что Танака всё ещё зол. Он сжимал мяч сильнее обычного, делал дикие, необдуманные пасы, бил по мячу сквозь стиснутые зубы, будто пытался сдержать внутреннего зверя. И Такеда хотел помочь как-то своему единственному ученику, но, увы, не знал, как действовать, что говорить. Сидевший рядом Укай всё время ёрзал, разминал шею, тёр её ладонями — никак не мог успокоиться. — Укай-кун, что-то случилось? — Да по утрам работать начал в огороде. Спина и шея болят. Потянул, думаю, — морщился от боли Укай. — Может, помочь? — Сенсей, а сможешь помассировать большими пальцами эти части? — Тренер, жмурясь, показал на нужные места, и Такеда слабо кивнул, не очень представляя, как будет делать массаж. Встав за спиной Укая, он размял пальцы, потёр ладони друг о дружку и, согрев их, начал медленно массировать горячую, слегка влажную шею тренера. Кончики осветлённых волос мешали, иногда щекоча кисти рук, и Такеда, не в силах молчать, смеялся. — Сенсей, как хорошо. Просто кайф. Чуть выше… ещё… Такеда послушно растирал смуглую кожу. Подушечками пальцев ощущая мышцы и некую доселе неизвестную волну блаженства, которая исходила от Укая. Тренер млел под его руками: небольшими, уютными и тонкими. Такеда невольно вошёл во вкус и, забравшись руками под футболку тренера, начал сильнее растирать напрягшуюся спину. Почувствовав усталость, Такеда слегка пошатнулся, от непривычки закружилась голова и перед глазами заплясали тёмные круги. Выдохшись, сенсей опустился обратно на скамейку. Опустив закатанные рукава рубашки, он снова взялся за тетрадь и ручку. — Сенсей, спасибо, полегчало. Тебя бы — да в жёны, — Укай громко засмеялся и похлопал удивлённого Такеду по плечу. Только вот учителю уже не хотелось смеяться. Свирепый, требующий крови взгляд Танаки будто прижал Такеду к стенке. Учитель кожей ощущал, как его руки стискивают в железной хватке, и кости ломаются от нечеловеческой силы, всё тело слабеет, немеет и медленно превращается в труху. Укай всё ещё хихикал, иногда хлопая его по плечу, но Такеда не мог даже выдохнуть. Воротник становился влажным и к горлу подступил ком. Еле совладев с собой, он отложил лишнее в сторону и, попросив извинений, быстро направился к выходу. Снова очутившись в школьном здании, Такеда быстрым шагом преодолел нескончаемые коридоры. Дойдя до учительской, он своим ключом открыл дверь — в столь поздний час в кабинетах никого не было, а сторож давно сидел на своём посту, поэтому Такеде дали запасной ключ, зная, что он занимается клубной деятельностью. Нашарив дрожащими пальцами выключатель, он прошёл внутрь. Лампочки загорелись с опозданием, отчего сенсею стало страшнее, и он, кусая губы, направился к своему столу. Сложив спортивную куртку в пакет, Такеда спрятал его в ящик, убрал ненужные вещи со стола и собрал портфель. Он делал всё по привычке, лишь быстрее и беспокойнее. Сердце билось в груди сильнее, тяжелее, казалось, что оно камнем скатится вниз, ударится об пол и разобьётся на мелкие кусочки. Такеда инстинктивно пытался убежать, хотя и понимал разумом, что причин для побега нет, что защищаться не от чего. Но звериный, чудовищный, воистину пугающий взгляд Танаки не отпускал его, он будто ходил за ним по пятам, и Такеда мог поклясться, что чувствовал, как в затылок дышит что-то горячее, жаркое, пускающее пар. Похожее на вулкан. Схватившись за портфель и до сухоты в горле знакомо царапая его покалеченную поверхность, Такеда поспешил к выходу. От волнения он сгорбился, ноги еле слушались и в ушах покалывало. «Вам должно быть стыдно, Такеда-сенсей!» «Вам должно быть стыдно, Такеда-сенсей!» «Вам должно быть стыдно…» — Сенсей. В темноте коридора, поглощённый тьмой, скрывался Танака. Он стоял у лестницы. Тяжело дышал, иногда смахивая пот со лба. Обождав несколько секунд, он приблизился к Такеде. Уверенно, быстро. Широкими шагами сокращая расстояние между ними. — Почему ты не на тренировке? — дрожащим, слабым голосом спросил учитель, и так предательски в такой ситуации осознал всю свою беспомощность, жалкость, никчёмность. — А вы? — Танака стоял слишком близко и слишком далеко. Такеда чувствовал исходящий от сильного тела жар, но никак не мог разглядеть лица. Лишь шестым чувством испытывал на себе волчий взгляд, слышал, как тяжело, испуганно дышит он и как Танака выдыхает свою злобу. — Тренер разозлится на пропуски, Танака-кун. Лучше вернись в зал, — Такеда попытался уйти, почти дошёл до лестницы, когда Танака схватил его за локоть. — Что вас связывает с тренером? Такеда вздрогнул, портфель выскользнул из пальцев. — Я же сказал, мы коллеги, — еле шепнул учитель. — Почему вы врёте? — голос Танаки был всё таким же ровным и тихим, только Такеде казалось, что каждое слово бьёт его сильнее предыдущего, и он задыхался, беспомощно глотая ртом воздух. Танака молча ждал ответа. Он сжимал руку учителя сильнее и, понимая, что делает ему больно, всё же не мог остановиться. Внутренне он надеялся, что оставит красно-синий след на тонкой кисти, след того, что он держал учителя в руках, что он был рядом с ним. — Но я не вру, — сенсей неожиданно повернулся лицом, и Танака заметил, как по его щекам текут слёзы. — Не вру же… Танака не хотел спешить, надеясь, что можно потерпеть год или два. Он не хотел раскрывать своё отношение к учителю, только всё случилось неожиданно, и, не совладав с желанием, он как волк накинулся на добычу. И в тот момент тоже всё случилось слишком быстро, чтобы принять правильное решение. Прижав к стенке сенсея, Танака сдавил его худую, взмокшую шею руками, большими пальцами стиснул подбородок, который казался таким хрупким, что мог треснуть от дикой силы. Такеда задыхался и пытался отцепить от себя ученика, но его ничтожных стараний не хватало ни на что. Очки сползли с лица и, продержавшись на носу несколько секунд, упали на пол, и Такеда отчётливо услышал, как они покатились вниз, как стёклышки треснули и, кажется, разлетелись по сторонам. Танака слегка ослабил хватку. И когда учитель приоткрыл рот и начал глотать воздух, он проник в рот большим пальцем. Надавил на влажный, горячий язык и, медленно массируя его, приблизился губами к щеке Такеды. — Я же так хотел… Он остановился, не досказал, убрал палец и сам скользнул языком во всё ещё приоткрытый рот. Сенсей не отвечал на поцелуй, пытаясь как-то отстраниться. И Танака сильнее надавливал на его податливую, мягкую шею. Такеда слабел и чувствовал, каким послушным становится в руках Танаки, как с каждым разом его потуги освободиться становятся слабее и слабее. Не зная больше, что делать, Такеда прикусил язык Танаки. Ученик резко отстранился, завыл, и пока он хватался за рот и пытался успокоиться, Такеда начал спускаться. Перед глазами всё плыло. Он не видел, куда шёл, лишь по памяти шарил руками в пространстве, пока не нащупал перила и, опираясь на них, не начал спускаться. Он то спотыкался, то совершенно не двигался вперёд. И осознание этого ввергало его в отчаяние, и Такеда готов был завыть от несправедливости и беспомощности, но терпел. Терпел, как делал это всегда. Множество, бесчисленное количество раз. — Сенсей, вам должно быть стыдно, — совсем рядом, и Такеда от страха закричал. «Вам должно быть стыдно, Такеда-сенсей!» «Вам должно быть стыдно, Такеда-сенсей!» «Вам должно быть стыдно…» — Сенсей, как вы могли отвергнуть мои чувства. Послушайте, я же… Танака не успел договорить: Такеда с силой замахнулся, и, попытавшись увернуться от его удара, Танака не заметил, как отпустил руку учителя, и тот моментально покатился вниз. Головой вниз. Считая ступеньки спиной. Падая на свои очки. И Танака видел, как острые кусочки стёклышек впились в небольшие, тонкие ладони, рассекая мягкую кожу. — Сенсей! — Танака спустился вниз, попытался поднять учителя, но бездыханное тело, казавшееся уже камнем, не слушалось. Оно тянулось к полу, будто приклеилось. Под затылком образовалась тёмная лужица, которая в свете уличных фонарей отдавала багряным. — Сенсей… сенсей, я же не хотел… сенсей…