Трилистник микроскопа

– Павел! Подойди–ка ко мне, сынок. – Да, Учитель? – пробегавший по двору Рудак резко остановился. Профессор Ломба смотрел из открытого окна первого этажа. – Сюда, сюда, мой мальчик. Я хочу тебе кое–что показать. Павел одним прыжком перемахнул через подоконник. Профессор недовольно покачал головой. – И все же входить, мой мальчик, на работе лучше через дверь. Особенно сейчас, когда ты стал руководителем. Нужно, чтобы подчиненные воспринимали тебя как старшего, иначе тебе трудно будет работать. Рудак невольно улыбнулся. Чудачества и молодечества старого Ломбы были известны всем сотрудникам Коллектора. И то, что успокоить профессора мог только насмешливый взгляд супруги – тоже. Профессор Ломба стоял около своего компьютера. На экране монитора застыла страшная картина: воин пил что–то из красивой золотой чаши, отпихивая ногой старика с разрубленной грудью. – Вот смотри, сынок. Кажется, программа собрала еще один эпизод. Но я бы его всем и каждому показывать не стал. Павел пожал плечами. – Разве это впервые, Учитель? Мы уже сколько таких нашли. Земля ведь словно пропитана такими вещами. – Именно так, мой мальчик, – вздохнул старик. – К сожалению. Но я позвал тебя не только за этим. Помнишь, ты написал программу, позволяющую выделить конкретного человека? Я проверил ее сегодня. Павел кивнул. – Вы нашли новый эпизод, профессор? – И да, и нет. Я воспользовался несколькими старыми. И получил нечто новое. Я тебя очень попрошу посмотреть это, прежде чем показывать всем. – Хорошо, Учитель. Если вы так считаете... Павел присел к компьютеру. На экране был большой и богатый город. Судя по одежде жителей, южный. Почти непрерывный людской поток тек по городскому рынку. Вот хозяйка из явно небогатой семьи выбирает овощи. У женщины мало денег, и она тщательно перебирает товар. Наконец, расплачивается и уходит. Торговец, утомленный такой придирчивой покупательницей, с минуту с тоской и облегчением глядит ей вслед. Но пришли новые клиенты, и он уже забыл о женщине. Теперь – явно слуги из богатого дома. Слуга и служанка. Молодые. Выбирают тоже тщательно, но платят, не торгуясь. "Ясное дело – не свое отдают", – ворчит торговец. Прислугу он любит меньше, чем самостоятельных, пусть и небогатых хозяев: уж больно среди слуг крадунов много. А только что купившая овощи парочка не спеша идет дальше по рынку. Парень останавливается перед лавкой оружейника. Разглядывает, словно примериваясь, что–то злобно шепчет, когда спутница отвернулась. Та отошла несколько шагов и оглянулась. – Эй! Пойдем! Хозяйка ругаться будет, если узнает, что мы здесь шлялись. – И кто же это ей доложит? – насмешливо скривил губы парень. – Не ты ли? Так я тоже доложу, что ты вчера у мясника торговалась. И на какую помаду сдачу потратила, тоже скажу. – Молчи, – зашипела девица. – Не то хозяин узнает, что ты без него в оружейной мечами звенишь. – Или – что ты к конюху бегаешь! В общем так, лишенная семейной чести. Я молчу, пока молчишь ты. – У тебя ее что ли много? Чести–то семейной? Такой же раб. Парень усмехнулся и с ненавистью посмотрел на спутницу. Но делать было нечего. И каждый остался при своем. Девушка осталась ждать на улице, а парень зашел в лавку. Лавка была большая, богатая. Здесь было все: и кривые турецкие ятаганы, и длинные западные мечи, и маленькие засапожные клинки, и даже пищаль стояла в углу. Продавец смерил вошедшего взглядом. Парень дернулся. – И что же угодно твоему хозяину, раб? – дюжий продавец, сложив на груди могучие руки, встал рядом. "Клиент" ему не понравился. – Моему хозяину, – парень вскинул подбородок. "У меня только два хозяина – Всевышний и я сам! И скоро ты узнаешь об этом, шакал!" – угодно знать, где твой хозяин берет все это. Он хочет сделать большой заказ. – Хозяин этой лавки, мой дядя, – в тон ответил продавец, – и сам многое может сделать. Но многое берет у мастера Юстина. Твой хозяин может спросить его дом в Оружейном переулке, там всякий покажет. А теперь ступай, раб. И недвусмысленно указал на дверь. Павел оторвался от монитора. Внизу стояла надпись: "Эпизод № 7512. Византия, г. Константинополь, апрель – май 1453 г". – Учитель, вы уверены, что это нельзя показывать? Здесь же ничего особенного. Так, повседневная жизнь… – Не спеши, сынок. Досмотри до конца. Я, с твоего позволения, поработаю у тебя, а ты сиди здесь столько, сколько сочтёшь нужным. – Хорошо, Учитель, – Павел недоумённо пожал плечами и снова повернулся к монитору. «Что же там дальше? Что такого увидел старик?» Тем временем молодой продавец, выпроводив неприятного посетителя, прошел в дальнюю часть лавки. В углу за маленьким столом сидел пожилой ромей и что–то записывал. – Дядя Порфирий, простите, – окликнул молодой человек. Старик поднял голову. – Сейчас приходил один очень странный посетитель… Он спрашивал, кто делает наш товар, говорил о большом заказе. Я, как вы учили, назвал дядю Юстина. Но, дядя, он мне очень не понравился. Явно – слуга, даже явно раб. Но говорил настолько дерзко! И внешне очень похож на турка! – Раб, говоришь? – насторожился дядя. – Клеймёный? – Нет, – покачал головой племянник. – Только обруч и голова подбрита. – Тогда не страшно, – успокоил дядя. – Это, видно, один из пленных, которых взяли на границах. Кто–то из воевод просто взял его в слуги. Повезло. В доме живет, а не ждёт очереди на ипподроме. Обломается. Ты всё правильно сделал, Миса. Наше дело – торговать. Его господин заплатит Юстину, Юстин поделится с нами. – Но если он действительно турок? И захочет бежать? И не приведёт ли потом других? Может, сообщить страже? – Пусть бежит, – беспечно махнул рукой старик. – Во–первых, поймают и казнят. Во–вторых, это не наше дело. Это – забота его господина и нашего Государя. И кого он приведёт? Этот степной сброд? Войска нашего Государя легко справятся с ними. И другие христианские государи нас не оставят. И потом – нам, оружейникам, от войны разорения не будет. Да и не дойдёт война до Константинополя. Изображение на мониторе слегка дёрнулось. Видимо, там, в реальности, прошло какое–то время. Снова рынок, снова те же двое молодых слуг. Снова парень ставит девушку перед выбором: либо быть битой за воровство и прелюбодеяние, либо прикрывать его. И девушка снова соглашается. "Интересно, – подумал Рудак, – почему она поддается? Ведь у нее тоже есть, чем его скомпрометировать? И, если уж на то пошло, почему он скрывает свои дела? Ведь визит был поручением? Или не был, и в лавке он врал? Тогда еще интереснее! Кто же вы такой, дорогой незнакомец? Черт возьми, я должен это увидеть!" Тем временем парень уже почти бежал по довольно широкому переулку, почти над каждой дверью в котором висела вывеска, изображавшая то меч, то кинжал, то пищаль. "Оружейная слобода или что–то в этом роде", – догадался Рудак. Один раз парень что–то спросил у прохожего и уже через минуту стучал кованым молотком в одну из дверей. Парня впустили. Павел с интересом разглядывал дом. Здесь жили явно небедные люди. Кованые ручки, мебель из дорогого дерева, цветной витраж в окне, богато убранные иконы. Наконец вышел и сам хозяин. Павел увидел немолодого человека в богатой, но неброской одежде. Он и хозяин лавки на базаре были очень похожи. Видимо, действительно были близкими родственниками. Хозяин с подозрением оглядел гостя. – Ты кто такой, что тебе не хватает моих помощников, а ищешь встречи со мной? Известно тебе, кто я? – Известно, уважаемый, – неожиданно для Павла вежливо и почтительно поклонился посетитель. – Ты – один из лучших оружейников в этом городе. Хозяин чуть заметно дернул уголком рта. Гость снова поклонился. – Мой господин, да продлит Всевышний его дни, – молодой человек возвел очи горе, затем повернулся к иконостасу и перекрестился. – желает купить пищали. Хорошие. Много. Здесь, в городе. – И кто же твой господин, позволь узнать? – хмыкнул хозяин. Похоже, гость начал его забавлять. – Он... – молодой человек немного замялся. – Он – один из воевод, воюющих с неверными. – Разве армию не обязана снабжать казна? И зачем ему оружие здесь? Посетитель вздохнул. – Вы же знаете, уважаемый, как медлительны иной раз слуги нашего Государя, да продлит Всевышний его дни. Мой господин решил на свои деньги купить все, в чем нуждаются его воины. – Достойно, достойно, – кивнул мастер. – И как же зовут твоего господина? – Валерий. Валерий Халкинид. – Я слышал о нем. Подожди немного. Он отошел к маленькому столику в углу и довольно долго что–то записывал. – Передай это своему хозяину. Здесь цены на все. Если он купит больше ста штук каждой вещи, я смогу снизить цену. Молодой человек бережно принял список, положил за пазуху и, кланяясь, выбежал на улицу. Хозяин с тоской посмотрел ему вслед. С легким стуком открылась одна из дверей. – Отец, я, как ты велел, слушал за дверью. Очень странный человек. Тебе не кажется, что он – турок? – Кажется? – усмехнулся старый мастер. – Да от него турком разит за тысячу локтей. – Но что же нам теперь делать, отец?! Может, сообщить капитану стражников? – Зачем? Этот парень не сделал ничего предосудительного. Он всего лишь спросил о цене. – Но если он принесет деньги? Отец, они – враги! – Во–первых, неизвестно, принесет ли. Или только в нашу мастерскую заглянула самая бандитская банда этого города? В это я не поверю. Есть люди побогаче нас. Во–вторых, поимка подсылов – дело государево, а не наше. Наше дело – знать свое ремесло и делать хороший товар. И продавать всем, кому понадобится. Это – в–третьих. Есть еще и в–четвертых, но об этом я пока помолчу. – Но дядя Порфирий... – Он все верно сделал. К нему пришел заказчик, он направил его к нам, мы поделимся с ним прибылью. Оружейники во время войны не разоряются. Рудак покачал головой. Похоже, о пользе для общества, точнее – о вреде, который ему может быть нанесен, оба брата думали в последнюю очередь. На экране снова был молодой слуга. "Интересно, как ему удается так часто и надолго отлучаться? Насколько я помню из истории, слугам такая свобода не была позволена". Но вскоре все выяснилось. Хозяин, по всей видимости, действительно служил где–то далеко от дома, и хозяйка, довольно молодая и привлекательная особа, скучала. Видимо поэтому, когда молодые слуги вернулись домой, у хозяйки были гости. Точнее – гость. Тоже весьма привлекательный молодой грек. Хозяйка принимала его наедине в своих личных покоях. Слуги выполняли работу вяло и неохотно, а иногда просто слонялись по дому, почти открыто обсуждая хозяйку и выражаясь в ее адрес весьма и весьма нелестно. "Похотливая дочь шакала и гиены, – фыркнул «герой репортажа». – Годится разве что в служанки к млад... в солдатский лупанарий. Любит только деньги". И это было еще не самое крепкое выражение. «Однако, – подумал Рудак. – Грубо, но верно». Эти эпизоды повторились несколько раз. Хозяйка каждый день принимала гостей. Вернее, каждый раз – одного гостя. Того парня, который приходил в первый день, Павел больше не увидел. Приходили другие. Чаще многих – средних лет богато одетый мужчина с коротко подстриженной бородой. Судя по манере поведения, он был нездешним. Его женщина встречала особенно приветливо. Павел уже подумывал выключить монитор. И так было ясно, что со своей задачей его программа справляется: отдельный человек выделен, сгруппировать события вокруг него получается. "Осталось узнать, как его зовут, и можно составлять биографию. А возможно – показательный репортаж–эпизод для Академии Наук. Представляется он Иосифом, но, по–моему, это – не настоящее его имя. Слишком часто сбивается на Ю". Это сбивание и останавливало Рудака. "Кто же вы такой, уважаемый Иосиф?". И Павел продолжал смотреть. На экране промелькнуло несколько ничем не примечательных дней. Молодой раб по–прежнему выполнял самые разные поручения хозяйки, часто сопровождал её. Хозяйка, судя по всему, очень доверяла слуге. Настолько, что спокойно раздевалась в его присутствии. Павел, глядя на это, вздохнул: молодая и весьма привлекательная женщина, по всей видимости, совершенно не уважала себя. Она словно не замечала тот исполненный ненависти и брезгливости взгляд, которым каждый раз окидывал ее «Иосиф». Павел потряс головой и посмотрел в окно. За окном уже спустился вечер. "Оставить на завтра? Да, пожалуй. Судя по таймеру, здесь еще столько же. Пойду, переварю". – И как? – спросил Ломба, подсаживаясь в кафе к допивающему кефир Павлу. – Весьма любопытно. Знаете, я даже пожалел, что я не историк. Но пока я не увидел почти ничего, что нельзя было бы показать ребенку. – Увидишь, мой мальчик. Когда досмотришь. А заодно пожалеешь, что ты не психолог и не социолог. Я, например, в очередной раз пожалел. "А заодно не будешь учить машину изобретать мериносов с семью ногами и еще большим количеством сам знаешь каких признаков, а потом бегать по всей территории и, крича: "Караул!", отлавливать их". Наутро Павел продолжил. Обстановка в Константинополе была тревожной. Войска турецкого султана подходили все ближе. Город был переполнен беженцами. Во всех храмах почти круглые сутки шли службы. По улицам ходили патрули, хотя, глядя на этих неспешных и весьма упитанных мужчин, "жрец Великого КРИ" усомнился, что они смогли бы кого–нибудь защитить. И – базар. Базар шумел, несмотря ни на что. Откуда товары появлялись сейчас, во время войны, когда враг был в двух – трех днях пути, осталось для Павла загадкой. "Потом подумаю. Это может быть интересным. Но еще интересней, почему нет больных". Подумал и тут же пожалел об этой мысли. Великий КРИ услужливо показал, почему в городе не было эпидемий. Молодая женщина подбежала к дому, на калитке которого змея обвивала чашу. На руках у нее, тяжело дыша, неподвижно лежал ребенок. На стук вышли двое мужчин: один – в длинной серой накидке, другой в рубахе и штанах. Тот, что был в накидке, тут же, не входя в дом, осмотрел ребенка. – Прости, – сказал он матери, – у твоего сына сильно воспалена черная желчь. Я не смогу ему помочь. Стой здесь, слуга позовет стражника. Мать заплакала и рухнула перед врачом на колени. Она просила, хватала его за полу мантии, совала какой–то мешочек (видимо, деньги). Врач покачал головой. – Пойми, неразумная. Если я сейчас оставлю его в живых, он умрет через два–три дня. Его уже нельзя вылечить. Но вот заразить всю семью он успеет. У тебя есть еще дети? С вами живет еще кто–нибудь? Женщина тихо плача, кивнула. – Они погибнут. Выбирай! Одна жизнь или несколько. Ты молодая. Если мы все выживем, еще нарожаешь. Решила? Мать младенца стояла возле лавки, бледная и потерянная. Ребенок тяжело и хрипло дышал. – Решила? – повторил врач. Женщина тихо кивнула. В калитку вошли слуга и пожилой стражник. – Тогда молись. Врач взял широкий короткий нож, наклонился над лежащим ребенком, аккуратно приставил нож к груди мальчика и резко, сильно ударил. Кровь струей брызнула ему на накидку. Ребенок последний раз дернулся и затих. Рядом раздался стук. Врач обернулся. Мать лежала на земле. – Водой плесните, – поморщился он. Потом еще раз осмотрел мальчика, убедился, что тот мертв и снова повернулся к слуге и стражнику. Мать малыша уже пришла в себя и молча, глядя перед собой пустыми глазами, сидела на земле. – Отнеси младенца в храм, – сказал врач слуге. – Скажи отцу Ипатию, что это сделал я, и что у его матери нет денег. – Иди с ним, – повернулся он к женщине. – И молись. Слуга и убитая горем мать вышли на улицу. В этот момент мимо дома врача четверо крепких слуг проносили богато убранные носилки. Мать младенца остановилась и с минуту как завороженная смотрела на них. Потом ее лицо исказила звериная гримаса. Она заревела и кинулась на мужчин с кулаками. – Пока все, кто считает себя мужчинами, пытаются защитить нас, вы, выродки, ублажаете шлюх, таких как эта! Эту богатую зажравшуюся тварь, ложащуюся под каждого! Из–за вас нас могут всех убить! Из–за вас убили моего сына! Будьте вы прокляты! Прокляты! Стражник поспешил оттащить обезумевшую женщину, но слуги всё равно замешкались. Носилки остановились, окно приоткрылось, и Павел разглядел внутри хозяйку Иосифа. Она со страхом и брезгливостью смотрела на лежащую на дороге и проклинающую ее женщину. С другой стороны носилок стоял и сам Иосиф. Он и не подумал защищать хозяйку и тоже только наблюдал. В какой–то момент молодой человек обернулся и вздрогнул. Видно, заметил в толпе кого–то. Павел вгляделся. В толпе стоял немолодой скромно одетый человек с короткой седой бородой. Он тоже заметил Иосифа и еле заметно поклонился. Монитор дернулся, переключая кадр. Судя по положению солнца, прошло не более трех часов. Иосиф стоял возле небольшой ювелирной лавочки. Он явно волновался. Что–то прошептал, провел ладонями по лицу и вошел. В лавке было довольно темно. Молодой человек огляделся. Никого. Но уже через минуту занавеска на внутренней двери колыхнулась, и в лавку вышел тот самый человек, которого Павел уже видел в городе. Он встал перед гостем на колени и поклонился ему в пол. – Хвала Аллаху, ты жив, Юсуф–бей. – Встань, встань, Махмуд–ага! – молодой человек бросился поднимать его. – Я тоже уже не чаял увидеть тебя на этом свете. Рассказывай! Как ты выжил? Как попал сюда? – Хвала Аллаху, – повторил Махмуд. – Твой отец отправил меня с письмом к своему брату. Только поэтому я остался жив. – Мои родители?... – Да, Юсуф. Эти шакалы убили всех. Твой дядя потом захватил двоих из них. Прежде чем им оторвали головы, они рассказали, что убили всех. Что избили и изнасиловали прямо на улице и младшую жену твоего отца, и твою мать. Все. От солдата до командира. Не уважили даже годы твоей матери. Твоему младшему братишке, кинувшемуся защитить женщин, отрубили голову. Твой отец был уже мертв. Он не дал им ни денег, ни еды, и они подняли его на кол. Мать и Фатима умерли позже. Истекли кровью от побоев и насилия и слезами от стыда. Молодой человек слушал со странным спокойствием. – И ведь это были не разбойники, Махмуд–ага. Это были солдаты государя нашего Константина, да продлит Небо его дни. Так? – Так, Юсуф, так. Но ты странно спокоен, мой мальчик. – Потому, что они за все заплатят. С лихвой заплатят. – Как ты выжил? – Меня раненого они притащили к своему начальнику. Он решил продать меня работать на ипподром. Но я понравился хозяйке. Продали другого, их единоверца. Через месяц я сопровождал хозяев и увидел, как этот парень чистил клетки диким свиньям. Махмуд–ага вздохнул. – Вот так я выжил. Правда, пришлось сменить имя и стать христианином. Они зовут меня Иосифом. Слуг–мусульман мои хозяева не выпускают из дома. А я не смог взаперти. Я хочу бежать. Помоги мне, Махмуд–ага! Я не могу жить в этой мерзости. Не могу видеть, как хозяин бьет слугу–единоверца за самую малую провинность, как вор и лжец боится хозяйской плетки, но не гнева божьего, как замужняя женщина ложится в постель с каждым встречным, стоит мужу хоть на два дня уехать из дома. Как молодой и сильный человек не стесняется сидеть у дверей храма и просить подаяния, а не работать. Как богатый покупает каждый день пряности, платя за них столько золота, сколько весят сами пряности, а рядом у его единоверцев умирает от голода ребенок. Как женатый мужчина, едва выехав из дома, ищет женщин легкого поведения. И при этом они считают развратными нас! Я знаю, где купить коня и оружие. Одолжи мне денег! Я убегу! Я доберусь до троюродного брата моей матери! Он поможет, я знаю! Аллах свидетель, я все верну! Махмуд–ага слушал, покачивая головой. – Нет, мой мальчик. – Но почему?! – вскинулся молодой человек. – Потому что ты нужен Аллаху и султану здесь. Думаю, тебе известно, что войска султана приближаются к Константинополю. Думаю, дней через пять город будет окружен. Нашему государю очень нужны здесь, в городе, те, кто откроет ему ворота. – Это будет нелегко, – с сомнением покачал головой Юсуф. – У императора немалое войско, он защищается, в войско могут подойти новые воины. – Нет, – ответил Махмуд. – Император уже давно управляет только городом, но не страной. Город – сам по себе, страна – сама по себе. Нынешний их император действительно делает все, что может, но времени у него уже нет. Он не успеет исправить то, что испортили его предки. Смотри, мальчик, и учись. Жить надо так, чтобы дети и внуки не страдали от твоих ошибок. – Но ведь может прийти помощь из–за моря? – Вряд ли. Я все–таки купец. И хвала Аллаху, что у моего отца хватило мудрости учить меня языкам. Они считают меня балканцем, а не турком, и не стесняются. Им нет дела до Константинополя. Раз здесь идет война, здесь не будет торговли. А раз не будет торговли, купцы перестанут возить товары, а правители не пришлют войска. Это такой же базар, мальчик. Если не выгодно, купец торговать не станет. – Но единоверцы?! – А разве на базаре единоверцев не обсчитывают? – Тогда мне жаль государя Константина, – вздохнул Юсуф. – Его бросил народ, его бросили собратья. Остается только надеяться, что его не бросит хотя бы Небо. Павел задумчиво смотрел на молодого человека. Теперь многое вставало на свои места. Турок. По всему видно, не из самой простой семьи. И не по своей воле оказавшийся здесь. Видимо, не по своей воле сменивший имя. Но парень держался. Временами странно, но с достоинством. Действительно, войска султана уже через день подошли к городу и замкнули кольцо. Теперь уехать можно было только морем, и в порту очень быстро скопились те, у кого хватало денег. Корабельщики, несмотря на указ государя, почти не снизили цены. Вечером хозяин Юсуфа (Павел уже называл парня про себя его настоящим именем) пришел домой. Весь день он, как все военные, провел на стенах. И теперь он стоял посреди гостиной залы, грязный, запыленный, перемазанный чужой кровью. – Собирайся, – бросил он жене. – Поедешь в Херсонес. – Зачем? – подняла глаза жена. – Мне нечего там делать. – Мне тоже, но ты поедешь. Город будет сдан. Днем раньше, днем позже. Их слишком много. Я не буду тебе объяснять, что они делают с женщинами–христианками. На то, что тебя попользует десяток солдат, мне наплевать. Я знаю, скольких ты обслужила, пока меня не было дома. Но мы обвенчаны, а мне нужны наследники, а не дурная слава. Павел, глядя на это, покачал головой. На следующий день Юсуф в числе прочих слуг доставил хозяйку в порт. К пристани они не смогли подойти даже на две сотни шагов. Везде стояли возы, носилки, лошади, падали развязавшиеся тюки, плакали дети. И стоял постоянный равномерный гул. Наконец к пристани подошел какой–то корабль. Толпа дрогнула и хлынула вперед. Где–то впереди закричали. Перепуганный корабельщик выскочил на палубу и замахал матросам, чтобы те не спускали трап. Гул в толпе нарастал. Корабельщик встал у края и попытался перекричать толпу. Его не было слышно, но люди и так поняли: на корабле мало мест, и за проезд он будет брать деньги. Но им было все равно. Толпа снова хлынула к судну. Какой–то дюжий богато одетый мужчина заревел и потребовал пропустить его, уважаемого торговца, и его семью. В ответ стоявший рядом ремесленник со всего маху ударил его. Брызнула кровь. Купец ответил. И вот уже завязалась драка. Дерущиеся не видели никого. Сдвинулась с места телега, страшно закричал задавленный кем–то ребенок. Один из возчиков не удержал лошадь, и она вместе с возом свалилась между кораблем и пристанью. Возчик свалился вместе с ней, ударился виском, и теперь у берега тонула истошно кричащая лошадь и плавал труп с окровавленной головой. Иосиф с отстраненным любопытством смотрел на это. Вмешиваться ему не хотелось. "Зажравшиеся шакалы виноваты сами". Драку невольно прекратила другая испуганная лошадь. Она рванулась, взвилась на дыбы и опустила передние копыта на грудь и голову тому самому купцу, который потребовал пропустить его вперед. Купец рухнул. Дорогой кафтан был разорван, а вместо лица зияла дыра, из которой сочились кровь и мозги. Со стороны города послышались еще крики и грохот. Это, лязгая доспехами, бежала вызванная кем–то стража. Толпа снова заметалась. Хозяйка, заламывая руки, выскочила из носилок. Только тут Юсуф счел нужным вмешаться. – Не ходи, госпожа. Не надо. Она неожиданно послушалась, и они вернулись домой. Больше кораблей из порта не уходило. Хозяин больше не возвращался, он ночевал на стенах. Юсуф даже стал уважать его. Торговавший единоверцами, насиловавший и грабивший турецкий народ, ходивший к проституткам, но не умевший отучить от проституции собственную жену, сейчас, когда конец стал неизбежен, он вел себя как мужчина. В доме, стоявшем почти в центре города, было почти не слышно, что происходит на окраинах. Но стоило отойти чуть дальше базара, и война просто вставала рядом. На этих улицах не было тишины. Стоял грохот от ядер, пробивавших стены. В воздухе висел туман от пыли и грязи. То и дело мимо к ближайшей церкви проезжали длинные возы, на которых неприкрытыми лежали убитые. Юсуф поморщился. Он все понимал, но такой неприбранный вид смерти воинов коробил его. На одном таком возу он увидел того парня, которого вместо него продали на ипподром. Парень лежал, широко раскрыв глаза и рот. Видимо, в последнем крике. "Вряд ли это был крик отчаяния", – подумал молодой турок. Грудь парня была попросту разворочена попавшим ядром, наружу торчали ребра и куски мяса. Юсуф поморщился и отвел взгляд. И вздрогнул. На той же телеге, рядом, лежала женщина. Та самая, у которой лекарь убил ребенка. Как же прекрасно было в смерти это успокоенное лицо и задумчивый взгляд. Порыв ветра рванул обрывки одежды и обнажил большую, хорошо очерченную грудь с еще не успевшими омертветь сосками. Юсуф как зачарованный смотрел. Да, такую женщину можно было привести в дом. Даже старшей женой. Но из маленькой аккуратной дырочки на виске стекала уже подсыхающая струйка крови... – Эти люди умирают как воины, – грустно сказал он Махмуду–аге, входя в его лавку. – Да, – ответил старый купец. – Эти люди не в ответе за ошибки своих правителей. Они лишь платят за них. – Что делать мне? – Держи, – Махмуд протянул Юсуфу увесистый кошелек. – Сейчас вы с моим слугой пойдете к тому мастеру, про которого ты мне сказал, и заберете заказ. Потом отвезете все к старой стене. Мой слуга знает дорогу, но в одиночку идти опасно. – Он все–таки продал оружие? – усмехнулся Юсуф. – Мне показалось, он понял, что я турок. – Продал. Этот шакал, видимо, из тех, кто считает, что у монет нет запаха. Пищали они вывезли благополучно. Мастер Юстин, ни слова не говоря, принял деньги. Помощники отдали товар. Правда, один из них одарил и покупателей, и хозяина весьма нелестным взглядом. Возле стены их встретил пожилой крестьянин–ромей, молча погрузил всё на свой воз и уехал. – Неужели у султана не хватает своих мастеров? – спросил Юсуф, вернувшись в дом Махмуда–аги. – Ведь этот мастер мог и не продать. – Такого оружия мало. Это тебе не мечи. Новое быстро не скуешь, поломанное быстро не починишь. Поэтому приходится. А мастер… Не этот, так другой. Он надеется, что за это его пощадят. И потом – ты же не ошибся, мой мальчик! Юсуф качнул головой. Домой он вернулся уже к рассвету. А наутро стена рухнула. Только в одном месте, но этого хватило. В ворота забарабанили. Юсуф вышел и увидел Махмуда–агу со слугами. Молодой человек облегченно вздохнул и, на ходу срывая с себя нательный крест и обруч раба и выхватывая меч, рванулся за ним. Они бежали к самым дальним воротам. Люди на улицах расступались, то ли не понимая, то ли принимая их за спешащее к защитникам подкрепление. Только уже у самых ворот кучка воинов попыталась задержать их, но один из слуг махнул мечом и туловище командира словно разделилось надвое. Ворота были открыты, и турецкие воины хлынули в город. Юсуф подбежал к командиру и попытался рассказать, но тот только махнул рукой: "В строй! Все остальное – после!" Они летели по улицам как самум, как выплеснувшаяся горная река, все сметая на своем пути. Под ноги Юсуфу кинулся какой–то старик, пытавшийся, потрясая кулаками, защитить свою лачугу. Юсуф почти не глядя махнул мечом, и голова старика покатилась подобно детскому мячику, подметая бородой улицу. Уже обезглавленный старик сделал ещё пару шагов и рухнул. Молодого человека замутило. Шедший рядом воин дернул его за рукав. Следующим у Юсуфа был молодой парень, бросившийся с длинной оглоблей в руках наперерез воинам. Юсуф уже почти спокойно поднырнул ему под руки и полоснул мечом по животу. Парень уронил свое орудие, зашибив Юсуфу спину, и согнулся. Кровь, пузырясь, хлынула между пальцев, и он упал, ловя ртом воздух. Молодой турок не добивал. "Сам умрет. Перевязывать некому". На базаре было пусто, и воины быстро прошли мимо. – Потом! Потом свое заберете! – не поворачивая головы, сказал командир. – У вас будет время. К вечеру город был взят и отдан воинам на три дня, "дабы те могли взять причитающуюся им от Аллаха добычу". Юсуф отправился домой, но не удержался и прошел мимо дома мастера Юстина. Там грабили. Трое воинов, которыми руководил высокий немолодой человек со многими шрамами на теле, выносили ящики с товаром и тюки с домашней рухлядью. Рядом валялись те самые размалеванные доски, которым Юсуфу еще недавно приходилось молиться. Он сплюнул. – Вы не можете! Я же! Я же продавал вам оружие! Я могу сделать еще! – мастер Юстин бежал за воинами. – Ш–шакал, – прошипел старший. – Ты еще и падаль. Мастер упал на колени, хватая воинов за шаровары. Свистнула сабля, и голова его покатилась по камням. – Сожгите это, – кивнул воин своим помощникам, указывая на на кучу икон. – И его туда бросьте. А голову воткните на любой штырь, который вам понравится. «Что ж, значит, в этом мире есть хоть какая–то справедливость», – со странным спокойствием подумал Юсуф и продолжил путь. Рядом грабили церковь. Старый священник, заслоняя себя и паству большим деревянным крестом, пытался остановить грабеж. Один из воинов грубо столкнул его с лестницы и пригвоздил копьем к земле. Рядом воин помоложе схватил девушку, завязал юбку ей на голове, обнажая сильные стройные ноги, и бросил товарищам. В доме Валерия Халкинида хозяйничали пятеро воинов. – Прости, брат, – развел руками один из них. – Мы пришли раньше. – Я жил в этом доме слугой, когда был пленен. – Тогда извини нас еще раз, брат. Мы не знали. Идемте, братья. Его право – выше. Храни тебя Аллах! – И вас. Хозяйка, увидев его, с визгом кинулась навстречу. – Мерзавец! Турецкий выродок! Тебя не убили и не продали в свинарник, а ты вот чем отплатил нам?! Ты привел эту дря… – Молчи, шлюха! – он жестко перехватил занесенную руку. – Не тебе, забывшей честь, судить! – Возьмите ее, братья, – обратился Юсуф к воинам. – Эта женщина ублажала многих. Теперь пусть послужит для земных удовольствий воинов Аллаха. Те похотливо засмеялись, схватили женщину за руки и поволокли к дверям. Юсуф устало оглянулся вокруг. Теперь здесь все – его. Сколько раз он представлял себе, как однажды отомстит хозяевам за все. И вот сбылось. Хозяин, скорее всего, погиб на стене. Хозяйка… Там, где положено быть шлюхе. Но радости не было. Павел буквально читал это на лице своего «репортера». – Так вот значит, ты какой. Он оглянулся. В дверях стояла та самая служанка. – Значит, теперь от тебя зависит, как мы будем жить? И будем ли жить вообще? – От меня, женщина. Но ты можешь не надеяться, в доме тебя не оставят. Слишком много ты лгала и воровала. – Быстро же ты… – усмехнулась девушка. – Напоминаю, меня зовут Анфисой, и ты всегда обо мне мечтал. Только не говори, что я ошиблась. Юсуф молча посмотрел на нее. – Что? – призывно и зло засмеялась Анфиса. – Не воспользуешься? Испугался? Выходит, ты храбр только бить в спину! – Иди сюда! – разозлился юноша и рванул на ней платье. Ткань упала на пол. Теперь девушка, которая ему действительно давно нравилась, стояла перед ним обнаженная. От открывшейся красоты у парня захватило дух. Как же он еще месяц назад ревновал ко всем эти чуть полноватые руки, большие груди с вишневыми сосками, широкие бедра и сильные ноги. И светлые северные волосы, сколотые на затылке… Увлекшись, Юсуф не заметил злого и опасного огонька в ее глазах. Он грубо и резко повалил Анфису на хозяйское ложе, раздвинул ей ноги, резко, не тратясь на любовные игры, вошел в нее и только тогда наклонился к ее лицу. И увидел направленный прямо в глаз тонкий женский кинжал. – Значит, только в спину, – медленно проговорила девушка. – Ненавижу таких. И ударила. Изображение на экране дернулось и остановилось. Павел вздрогнул. «Репортер» был убит. Эпизод, отфильтрованный написанной им программой, закончился. Теперь молодой программист, заместитель и надежда профессора Ломбы сидел, задумавшись. – Ну что, мой мальчик? – Павел вздрогнул и поднял глаза. Рядом стоял профессор Ломба. – О чем жалеешь теперь? – И о том, что я не психолог – тоже. Но больше всего – о том, что написал эту программу, Учитель. Все–таки так близко рассматривать историю нельзя. Это даже не трилистник мышиной норы. Это трилистник микроскопа.