Тик-так

Тик-так. Тик-так. Тикки-ти-так, Феличиано, что тебя беспокоит? Тик-так.       Феличиано не очень любит часы в гостиной - они слишком часто отвлекают от разговора своим громким тиканьем или навевают грустные мысли - часы-то тоже грустные, старые, антикварные - оставшиеся от дедушки, какие больше не делают, с красивой, но сломанной, а потому навечно сидевшей в клетке кукушкой.       Иногда этот звук сводит с ума - часы, подобно многим старым вещам, ведут диалог с владельцем. Иногда становится жутко.       Сейчас он не слышит тиканья - благо, готовка хорошо спасает от ненужных, но навязчивых мыслей. Травы. Смешать и измельчить - базилик, орегано и тимьян. Соус, главное - не заглушить вкус основного блюда. Баклажаны - тушатся всего пять-десять минут, но нужно перемешивать и следить. Мясо…       Феличиано любит готовить - на кухне всегда было тепло, а вдыхать терпкий запах специй было бесконечно приятно. Это напоминало о времени, когда он еще держал-то кафе в Милане…       Не сейчас. Вспоминать - нет времени. Торопиться, торопиться - встреча на семь, осталось всего полчаса.       Тик-так, Феличиано, торопись - нараспев проговаривали часы в гостиной.       И он спешит. В спешке единственное, о чем ты думаешь - это как не врезаться в приближающийся столб.       Купить цветы - магазин через дорогу. Разметать вещи по углам, чтобы создавалось подобие порядка. Сгрести хлам со стола, быстро отсортировать нужный хлам от ненужного - и ничего не выбросить. Засунуть исписанные листки бумаги в папку и убрать на полку подальше, чтобы всем, кроме него, было затруднительно найти - мало ли. Прибраться в спальне и не забыть про многострадальные баклажаны. Одежда. Цветы. Мясо почти допеклось, осталось посыпать…       Звонок в дверь прерывает домашнюю суету и Варгас даже не думает о том, кто это может быть.       Сыр. Последние штрихи и шедевр закончен - и он уверен, что блюдо произведет необходимый эффект, не зря же советовал... Феличиано поспешил в коридор открывать дверь.       Тик-ки-так, Феличиано, почему ты пытаешься бежать от проблем? ***       Тишина напрягает. Изрядно поднадоевшее тиканье - тоже. Буквально сводит с ума. Феличиано почти машинально подсчитывает, сколько будут стоить новые часы - менее нервирующие, что ли…       Ручка будто самостоятельно выводит на бумаге изящные линии букв - почерк красивый, будто декоративный. -       — Конечно, все хорошо… Успокойтесь. Успокойтесь, — Врач странный, он зачем-то повторяет все по два раза, будто боится, что Феличиано не поймет или что так эти слова подействуют лучше. Феличиано же боится шевелиться, боится разговаривать, а еще почему-то дыхание получается рваным, плечи содрогаются при каждом выдохе. Больно.       Кожу жжет даже сквозь вколотое обезболивающее. В палате тихо, а кушетка, на которой он лежал, твердая, больше и сказать нечего - он давно зажмурился и попытался отключить мозг.       Время летит пугающе медленно.       Кажется, доктор накладывает швы, где-то у ключицы и плеча, и Феличиано совсем ничего не чувствует - в ушах приятно гудит.       Наверное, стоит все-таки сказать брату, чтобы не разгонялся больше сотни. -       Элизабет радуется, ведь наконец удалось отвлечься от поедающей его голову проблемы, а еще ей очень нравится, что он, как и прежде работает, готовит и иногда пишет, правда, только чтобы не думать. Она в последнее время совсем переехала к нему, и теперь часто задумывается о том, что будет дальше - Феличиано нравится думать о том, что скоро появится семья, Элизабет планирует свадьбу в апреле, через полтора месяца.       И шрамы почти не болят - уже несколько недель, как сняли швы, и пусть кожа красная и выглядит страшно. Жизнь, на самом деле, ощущается замечательно.       Письма, которые Феличиано пишет, но не отправляет, никогда не попадаются на глаза - их будто не существует, и это хорошо. -       Доктор улыбается, заканчивая накладывать бинты, и говорит с какой-то наигранной веселостью:       — Через пару месяцев вообще как новенький будете, мистер. Повязки менять каждый день, раз в неделю - на консультацию.       — Но… — начинает Феличиано. Закончить не получается.       — Ни о чем не волнуйтесь, побольше отдыхайте, — легко расслышать бормотания врача, выставляющего его за дверь.       В коридоре —Элизабет, она кричит что-то про то, как ее напугал этот звонок из больницы, и что ему просто повезло, и что он - конченый идиот и без нее бы уже давно умер, а потом крепко обнимает - и молчит несколько минут, Феличиано не шевелился, а она редко вздрагивает, а, опомнившись - смотрит в пол, заставляя себя успокоиться, хватает за руку и тащит на выход, по пути благодаря доктора и медсестру. На улице - абсолютная темнота, и только когда он сел в машину, а она пробормотала что-то вроде “смерть тебя ненавидит” и забила адрес в GPS, Феличиано удалось хотя бы частично вернуть способность мыслить. И задаться вопросом.       — Нет, ты все-таки не знаешь, где Романо? -       Вечер выглядит просто прекрасно - темное небо с тучами, а в январе темнеет рано - так, что не видно ни единой звезды, и яркие желтые фонари освещают путь, волшебно. Вокруг - лес, деревья, и так ярко бликуют от света знаки. На шоссе в этот замечательный вечер не оживленно, только люди спешили к семьям домой, и ничего не мешало наслаждаться каждой мелочью.       Романо все равно потребовал вести машину сам - может, боялся, что Феличиано угробит их обоих или ему просто нравилось все, что на колесах - и теперь выжимает максимум, многократно превышая все установленные ограничения. Он часто нарушает правила, но и водит вполне неплохо - а Феличиано нравится ездить с ветерком, поэтому он ничего не говорит - все-таки, в остальном братика нельзя упрекнуть ни в чем.       Скорость приближалась к ста двадцати при разрешенных на шоссе восьмидесяти, когда Феличиано решил отвлечься от восторженного разглядывания фонарно-небесного вида. На лице Романо читается азарт - он вдавливает педаль газа в пол, без остановки и промедления, зная, что то - далеко не предел, Феличиано опускает окно, чтобы чувствовать на лице ветер.       Раз. Темная тень на обочине, едва слышный шорох в кустах. Огромное животное на дороге - свет фар гипнотизирует, манит, как мотылька к лампе. Если бы они были ближе к центру города или пятью минутами позже, или… что за странное стечение обстоятельств?       Огонь опаляет крылья ночных бабочек, мелькает в голове странное, неуместное сравнение.       Два. Феличиано орет что-то, может, “тормози” или что-то подобное, а может - просто матерится на английском или итальянском, и выворачивает руку брата, двигая руль в сторону в надежде избежать столкновения. У Романо - ступор. Он не шевелится, просто смотрит на дорогу впереди, приоткрыв рот.       Три. Несколько метров они едут по инерции, двухметровый лось пробил лобовое стекло и теперь бьется в агонии на земле. Феличиано шатает, но он пытается действовать, пытается делать все как можно быстрее - и еще проверить как-то брата, и даже не знает, зачем что делает, просто внезапно стало ясно, что Романо все-таки немного хуже, судя по тому, как он всхлипывал время от времени, и надо что-то делать, воздух, почему так мало воздуха?.. И телефон, где чертов телефон? Руки трясутся и трехзначное 911 дается не без усилий.       Он все-таки надеется, что повсюду - кровь лося и не более, что все не так плохо, но все равно вытаскивает аптечку. Машине пришлось тяжело - даже в слабом фонарном освещении он видит то, как помялась малышка. Это же ничего не значит?       Конечно, нет. Все будет хорошо, хорошо...       Осмотреть брата удается только, когда подъехала скорая с полицией, минут через пятнадцать, и Феличиано даже плевать, сколько штрафов они потом получат за нарушения скоростного ограничения. *** Тик-так, уже два месяца, Феличиано, знаешь? Тик-так.       Послания выглядят как какие-нибудь записки шизофреника несуществующему другу - в них абсолютно случайно подобранные новости, и обращение к некой субстанции, которой уже давно, как нет. Это - его маленькая слабость, но Феличиано не очень любит говорить об этом, несмотря ни на что.       Больное сознание выдумало, что эта его слабость не должна сильно мешать, и так у обычно абсолютно искреннего Феличиано появился первый секрет от этого мира - и от себя тоже, конечно. Ничего такого, просто с целью сохранить остатки психического здоровья.       Неприметная белая папка с письмами, которые можно будет использовать для подтверждения его несомненно тяжелого диагноза - это вещь тихая - ее никто никогда не замечает… Или просто Элизабет, заметив детскую игру с целью спрятать клад, решила немного подыграть. Но в этот день она упрямо вторит часам:       — Уже два месяца, помнишь? Все налаживается. Все. Не беспокойся только.       Феличиано подумает о том, что потом надо будет выкинуть часы и прочее старье, кивнет и расскажет все, что думает и планирует - без утайки и совершенно искренне, ведь хранить секреты - это как-то лживо. Особенно сегодня.       Этот день окажется ветреным, и Элизабет будет стоять рядом, комкая слишком легкую для погоды ветровку, а у Феличиано едва ли получится быть серьезным - и потому он, вопреки всему, найдет в себе силы улыбнуться, опуская на могилу собственного брата букет из четырех маргариток.