Столб счастья

Если бы Зосе кто-нибудь сказал, что можно быть счастливым холодной осенью, когда ветер продувает шершавое пальтецо насквозь, а сам ты сидишь в старой машине, готовой развалиться в любую минуту, она бы ни за что не поверила. Оказывается, можно. Рядом, согревая ее бок, сидел Остап, старательно избегая взгляда девушки, но при этом не отодвигаясь в сторону, – на мужчине был макинтош, который в эту промозглую пору смотрелся просто нелепо. Снова где-то внутри было тепло, как между ладонями – совсем как тогда, ночью, на ступенях музея древностей. Зося осторожно коснулась ладони Бендера, и он зажал ее руку в своих – таких же холодных. Девушке вдруг стало отчаянно весело – оттого, что ветер не мог охладить ее счастья, оттого, что по спине пробегали мурашки, стоило Остапу ласково погладить ее ладошку своими пальцами, оттого, что Адам толкал колокольчик, издававший председательский звон, оттого, наконец, что она могла назвать любимого человека законным мужем. Он теперь принадлежал ей полностью: его замерзшие на ветру ладони были ее, его светлые глаза смотрели на нее с любовью, его улыбка трогала губы в ответ на ее слова, вся его смуглая атлетическая фигура с хрупким белым шрамом на шее теперь была частью ее мира. Об этом свидетельствовала их роспись в венчальной книге. Уверенное «О. Бендер» и осторожное «З. Синицкая» напротив. Зося безучастно смотрела на вывески магазинов, проплывавшие где-то сбоку, глядела на прохожих, шарахавшихся от старой машины, которая казалась девушке такой родной и знакомой. На этих сиденьях они сидели летом, когда «Антилопа» проносилась по приморскому шоссе; на этих сиденьях Остап много и горячо о чем-то ей рассказывал и дарил цветы; на этих самых сиденьях он обнимал ее за плечи и говорил о любви. Теперь он держал ее руку в своих и тоже был счастлив – молча, по-своему – тем тихим счастьем, которое окрасило в их памяти август этого года в яркие и нежные цвета навсегда. — Что, столб уже не давит? – шутливо поинтересовалась она. — Давит, Зося, еще как давит, — наконец-то посмотрел на нее Бендер. – Только теперь давит совсем другой столб, и я, признаться, не имею ничего против. — Что же это за столб такой? — На меня теперь давит столб счастья, — решительно заявил командор. – Давит, и мне хорошо и тепло внутри. Никогда не замечали, Зося Викторовна, что на влюбленных давит именно такой столб? — Знаете, — Зося сделала паузу, словно прислушивалась ко внутренним ощущениям, — я думаю, что теперь чувствую. Бывали моменты, когда внучка старого ребусника оказывалась на одной волне с великим комбинатором, понимая его настроение и ход мыслей. Тогда в его глазах загорался озорной огонек, улыбка становилась шире, и он ласково обнимал ее за плечи. Вот и в этот раз светлые глаза озарились внутренним светом, уголки губ приподнялись, и муж обнял жену, крепко прижав ее к себе. — Как вы любили говорить? – спросила вдруг Синицкая-Бендер. – «Это не Рио-де-Жанейро»? — Да, Зося, — покачал головой Остап, — это не Рио-де-Жанейро. Это гораздо… лучше.