Одержимость

Зияющие пустотой черные окна. Ветер гуляет по комнатам, поднимая тяжелую, застарелую пыль и раскиданные по полу пожелтевшие листки бумаги. Покосившиеся полки шкафа будто вжимаются в серые, облупившиеся стены. Маленькие хрусталики на люстрах позвякивают, подпевая в такт ветру своими по-детски пронзительными голосами. Вокруг ни единого прохожего, вся улица погружена во мрак, и лишь один фонарь нервно пульсирует, словно заходясь в предсмертных судорогах. Кажется, жизнь и вовсе покинула это место. И лишь из наглухо заколоченного подвала временами раздается протяжный приглушенный стон. Суеверные болтают, что древний призрак возвращается сюда в полнолуние, зовет кого-то и проклинает в ночной тишине. И отчасти они правы. — Еще! Да! Еще... вот... ВОТ! Хлюпающие звуки эхом отдаются в каменном помещении. Девушка, привязанная ремнями к странному железному приспособлению, отдаленно напоминающему скамью, извивается в судорожной агонии. Ее ногти жадно царапают кожаные поручни, а тело движется навстречу мужчине, резкими толчками проникающего в нее сзади. Он хрипит, сжимая ее ягодицы, уже красные от ударов хлыста, стараясь достичь собственного пика. — Да! ДАА! — не сдерживаясь орет она, обрывая связки. — ААА... Ааххх! Ее тело начинает биться в мелких судорогах, мышцы пульсируют, а голос вдруг ломается, переходя в протяжный горловой хрип. Он хватает ее длинные рыжие волосы и выгибает навстречу, насколько позволяют крепления. Еще пара размашистых толчков, и он с силой вжимается в нее, изливая вовнутрь теплую, склизкую жидкость. Ее тело перестает дрожать, взгляд снова приобретает осмысленность. — Нет! Еще! — почти рычит она, крутя головой. — Не останавливайтесь... Не смейте! — На сегодня все, — звучит откуда-то сбоку спокойный, не терпящий возражения голос. Он принадлежит молодому мужчине со светлыми волосами, стоящему в дальнем углу комнаты. Другие мужчины, находящиеся в комнате, переглядываются и молча начинают приводить себя в порядок, надевая брюки и лязгая ремнями. Девушка кричит еще громче, захлебываясь в собственной слюне. Просит, умоляет. Требует. — Но, она же хочет... — решается подать голос один из них, самый молодой. — Мы. Сегодня. Закончили, — вкрадчиво повторяет Рэйвен. Парень фыркает, но подчиняется. — Нет! Куда? Я же только... — все громче возмущается она. Когда раздает последний хлопок апартации, возмущения уже переходят в гнев. — Ты — слабак! Ты ничерта не умеешь! — она пытается вывернуть голову, чтобы посмотреть на мужчину, который медленными шагами прохаживается вокруг стойки, с удовлетворением рассматривая ее тело. Он отстегивает крепления, и девушка почти падает со своего постамента. Он подхватывает ее обессилевшее тело и сажает на пол у стены. Несмотря на то, что руки почти не слушаются, она все же пытается поцарапать его лицо. — Слабак! Ты не можешь этого! Ты... — захлебывается она словами, в который раз пытаясь объяснить, чего же он, собственно, не может. — Ты мне обещал... обещал, что будет, как тогда! — А разве не было? — настороженно спрашивает мужчина. Он был уверен, что получилось. — Этого мало! — истошно кричит она. — Этого слишком, черт возьми, мало! Всего лишь секунда, твою мать! Мне нужно больше... — слова застревают в горле. Он не поймет ее. Никто, черт возьми, не поймет ее. Даже он. Но, может, если... — Дай мне еще! Того зелья, из синей бутылки! Как оно там? Еще глоток! — она протягивает вперед трясущиеся руки. — На сегодня все. Отдыхай, — чеканит слова он. Она снова заходится в истерике. Пытается встать, но ноги подкашиваются, и она падает на холодный каменный пол, сотрясаясь в рыданиях. Он подходит, садится рядом и молча гладит по голове, прижимая. Почти нежно. Просто сейчас ее надо успокоить: после каждого взлета наступает неприятное приземление. Она снова рыдает, уткнувшись лицом в его рубашку, потом поднимает голову, окидывая мутным взглядом свое тело. Рубцы от ударов краснеют на ее белоснежной, гладкой коже. Капли остывшего воска, синяки, кровоподтеки, засосы, белесые разводы высохшей спермы. — Что я делаю? — скулит она, пряча лицо в раскрытых ладонях. — ЧТО Я ДЕЛАЮ?! Она вдруг представляет свою семью, друзей. Они узнали, узнали все. Их пронзительные, шокированные взгляды. Скандалы, злость, крики. Жалость. Она бьет кулаком по полу. Нет, жалеть ее не надо. Это их можно пожалеть. Всех их. Ведь они не видели, они даже не представляют того, что видела, что чувствовала, частью чего была она. Она закрывает глаза и перед ней снова черная, зияющая бездна, в которой мерцают миллиарды огней. И она — часть этой вселенной. Каждый ее нерв, каждая клетка пульсирует в такт со всем миром. Она видит, слышит, чувствует — все ощущения для нее, словно одно целое; она неразрывно связана с этой бесконечностью. Это невозможно рассказать, это за рамками человеческого разума, за границей того, что наш мозг может воспринять. Там слишком много смысла, и она проникает в него. Буквально на секунду, и картинка снова гаснет. Ускользает, словно песок сквозь пальцы. Она пытается ухватиться за нее, продлить хотя бы на мгновение. Но бесполезно. Телесная оболочка слишком крепко держит ее разум. Слишком сильно ограничивает. Мужчина все так же меланхолично гладит девушку по голове, наблюдая за сменой ее настроения. Наконец, она перестает плакать, лишь молчит, не моргая смотрит на мелкие трещинки в полу. Он понимает, что кризис миновал. — Вот и молодец, — выдыхает он, целуя ее в макушку, и поднимается. — Держи, — кидает он плед, но девушка не отвечает. — Джинни, — щелкает он пальцами прямо у уха, и она невольно вздрагивает, поднимая голову. — Плед. И микстура, — ставит на пол прозрачный пузырек с мутной жидкостью. Она откидывается к стене, чувства потихоньку возвращаются. Голова раскалывается, мышцы ноют, между ног тягучая, колющая боль. Она ерзает, пытаясь сесть поудобнее, и, наконец, берет флакон, в несколько медленных глотков выпивая горькое, вязкое снадобье. Морщится и натягивает плед, борясь с вновь подступающими судорогами. Несколько минут, стиснув зубы, смотрит в потолок, потом лекарство начинает действовать и ее понемногу отпускает. Она переводит взгляд на молодого мужчину, стоящего у соседнего стола. Он оборачивается, и, убедившись, что все в порядке, возвращается к своему занятию. Он протирает плети и розги, раскладывая их в известной ему одному последовательности. Конечно, он мог бы воспользоваться магией, но, сколько Джинни помнит, он всегда делает это вручную. Следя за его отточенными движениями, она невольно вспоминает их первую встречу. Однажды летом Джинни напросилась к отцу на работу, просто так, из любопытства. Она сидела в Атриуме Министерства, разглядывая высокие, до потолка, статуи, когда увидела его. Этот парень, казалось, ничем не выделялся на фоне остальных работников — строгий костюм, белая рубашка, короткая стрижка, с чуть спадающими на лоб прядями. Вполне себе молодой сотрудник какого-то там департамента. Если бы не взгляд. Черные радужки сливались со зрачками, отчего его глаза казались зияющими дырами, затягивающими внутрь все живое. Она была уверена, что стоит ему захотеть, и он с легкостью вытянет из нее душу. Должно быть, она выглядела смехотворно, когда подошла и засунула ему в карман клочок бумажки со своим именем и адресом. Но через несколько дней к ней в окно постучала сова с ответным письмом. Он каким-то образом знал про инцидент в Тайной Комнате, и сначала лишь хотел от нее подробностей. Тогда она впервые рассказала то, что боялась сказать другим, что хранила в себе эти годы. Про то, как она говорила с Темным Лордом, про то, как видела зияющую черную бездну темной магии, окружавшую его. Про то, как хотела стать одним целым с этим непостижимым, пульсирующим потоком. Про то, что даже сама не могла определить словами. Сзади на шее у него красовалась маленькая татуировка в виде черного ворона, за что его прозвали Рэйвен. Каким было его настоящее имя, да и прочие детали его жизни Джинни искренне не интересовали. Она не стала задавать вопросов даже тогда, когда на руке у него появилась Черная Метка. Она и не удивилась этому. Рэйвен всегда мог достать что-то "интересное": от легких галлюциногенных зелий до запрещенных экспериментальных смесей. И секс: сначала с ним, потом с другими. Она понятия не имела, кто были эти мужчины и где он их находил, но они всегда беспрекословно подчинялись Рэйвену. А ему она странным образом доверяла. А потом он открыл для нее мир подчинения. Сначала было страшно, стыдно и больно. Но потом, когда под ритмичные удары плети сознание делает виток на какой-то новый уровень, собственное тело перестает обременять, отпуская разум в свободное плавание, когда даже время и пространство перестают быть ограничениями. Это не просто оргазм, это вознесение. Вознесение и падение в бездну одновременно. Но этих секунд было преступно мало, и физический мир вновь возвращался. Неотвратимо и болезненно. И каждый раз она хотела еще больше, готова была шагнуть еще дальше. И иногда с ужасом думала, когда же наступит ее предел? Рэйвен никогда не отказывал и не отговаривал. Но всегда знал, когда нужно остановиться. Джинни иногда даже казалось, что он относится к ней с какой-то странной заботой. Впрочем, она была не далека от истины. Что-то было в ней такое, что не отпускало его. — Почему ты не присоединишься к нам, если так сохнешь по Темному Лорду? — нарушил тишину он. Джинни лишь покачала головой, махнув рукой. — Ты не понимаешь... Дело не в нем. Это магия. Бездна магии. Вся магия на свете. Он был в ней, был в самом сердце мироздания. Я видела ее в его глазах, когда он говорил со мной. В моих снах и наяву. Но он решил вернуться, ради своих глупых амбиций и обид. Променял целую вселенную, частью которой мог стать, на бессмысленную уродливую оболочку... — Джинни вновь посмотрела на Рэйвена. Нет, он не понимал. Хотел, пытался, но не понимал. Она уже смирилась с этим. Он принимает, этого достаточно. Она вновь посмотрела на себя. Раны понемногу заживали, но следов от их сессии было еще много. И с каждым разом они становились все глубже. — Надо с этим заканчивать, — сказала она, поднимаясь на ноги. Он лишь согласно кивнул, она каждый раз это говорила. — Захочешь увидеться — знаешь, как меня найти, — сказал Рэйвен, легко прислонившись губами к ее щеке. Джинни положила голову ему на плечо, и они стояли так, обнявшись, несколько минут. Его объятия всегда успокаивали. Потом она сделала шаг назад, и Рэйвен, накинув рубашку, с хлопком апартировал из комнаты. Джинни еще некоторое время сидела в холодном подвале, вглядываясь в танцующие в свете свечей безумные силуэты. Когда синяки сошли, она аккуратно, стараясь не совершать резких движений, оделась, расчесала волосы и взмахнула палочкой.

***

Это продолжалось еще долгое время. Джинни проводила тайные встречи сокурсников, поднимая их боевой дух и вселяя надежду на победу, писала письма Гарри, поддерживая его, как могла. Но время от времени, посреди ночи, она вновь апартировала в холодный подвал заброшенного дома на окраине Лондона. И снова кричала, умоляла, ревела и облегченно вздыхала. Все могло закончиться тысячей разных способов. Но закончилось весьма прозаично: они победили, Волан-де-Морт был повержен. И отчего-то Джинни надеялась, что он вернулся в тот мир Темной магии, к которому по праву принадлежал. К которому так тянулась она. А потом она увидела изуродованное тело, которое извлекли из-под обломков рухнувшей стены замка. С маленькой татуировкой ворона на шее. Какая ужасная глупость. Она долго сидела одна в комнате, борясь с приступами сумасшествия и боли. Это списали на страдания по погибшему брату, но, к собственному стыду, она о нем даже не вспомнила. Конечно, мир, к которому принадлежал Рэйвен, не исчез. Можно было найти еще кого-то, и вновь с головой окунуться в пульсирующую бездну. Но Джинни собрала волю в кулак и сделала свой выбор. Вот уже много лет она исправно ходила на работу в Министерство, готовила вкусные ужины для мужа, целовала детей перед сном и по выходным накрывала праздничный стол для друзей. Но иногда, совсем редко, ложась спать, она закрывала глаза и вновь видела огромную черную бесконечность, кружащуюся вокруг нее. Тогда она просыпалась в холодном поту, вставала с кровати и шла к окну, посмотреть на ночное небо. Оно было очень похоже на тот мир, в котором она проводила лучшие секунды своей жизни. И она знала, что когда-нибудь, когда придет время, ее желание обязательно исполнится.