Калейдоскоп

      Он смотрит на стену с изображением Эйфелевой башни - она вся в огнях, словно ракета, отрывающаяся от земли. Пространство Парижа, выхваченное фотографом, заполнено ночью. В этом городе больше столетия воняло дерьмом. Потом его назвали городом влюбленных.       Он закрывает глаза, чтобы конструкция не рухнула со стены на пол. Хара когда-то боялся высоты. Смешно вспоминать: и его, и эти перманентные страхи. От французского «постоянный».       Тишина комнаты оживает и заполняет его собой, заливает воском уши. Статичное изображение, 2D – он смотрит на картину, картина смотрит на него. Два измерения и одна попытка к контакту. Секундная стрелка и её бесконечность пути. В тишине голоса сирен, в тишине шум эфира. По ту сторону картины либо рай, либо ад. От слова «постоянный».       Развязывает пояс халата, включает душ. Раны заживают - плоть тянется к плоти. Некоторые шрамы рассасываются, или со временем появляются рубцы. Проведет по коже и остановится у обратной стороны сгиба локтя. Нежное место. Его хочется гладить, целовать, расчесать, чтобы больше ничего не ощущать вовсе. Как происходит сейчас с ним – среди жил и артерий мраморной плитки. Тело реагирует, мысли вторят.       Он сядет на выступ, убавив поток воды. Уставится на сомкнутые части душевой. Откровения без алкоголя - редкий в своем добродушии Тоору. Он так хорош, что у него под кожей, должно быть, сгущенное молоко. И в заднице конфетти. Капли бьют по бедру правой ноги. В голове опухоль размером с парадокс о времени года и суток: чуждая механика космоса. Люди на той картине тоже живут, и он для них лишь вероятность по Энштейну.       Когда закончился фильм, он вспомнил о Тоору. Отошел отлить, и не сдержал приступа рвоты. Кислота обожгла язык – это всегда ново. А в какой коже живет Ке? Восемь лап и столько же глаз, семейство пауков-волков. По ту сторону вещей, по ту сторону добра и зла. Он говорил о мужских духах и пиве, о том, что завтра выходной, и не в его планах становиться жертвой обстоятельств. Хотелось лопнуть иглой каждый его глаз. Он слишком хорош, чтобы не быть в моде.       Едва зеленоватые стенки душевой покрыл пар. Редкие потеки воды. Перед глазами темные, жесткие волны волос. Скрючило. Он дрочит, быстро, не закрывая глаз. Сырость отяжелила волосы, холодит мокрое лицо. Член так напряжен, что готов взорваться в любую из следующих секунд. Хочется подвинуть ненужные мысли. Подвинуть Тошимасу и его потенциал. Да. У него есть потенциал. Хара умеет чувствовать, и Хара брутал. Он, вообще-то говоря, леденец на палке. Он не даст себя жевать, скорее сам тебе сломает зубы при попытке к.       И все же, у него есть потенциал.       Кончает.       Стукнется головой о пластмассу позади, часто дыша. Сейчас Тошимаса один, наверняка. Обсасывает идеи самореализации, концепции творчества и платонической любви. Гора голых тел, женщин и мужчин, сплошные хуи и вагины – и среди них его самодовольное лицо, кружится, как в калейдоскопе. В трубке, которую вертит Кё.