Запах сливы

      Глухой стук сапог раздавался в тишине пустынной улицы.       Поежившись, Эрвин засунул руки в карманы и начал озираться по сторонам. Ему не хотелось быть пойманным на улицах города после отбоя. Когда все кадеты давно спали сладким сном, он шел по вымощенным улочкам, вглядываясь в чужие окна.       Свернув за угол, он увидел впереди группу понурых людей в зеленых плащах. Капюшоны скрывали их лица, а плащи развевались от легкого дуновения ветра. Они двигались словно тени, незаметно скользя в тусклом свете фонарей. Поравнявшись с ними, Эрвин отвел взгляд. Навряд ли их мог заинтересовать кадет, снующий по улицам поздними вечерами. И, судя по разведчикам, у них опять была неудачная вылазка за Стены, где они потеряли много солдат.       Как только они прошли мимо, Эрвин остановился и обернулся им вслед. Два перекрещенных крыла украшали спины на зеленых плащах. Вздохнув полной грудью, Эрвин как будто почувствовал свежий воздух мимолетней свободы. Он смотрел на эти колышущиеся крылья на ветру и думал, что, когда вступит в разведку, то сможет изменить мир к лучшему и освободить человечество от оков этих Стен. И тогда всё будет совсем по-другому.       Проводя взглядом темные силуэты, Эрвин развернулся и направился в сторону бара. Он надеялся застать Мари и хотя бы одним глазком взглянуть на нее перед сном, а, возможно, и поговорить. Эрвин жалел лишь о том, что с каждым днем у него было все меньше свободного времени. Изучение нового материала, усердные тренировки – всё требовало немалых сил. И если под конец дня у него и оставалось немного времени, он с удовольствием читал книжки, лежа в кровати.       Но сегодня Нил словно издевался над ним. Придя вечером в казармы, он вальяжно развалился на жесткой кровати и, закинув руки за голову, рассказал, что в баре у Мари отведал её вкусных пирогов со сливой. И навряд ли там что-то осталось. Эрвин знал, что он хотел сказать «для Смита», но вместо этого Нил лишь косо взглянул на него, одарив хитрой улыбкой.       Пройдя еще несколько метров, Эрвин остановился перед деревянной хибарой, из окон которой лился тусклый свет. Отдернув куртку, он пригладил волосы и, коснувшись ладонью грубого дерева, толкнул дверь, заходя внутрь. В общем зале не было ни единой души – лишь пустые столы и стулья. За барной стойкой тоже никого не оказалось – только лампа одиноко мерцала дрожащим огнем. Эрвин еще раз обвел помещение взглядом и, двинувшись вперед, заметил свет на кухне. Подойдя вплотную к двери, он прислушался к звукам в соседней комнате: там явно кто-то был. Эрвин открыл дверь и зашел в кухню.       Пучки трав и вязки лука висели вдоль стены, над столом. Над потолком, на веревках, болталось вяленое мясо, пахнущее пряностями. В комнате было тепло и светло. В дальнем углу он заметил Мари, сидящую к нему спиной и явно увлеченную чем-то. Эрвин подошел к ней, стараясь как можно тише ступать по деревянным половицам, и, нависнув сверху, спросил:       – Помочь?       Мари вскрикнула и, отдернув руки от глиняной поделки, задрала голову вверх, смотря на него. Эрвин вновь залюбовался её сияющими глазами, копной рыжих волос, и, скользнув ниже, взглядом зацепился за её обнаженное плечо. Мари улыбнулась и, дернув плечом, кистью руки поддернула сползающую лямку платья. Её руки были в вязкой глине, волосы заколоты на макушке, а босой ногой она крутила педаль на гончарном круге.       – Эрвин, – сказала она, – ты меня напугал.       – Прости, – тихо проговорил Эрвин, внимательно смотря на ее пухлые губы, любуясь их красивым контуром и соблазнительным алым цветом.       – Хочешь помочь? – спросила она, чуть склонившись и плечом почесав нос. – Хочу закончить эти горшки. На неделе у нас в меню будет мясо с картошкой, запеченное в горшочках. А то те алкоголики из гарнизона побили половину посуды. Придешь?       Эрвин мотнул головой и, сняв куртку, повесил ее на крючок на стене. Закатав рукава рубашки, он взял свободный табурет и уселся позади Мари. Превратив неудавшуюся поделку обратно в ком глины, Мари смочила руки в воде и вновь завращала круг. Женские руки нежно опустились на глину, придавая форму будущей поделке. Последовав её примеру, Эрвин зачерпнул воду и, обмыв руки, прижался грудью к её спине, обхватив пальцами вращающуюся фигуру.       Тепло в комнате сменялось жаром, когда его пальцы сплетались с пальцами Мари, скользя по влажной глине, вытягивая мягкую поделку. Перемещаясь к низу будущего горшка, они придерживали вертящуюся глину, вновь ведя наверх. Скользкие пальцы касались друг друга, еще больше пачкаясь.       – Не надавливай так сильно, Мари, – почти прошептал Эрвин ей в ухо.       – Так? Мари ослабила давление на каемку обрисовывающегося горшка, фиксируя пальцами.       – Да, так. Теперь сожми у основания, – прошептал Эрвин, перемещая руки Мари к низу, чуть сжимая глину.       Мари плавно перемещала руки, следуя за пальцами Эрвина. Скользила по глиняному горшку вверх и вниз, придавая объем. Эрвин, прикрыв глаза, коснулся носом её волос, вдыхая запах. Ведя вниз и кончиком носа задевая ее ухо, скользил по кромке волос на шее, ощущая запах спелых слив. Слив, которые оставляли сладкий вкус на языке. Дотронувшись носом до шеи Мари, он остановился и потерся о то место, где шея переходила в плечо. Скользя по ее гладкой и ароматной коже, он чувствовал запах свежей глины и ощущал свое возбуждение. Сильнее прильнув к Мари, он зубами потянул сползающую лямку платья, вновь оголяя её плечо. Он сплетал пальцы с пальцами девушки, от которой сходил с ума и о которой мечтал после отбоя, лежа в кровати.       Они были вдвоем, без Нила, вечно отпускающего шуточки, и без Майка, который вечно разнимал их. Лишь они вдвоем. Он начал целовать ее плечо и нежно касаться губами ее ключицы. А Мари все вертела гончарный круг и не сопротивлялась его легким прикосновениям, подставляясь под ласку и чужие губы.       – Глина очень нежная. Мари, не зажимай слишком сильно, – проговорил Эрвин, открыв глаза и нехотя отстраняясь от манящей кожи девушки.       – Эрвин, я не первый раз делаю горшки, так что я не нуждаюсь в учителях в этом деле.       – То-то я и смотрю – они все кривые, – сказал Эрвин, улыбнувшись.       Мари повернула к нему голову и, не сильно толкнув его локтем в бок, усмехнулась. Их губы были так близко; они чувствовали горячее дыхание друг друга, сладко пьянящего аромата с примесью глины. Мари, прикрыв глаза, не двигалась, а Эрвин смотрел на ее светло-рыжие ресницы и на лицо, усыпанное веснушками, краем глаза замечал, как часто вздымалась ее пышная грудь, и как от её дыхания колыхалась прядь ее волос над самым носом, выбившаяся из прически. Круг начал быстрее вращаться, раскручивая горшок.       – Мари, – тихо позвал Эрвин, – сними ногу с педали. Но с каждым новым оборотом круг вращался быстрее. В их руках уже не было привычного горшка. Над их пальцами возвышался длинный сосуд, который кружился и разбрасывал капли воды.       – Мари, – вновь позвал её Эрвин, – сбавь обороты.       Сердце забилось быстрее и, открыв глаза, Мари резко убрала ногу с педали, вскрикнув, отдернула руки. Глина разлетелась по всей комнате, пачкая платье девушки. Круг остановился, представляя их взору кусок глины вместо горшка. Мари рассмеялась и, откинувшись на грудь Эрвина, положила голову на его плечо. Наклонившись, Эрвин хотел поцеловать её в губы, но Мари извернулась и мазнула ему по носу пальцем, пачкая его в глине. Она встала с табурета и, схватив со стола тряпку, начала вытирать руки.       – Эрвин, смотри, как бы тебя не хватились после отбоя, – сказала она, оттирая глину с платья.       – Да, наверное, мне пора, – произнес Эрвин, нехотя вставая с табурета. Прополоскав руки в воде, он вытерся полотенцем и, сняв куртку с крючка, влез в нее. Остановившись в дверном проеме и повернувшись к Мари, он встретился с ее взглядом. Она ближе подошла к нему и, мазнув тряпкой по носу, стерла грязь. Перехватив её руку, Эрвин припал к ней губами и поцеловал. Откланявшись, он вышел за дверь. Пройдя по пустому залу, он толкнул тяжелую дверь, впуская в бар свежий воздух.       – Эрвин, постой, – окликнула его Мари из кухни. Эрвин замер в дверном проеме, следя, как она плавно двигается между столов со свертком в руках.       – Я думала, Нил всё съест сегодня, и приберегла для тебя немного, – сказала она, отдавая сверток Эрвину. Поблагодарив её, Эрвин вышел из бара.       Ночь опустилась на город, словно кто-то накрыл Стены одеялом. Редкие фонари освещали улицы, отбрасывая тени на стены домов. Эрвин быстрым шагом шел обратно в казармы, на ходу разворачивая сверток. Остановившись, он вновь уловил этот сладкий запах слив: три куска пирога лежали в свертке на его ладонях. Он улыбнулся в темноте, вспоминая прикосновения своих рук к гладкой коже любимой девушки, сладко пахнущей сливой.       И, засыпая в кровати, он думал о Мари, когда тихо жевал пирог, рассыпая крошки на простыни. Он думал о её скользких пальцах в своих руках и о запахе сливы с примесью глины.