И лампа не горит. И врут календари. И если ты давно хотела что-то мне сказать, То говори. Любой обманчив звук. Страшнее тишина, Когда в самый разгар веселья падает из рук Бокал вина.
Два поворота ключа. И я наконец-то дома. В пустой, лишенной всякого уюта темной квартире, в которой кроме одиночества ничего и нет. Но это всё же лучше больничной палаты и сочувствующего взгляда врачей. Я захожу в прихожую и, включив свет, вижу своё отражение в зеркале. Шрам тонким порезом тянется от виска вдоль скулы до самой ключицы. Синяки видны даже сквозь ткань белой футболки. Но самое главное – гипс на правой ноге, как напоминание о самом страшном в мире диагнозе – не допускается до усиленного занятия спортом. Вот так вот одно, казалось бы, небольшое ДТП разрушило жизнь человека. Это конец. Быстро же мы дошли до финала. Я сжимаю кулак, да так, что костяшки пальцев белеют, и в следующую секунду звон разбившегося стекла эхом стоит в моей голове, а по ладони стекает тонкая струя алой крови. - Хорошо рушить то, за что ты не платишь, - слышу за спиной безразличный оттого ещё более неприятный голос отца. - Пришел издеваться, валяй, хуже уже не будет. - Почему сразу издеваться, хочу уточнить твои планы на будущее, сын: из института тебя выперли, из команды тоже. Поздравляю, хоть от армии откосил. Это победа, горжусь! Я так и стоял, не проронив ни слова. Странное ощущение – стоять на краю пропасти и получать удар от собственного отца. Узнаю почерк. Красиво. - Уходи, - коротко роняю я. - Ты мне не ответил. Как жить собираешься? И главное на что? - У-хо-ди! – твердо отчеканив каждый слог, повторяю я. Постояв ещё пару минут в гробовой тишине, отец медленно разворачивается и покидает квартиру. А я беспомощно пытаюсь найти ответ на его вопрос.И черный кабинет. И ждет в стволе патрон. Так тихо, что я слышу, как идет на глубине Вагон метро.
Секунды превращаются в минуты, минуты в часы и так по кругу, не зная границ. Бутылка виски уже наполовину пуста. Хотя прежний Кисляк сказал бы, что она наполовину полная, жаль, что мне пришлось похоронить его в могильной тишине больничной палаты. Разбитая клюшка уже давно валяется на полу, и я такой же разбитый сижу рядом с ней, давясь воспоминаниями и осточертевшим виски. Из мыслей в реальность меня возвращают настырные удары кулака о дверь. И её голос, который звучит очень настойчиво, но в тоже время нежно. - Андрей, открой, пожалуйста, дверь. И я, встав с холодного пола, подчиняюсь. Поворачиваю дверной замок и, вернувшись в гостиную, поднимаю с пола бутылку. Девушка медленно проходит в квартиру. - Я звонила тебе все эти три недели. Почему не берешь трубку? - очень спокойно спрашивает она. - Лучше уходи. Всё кончено, я кончен. Не хочу, чтобы ты видела меня такого. Девушка молчит. Лишь её ровное дыхание нарушает повисшую тишину. Кажется, что она вот-вот сорвется. Закричит. Начнет говорить ужасные банальности, что всегда будет рядом и ей неважно, что со мной произошло. Ударит. Будет топить меня в воспоминаниях. Но нет. Она подходит ко мне и дрожащей рукой касается моей руки. Электрический импульс проносится по телу, и я разжимаю ладонь. Бутылка со звоном разбивается о деревянный пол. Но девушка не обращает на это никакого внимания. Она медленно приближается ко мне и, тяжело вздохнув, касается моего шрама своими пухлыми и немного влажными губами. Аккуратно отчерчивает ими всю длину пореза до самой скулы и выдыхает мне прямо в ухо: - Ты можешь быть кем угодно, но только живым. Девушка уже собирается уходить, но я инстинктивно, сам не понимая, что делаю, хватаю её за локоть. Кажется, что если она уйдет, я сорвусь в эту чертову пропасть.И где-то хлопнет дверь. И дрогнут провода. Привет. Мы будем счастливы теперь и навсегда.
7 лет спустя. - Андрей, подожди, мы не можем принять твои условия. Два года – это абсурд, ты понимаешь? – слышу я недовольный голос отца за спиной. - Виктор Анатольевич, мне абсолютно наплевать, что Вы и Ваш помощник можете, а что нет. Я - адвокат и это - мои условия. Не хотите идти на мировую, пойдем в суд, но Вы же прекрасно понимаете, что у меня шансов гораздо больше, - говорю я и выхожу из здания суда. - Мы ещё не закончили. - Закончили. У меня сегодня у дочери первое показательное выступление. Я опаздываю, - раздражено отвечаю я. - В отличие от тебя, я привык сначала решать все рабочие моменты, а потом посвящать себя личному, - настаивает отец. Я резко останавливаюсь и, повернувшись, сухо произношу: - А кто сказал, что я хочу быть таким, как ты? Он молчит. - Правильно, пап, никто. В отличие от тебя, я хочу знать о жизни своих детей, хочу радоваться их победам и поддерживать в минуты неудач, потому что, в отличие от тебя, я люблю их. И он снова молчит. Хмурит брови и, кажется, собирается что-то сказать, но так и не решается. Ужасно хочется хоть однажды услышать «Извини» из его уст. Но в этом весь отец: всегда прав, всегда работа дороже семьи, всегда… Тишину нарушает звук мобильного телефона. - Да, дочур, вы с мамой уже готовы? Отлично, я сейчас заеду за вами. Не волнуйся, солнце, ты у меня самая лучшая, всё будет хорошо, - успокаиваю я ребёнка и бросаю трубку. - Прошу меня извинить, если Вы не согласны на сделку, мне пора, - произношу я и, развернувшись, иду к машине.Привет. Мы будем счастливы теперь и навсегда.* Прежде чем приготовиться падать, оглянитесь, и Вы удивитесь, сколько рук помощи Вам протягивают. Важно лишь не упустить свой шанс.
* - Сплин - "Романс"