Монета и дюссельдорфские кусачки

      – Береги себя, – сказал Петер Джорджи и протянул кусачки. – Вот. На память о друге из Дюссельдорфа.       – И ты себя береги, – кивнул британец и пошёл к своим.       Спускаясь в траншеи, и Петер, и Джорджи поняли, что на какое-то время совершенно забыли о войне. Юный валлиец вернулся к товарищам как победитель, держа за недоуздок коня с Ничьей земли. Боевого коня. Так назвал его немец. Британцы почтительно вставали перед лошадью, каким-то неведомым образом оказавшейся там, где царила смерть. В первые же минуты конь стал ободряющим символом для мающихся в траншеях солдат. Немец же грустно улыбался, спускаясь в свои траншеи, не глядя на остальных. Он знал – завтра ему не захочется убивать.       Джорджи стрелял – потому что иначе нельзя было. Но с того момента, как в траншеях появился конь с Ничьей земли, он не попал ни в одного немца. Петер нехотя вылезал из окопов и мешкался, возился с винтовкой. В ноябре 1918 года он тоже не убил ни одного врага.       В декабре 1919 года Джорджи Кеббел получил письмо из Германии. На простом, школьном английском ему писал Петер Шонеманн: «Господин Кеббел, Наконец-то я вас нашёл! У нас в Германии недавно написали статью о перемириях на фронте. В ней говорилось о капрале Кеббеле, который по жребию получил лошадь с Ничьей земли. Я очень долго искал вас, поэтому связался с редакцией газеты и узнал ваше имя. А потом я нашёл ваш адрес. Я был бы рад встретиться с вами на Рождество на вокзале Армантьера (во Франции).       Петер Шонеманн»       Редкий снег падал на плечи молодого валлийца, сидящего на вокзале французского городка Армантьер. Ему то и дело казалось, что Петер не приедет, но немец сдержал обещание – он ещё из вагона увидел Джорджи и, как только поезд замедлил ход, спрыгнул на перрон и подбежал к британцу. Кеббел заметил, что левая рука немца не двигается, и замешкался на какое-то время, не зная, что сказать.       Они оба были в форме – всё ещё не избавились от войны, обосновавшейся в них слишком крепко. Посетители привокзального кафе удивлённо оглядывались на двух солдат, недоумевая, что они здесь забыли и что должно произойти.       - Смотри, - произнёс Джорджи и достал из ранца кусачки. – Ну и тяжёлые же они!       – Зато хорошие, – откликнулся Петер и достал из кармана монету. – Та самая, что решила судьбу лошади. Помнишь?       – Как же! – улыбнулся Джорджи. – Видел бы ты своё лицо, когда понял, кому достанется конь. И начал ещё что-то про лицо своего кайзера говорить... – Оба рассмеялись, а затем Кеббел не без торжества прибавил: – А лошадь-то оказалась английской!       - Я это сразу понял – слишком уж грязная она была, - парировал немец. – Как её звали? Она выжила?       - Джоуи? Этот конь – волшебный, друг! Он нашёл своего хозяина. Всю войну прошёл – и вернулся домой.       И они до самого последнего поезда сидели в кафе, делясь фронтовыми историями и вспоминая погибших товарищей. На столе лежали те самые кусачки и монетка, словно и они были собеседниками двух солдат. Ни для немца, ни для британца не имело значения, что перед ним сидит тот, кто ещё год назад считался врагом. Они не были врагами – лишь солдатами, которых правительство отправило воевать.       – ...Мы начали щелкать языками, пытаясь призвать этого коня. Вы, наверное, подумали, что мы – полные идиоты! – вспомнил Джорджи.       – А я был уверен, что надо свистеть, и мы все засвистели. Я тоже думал, что вы посчитали нас идиотами.       Это было их третье совместное Рождество. Двухлетний Алан Кеббел возился с тяжёлыми кусачками отца, а рядом с ним сидел трёхлетний Карл Шонеманн. Две девушки – англичанка и немка – с улыбками слушали рассказы своих мужей.       – Конь точно так считал, - продолжил Джорджи, повертев в пальцах монетку. - Я всё думал, что ты вот-вот выстрелишь, и жутко боялся. Но когда ты сказал, что уведёшь лошадь, я был готов сам выстрелить!       Они встречались раз в год на Рождество в привокзальном кафе Армантьера. Каждый раз они вспоминали тот день на Ничьей земле, и ни одному из них это не надоедало.       Кеббел уже неплохо знал немецкий, а Шонеманн всё лучше говорил на английском. Постепенно к рассказам о войне примешивались новые истории – уже из мирной жизни. Джорджи говорил о его успехах на конноспортивном поприще, а Петер делился своими радостями – сын решил стать военным, а дочь отлично рисует для своих лет. И всё так же неизменно на столе в армантьерском кафе лежали кусачки и маленькая монетка с уже давно свергнутым кайзером.       Росли дети, Джорджи и Петер старели, но встреча Рождества во Франции стала традицией в семьях Кеббела и Шонеманна. А потому в привокзальном кафе каждое Рождество звучали рассказы о боевом коне, коротком перемирии и дружбе, длящейся многие годы.       Их встречи прервала лишь Вторая Мировая. Петер чуть не потерял своего сына, а Кеббел-младший получил Крест Виктории. И в сорок пятом все они увиделись вновь – всё там же, в пострадавшей Франции, потрясённые и обрадованные одновременно.       Не стало сначала Петера, затем - Джорджи, но Кеббелы и Шонеманны каждый год, на один день, приезжают в Армантьер и сидят в кафе до самого последнего поезда. Они вспоминают истории, рассказанные их отцами и дедами, общаются и смеются, а иногда даже плачут. И на столе лежат обязательные собеседники этих двух семейств – дюссельдорфские кусачки и немецкая монета.