Мы

Мы — Ангелы. Мы подписываем Договор и обязуемся создать академию для обучения нового поколения Ангелов. Мы обязуемся воспитать и поставить его. Мы клянемся соблюдать Великий Закон. Поэтому Мы открываем Золотую Школу… *** Так редко удается им, отослав весь мир куда подальше, просто остаться наедине друг с другом. Просто лежать на высоком холме, единственный обитатель которому — буйный ветер, норовящий сорвать с головы широкополую летнюю шляпу, украшенную искусственными цветами и лентами. Просто держать друг друга за руку, переплетать пальцы, нежно, едва-едва касаясь кожи, поглаживать тыльную сторону ладоней. Улыбаться — так тепло, как может только искренне любящий человек. И мечтать. Но они не были людьми, хотя со стороны казались всего лишь очередной парой подростков, утонувшей в море алых роз, невинных объятий и легких поцелуев в щеку. Звездное небо, темно-синим шатром раскрывшееся над их головами, искрилось и сияло, точно украшенное миллионами крошечных белых фонариков. Сегодня Вечные вновь ненадолго чувствовали себя обычными, живыми. От ночного морозца щеки Раф раскраснелись, а ладони стали холодными-холодными, точно бы ладонями мертвеца. Но Сульфус то и дело брал ее руки в свои, грел осторожным дыханием, легко, как будто стеснительно, улыбаясь уголками губ. Их смертным оболочкам, как и всему человеческому, не чужд был ни холод, ни голод и жажда. Но зато так они могли касаться друг друга без риска быть оглушенными внезапным разрядом электричества. Весьма справедливая цена, как считала девушка. — Как думаешь, — лениво, точно сонно, спрашивает Раф, осторожно перебирая пальцы друга, — они еще не хватились нас? Сульфус поворачивает голову, в его глазах — самое настоящее солнце; такое, какое может только сиять на высоком, далеком небосводе, согревая своими яркими желтыми лучами все, до чего только было возможно дотянуться; Ангелу верилось, что в эти секунды и эти лучи, и эти отблески солнца в столь любимых янтарных глазах принадлежали только ей. И она верит, нет, даже знает, что это правда. Поэтому она стремится быть его небом. Их глаза на чудо идеально подходят друг другу. Так же, как величественное солнце подходит бескрайнему небу, а бескрайнее небо подходит величественному солнцу. Так же, как она сама подходит ему, а он ей. — Не думаю, — наконец отвечает юноша, несильно сжимая ладонь возлюбленной; на губах его — невесомая, легкая, меланхоличная улыбка. — Не думаю, что они вообще что-то замечают; тем более, если это касается нас. Раф тихо смеется, жмурится. Еще секунду ей весело от его шутки, но лишь потом она чувствует всю иронию слов. Теряется; сама ли она накрутила себя?.. *** Мы — Демоны. Мы подписываем Договор и обязуемся создать академию для обучения нового поколения Демонов. Мы обязуемся воспитать и поставить его. Мы клянемся соблюдать Великий Закон. Поэтому Мы открываем Золотую Школу… *** Сульфус чувствует, как он счастлив — на самом деле счастлив. С каждой минутой, с каждой секундой его небо очаровывает его все сильнее и сильнее, затягивает в себя, как тот легендарный морской спрут утаскивает за собою в пучину черных вод какой-нибудь корабль. Но в отличие от корабля юноша совершенно не против. Он даже сам невольно тянется к своему небу, на задворках сознания пылая в тщетных попытках слиться с ним воедино. Его любовь скорее похожа на зависимость — яркую, острую, ранящую… искреннюю и такую неправдоподобную одновременно. Раф отворачивается от него и несколько минут в растерянной задумчивости смотрит на звезды, а сам он искоса, но совершенно не таясь, наблюдает за ее лицом; за ее подрагивающими губами, растянутыми в улыбке; за ее румяными от ночной прохлады щеками; за глазами, в которых отражаются звезды. Грудь девушки мерно поднимается и опускается — она совершенно спокойна и расслабленна. Восхищение в его янтарных глазах медленно переливается, мешается с чем-то еще, становясь пылкой, бессильной страстью на грани помешательства. Но это — только на секунду. Его Раф — именно его и ничья более — в эти минуты так очаровательна своей холодной простотой… при одном взгляде на нее даже непосвященному во все их «Вечные» дела становится понятно, кто перед ним. Белокурая красавица в неровной темноте, пронзаемой бледными отблесками далеких звезд и круглобокой молочно-белой луны, казалась совершенной. Так, как не мог быть ни один Смертный или Бессмертный. Достойной всеобщего восхищения и преклонения. И пусть пока лишь он — Сульфус — в немом очаровании преклонял пред нею свои колени, несомненно, однажды у ее ног будет весь мир. Ведь Раф даже для Ангела на диво хороша собой. Неописуемое ликование поглощало парня — он знал, что эта красота принадлежит только ему. Жадность выжигала на его душе изящные узоры, заключало сердце в клетку, заставляя его там метаться и биться о раскаленные стальные прутья. Но иногда ему хотелось большего. Внезапно в лице Раф что-то меняется. Она быстро дергается, точно пораженная несильным разрядом тока, и резко подается вперед; в глазах — волнение и мимолетный страх. Судорожно она хватает Сульфуса под локоть и тянет за собой. Эта ее молниеносная перемена тревожит юношу, но, проследив за ее взглядом, он невольно улыбается. — Звезда падает, — кидая на друга быстрый взгляд, проговаривает девушка, указывая куда-то вверх; Сульфус лишь краем глаза успевает выхватить там рассекающую темно-синий небосвод белую-белую точку, оставляющую за собой, точно шрам, тонкую белую полоску, которая почти сразу же тает, растворяясь в ночных сумерках. Раф несильно сжимает ладонь юноши — так по-собственнически… но ведь она позволяет делать с ней то же самое. — Давай загадаем что-нибудь? — предлагает она. — Серьезно? — смеется Сульфус, прищурившись, одаривая ее недоверчивым взглядом. Но лишь единожды стоит ему увидеть ее лицо, как все сомнения и дальнейшие пререкания попросту отпадают. С каких-то пор брюнет совершенно не против потакать ее желаниям, находя в том что-то удовлетворяющее, томящее, едва ли не интимное. Порой он задумывается, что ищет в таких своих действиях какое-то утешение — утешение от того, чего никогда не сможет попробовать или коснуться. Но это уже не кажется страшным. Поэтому он прикрывает глаза, блажено улыбаясь, и загадывает свое самое сокровенное желание, чувствуя, как тепло разливается внутри; рука Раф крепко сжимает его. *** Она достаточно хорошо и «олдскульно» воспитана, чтобы не лезть своими ядовитыми замечаниями в чужую личную жизнь. Да и Раф, должно быть, слишком хорошо ей доверяла, что в последнее время даже перестала оставлять под одеялом комки одежды, имитировавших человеческое тело. А ведь Ури всегда отличалась весьма чутким сном. Ее соседка по комнате отлучалась на свои невинные ночные прогулки — которые шатенка уже давно окрестила похождениями — по нескольку раз на неделе. Возвращалась она обычно под утро — в пять или шесть, — с кошачьей проворностью бесшумно залезала под одеяло, попутно выпихивая ногами свой муляж, и уже через несколько считанных мгновений тихонько сопела, уткнувшись носом в подушку. Утром, всегда свежая и неустанно рвущаяся в бой, Раф задорно подбадривала Ури, несильно пихая ее плечом каждый раз, когда натыкалась на ее недовольный, подозрительный взгляд. Девушка не знала, когда это все началось. Ровно, как и не находила сил поговорить об этом с подругой. Ури всегда отличалась завидным умом, и потому ей не было особого труда догадаться о причине, раз за разом заставлявшей ее подругу на целую ночь исчезать в неизвестном направлении. Сульфус начал ей откровенно не нравиться. На спаренных уроках эти двое вели себя как ни в чем не бывало. Часы отсчитали уже четверть седьмого, и за широким панорамным окном на самой кромке горизонта задребезжали первые лучи восходящего солнца. Лишенная сна, девушка поднимается со своей ложи и неспешно подходит к окну, волоча за собой длинный и тяжелый шлейф нежно-лилового одеяла. Почему-то когда подруги были готовы щеголять в летних одеждах, Ури куталась в ветровку и исподлобья мерила недовольными глазами безликих прохожих. Ангел искренне хотела поговорить с подругой, но не находила в себе сил… боялась, хотя и сама не знала чего. Ее расплывчатое, полупрозрачное отражение встретило ее полудиким выражением лица. Пальцы коснулись холодного стекла. Беспокойной змейкой где-то в области сердца копошилась тревога. И как в подтверждение ее темным предчувствиям далекие-далекие облака окрашивались красным. Ури верила, что падающие звезды — свидетельство роковых перемен. *** Еще очень долго она завороженным, но невидящим ничего взглядом сверлила усыпанный крошечными стразами-звездами небосвод. Любая из них могла приковать к себе восторженный, задумчивый взгляд мечтателя, но ей нужна была только одна. Та, что уже давно скрылась за горизонтом и которой отныне принадлежала ее мечта. Ее заветное желание теснило ей грудь уже очень давно. Сначала заставляло ее заливаться краской и корить себя за непристойные для Ангела мысли; потом оставляло на щеках лишь легкий румянец, но уже без отчаянных дум; а совсем недавно оно перестало давать хоть какие-то наружные признаки, и лишь сердце безвольно трепетало при одном лишь упоминании о ее мечте — несбывчивой, как ни крути. Раф заново училась фантазировать. Голос Сульфуса вдруг вырвал ее из рассеянных размышлений — негромкий, но как-то по-особенному гулкий и слышимый. Девушка начинала потихоньку осознавать, какая глухая тишина окружает их сейчас. — Кажется, нам пора возвращаться. — Парень махнул на восток, где дребезжали первые рассветные лучи. — Нас могут потерять. Девушка не удержалась от разочарованного вздоха. Навязчивые мысли одолевали ее голову, а в душе что-то металось, отчаянно не желая покидать их уединенное гнездышко в богом забытой дыре, где они мало-помалому принадлежали только друг другу. Но друг прав… они ведь, в конце концов, не хотят потерять еще и эти недолгие мгновения. То последнее, что питало их любовь и было опорой в канители одинаковых как на подбор будней. Раф больше не доверяла друзьям, уже порядком устав от их коротких осуждающих взглядов. За каждой их улыбкой она чувствовала фальшь. И даже Ури — Ури, которая всегда выступала на ее стороне, — не была с ней откровенна до конца. А это ранило. Сильно. Раф больше не хотелось быть той Раф, которую всем привычно встречать в школе; Раф больше не хотела отвечать улыбкой на улыбку — стесненьем на искреннюю ложь… и, как кажется, больше не хотела быть Ангелом. — Ты прав, — потупив глаза, ответила девушка и насилу поднялась на ноги, точно бы какая-то неведомая сила стальными цепями тянула ее вниз — к земле. Она не хотела сопротивляться. Тихо-тихо за ее спиной шелестнули перья. Они словно сами построили себе стену, которую никак не могли преодолеть, сколь бы сильно не желая того. Блондинка уже давно не скрывает грусти в своих лучистых глазах — точно так же, как это не делает Сульфус. Под его тяжелым взглядом становилось неуютно, да и пауза — такая редкая для них — затягивалась и уже начинала казаться неудобной. Девушка хотела извиниться, сама не ведая, за что. Она прислушивалась, как кровь шумит у нее в ушах, как быстро бьется ее сердце. Безмолвие, не нарушаемое даже их дыханием, протягивало к Раф свои щупальца, медленно и крепко заключая ее в свои сладостные объятия. Казалось, в этом мире нет больше никого. Лишь она — небо. Он — солнце. И холодный звездный купол над головой — их персональная бесконечность. «И пусть весь мир подождет!..» Это же теперь вроде так называется. Она на грани — и уже почти готова послать все к черту. *** Сульфус стоял чуть поодаль от нее, изнывая от желания подойти и положить ей руку на плечо — не то по-отцовски, не то по-товарищески. Даже в его живых глазах проскакивала крошечная искорка боли — настолько сжималось его сердце при виде такой Раф. Юноша уже давно догадывался, какие думы волнуют его дорогую подругу. Может, она и сама не замечает, как все отражается на ее прелестном лице — в прикушенной нижней губе, в косых взглядах, которые он временами ловил на себе, в пунцовом румянце на щеках, в рассеянности, такой несвойственной крылатым… в тусклоте в глазах, в моменты ее размышлений казавшихся затянутым дождевыми тучами небом. А брюнету льстило подобное — он, разумеется, к своим скольки-то-там получил уже не одну любовную анонимку порой весьма интимного содержания и не раз ловил себя на мысли попробовать подобную форму проявления любви с той, которая ему на самом деле дорога. Впрочем, совсем скоро он также понимал, насколько невозможны его мимолетные фантазии. Они оба менялись — медленно, незаметно друг для друга… и уже точно без возврата. — Сульфус, — тихо позвала его Раф, повернувшись к нему вполоборота. Вид у нее был какой-то дикий, почти безумный, растрепанный… точно некий древний призрак, а не белокурая красавица стоял сейчас перед парнем, с какой-то отчаянной мольбой во взоре прожигая его насквозь. Невольно по спине пробежали мурашки, но Сульфус не особенно обратил на то внимание. — Можно… можно мы побудем здесь еще немного?.. Демон обернулся. Над ними, полыхая, начинал разгораться ранний рассвет, поджигая небесную тьму, как будто случайно оброненную ночью. Возможно, у них есть еще несколько минут — хотя он даже не представлял, что Раф вкладывает в понятие «немного». — Почему бы и нет, — пожал он плечами, делая, наконец, свой шаг по направлению к девушке. Он ожидал, что она вновь примерит смертную оболочку, но вместо этого Ангел просто опустилась на холодную, уже мокрую от росы траву, подогнув ноги в коленях, опершись на них руками. Утренний туман медленно расползался невидимым покрывалом по остывшей земле. Юноша опустился рядом. Всего пять минут потребовалось, чтобы серые обрывки морозного тумана долетали до его локтей. Еще пять — на то, чтобы полностью укрыть их в своих невесомых объятьях. Но Раф не спешила уходить. Бледная в неровном свете, она казалась прозрачной, ее черты таяли, мешаясь с серой дымкой, растворялись… и даже ее глаза — живые и яркие — сейчас точно ослепли, потемнели, одичали. То и дело ее тонкие губы вздрагивали, и девушка шумно вбирала в себя воздух. Никому — даже Сульфусу — не было ведомо, какие мысли роились в ее голове и вызвали подобные перемены. Но у них уже не оставалось времени. — Эй… — негромко позвал он ее, по привычке протягивая руку, чтобы несильно потрясти за плечо и привести в чувства, но замер в сантиметре от ее кожи, боясь пошевелиться; вовремя вспомнил, что сейчас нельзя — иначе долбанет так, что потом не вспомнишь, как звали. Ему, в принципе, на себя было как-то все равно, но идея причинить боль Раф несколько не вдохновляла. Девушка быстро передернула плечами, точно на самом деле ударенная разрядом тока, и медленно повернулась, слабо и печально улыбаясь уголками губ. На короткие мгновения она вновь обратилась той, первоначальной Раф, которую Демон впервые встретил у ворот Золотой Школы; той, которая никогда не знала его… и в его сердце что-то с характерным хрустом распалось. — Скажи мне, о чем ты думаешь. Сульфус недоверчиво склонил голову на бок. — Прости? — Что ты загадал? — Казалось, блондинка тоже хочет потянуться к нему, но в силу сложившихся обстоятельств не может, и потому неслышно чертыхается, чуть отворачивая голову в сторону. Парень не знает, что будет, когда он ответит; не соврет — Раф сразу же узнает, если попытаться ее обмануть. Он уверяет себя, что не хочет знать ее реакцию, но где-то в недрах необъятной души что-то, ядовито посмеиваясь, скребется, точно говоря: «Серьезно?». Сульфус почти уверен, что его заветное желание так же взаимно, как и его чувства. Брюнет чувствовал с нарастающей тревогой, что-то приближалось; но ему ни капли не хотелось узнать, что. — Ты… точно уверена, что оно тебе нужно? — неуверенно проговорил он, не глядя на подругу. Почему-то ему вдруг стало неудобно, даже мерзко вести разговоры о чем-то подобном. С ней. Кажется, будь ее воля, Раф бы вцепилась ему в локоть и силой заставила бы посмотреть ей в глаза. — Не думаю, что тебе будет приятно узнать, — закусив губу, ответил Сульфус, робко, точно маленький нашкодивший ребенок, поднимая глаза на девушку. Но она все равно видит. Прочитала в виноватом взгляде, в незаметной краске на лице, в шумном дыхании. На мгновение она даже отпрянула, падая назад на руки, вспыхивая так быстро, как не вспыхнет не одна спичка. В смущении, в недоверчивости и ярости она смотрела на него, как будто видя его впервые в жизни. — Я не хочу… — Сульфус пытается подобрать слова, незаметно для себя счастливый, что она все-таки отказалась — вроде и обидно, но почему-то уже не страшно. — Не хочу проклясть тебя. Он не уверен, что проклятие — идеальное слово для такой ситуации. Но далее следует что-то совсем вышедшее за грани реальности. Раф придвинулась ближе, все еще тщетно пытаясь скрыть румянец, и сжала губы в тонкую полоску. Потом подняла решительные глаза, и Сульфуса пробил морозец — но уже не тот, утренний, что ласкал и холодил их кожу. Миг спустя юноша понял, Раф смеялась. И ядовито, и скручиваясь от боли. Как будто безумно. — Мы уже прокляты, Сульфус. Она хочет добавить, что готова проклясть следом и весь мир, но вместо этого резко подается вперед и жадно впивается в его губы, удерживая его с такой силой, что тот попросту не может сопротивляться. И не хочет. *** Кабале, в общем-то, ненавидит, когда ее будят по утрам — но сегодня она скорее испугалась, чем яростно метала испепеляющие взгляды и сквернословила обо всем, на чем только мир держится. А началось все с того, что ее попросту выкинуло с кровати — не было ни пинка, ни толчка, ее просто вышвырнуло из-под одеяла и откинуло на пару метров от постели. Перепугавшаяся не на шутку и уже готовая сполна ответить обидчику, девушка с неким пугающим удивлением обнаружила, что вся мебель в одночасье оказалась перевернута, а мелкие предметы интерьера летали по комнате, норовя столкнуться друг с другом или сшибить ее саму. Кабирию, должно быть, знатно припечатало к стенке, и она неподвижно лежала где-то в углу, бессознательно постанывая и мелко шевеля пальцами. Как будто издалека начали раздаваться единичные крики, совсем быстро переросшие в масштабный, оглушающий гул. Еще минута потребовалась Кабале, чтобы осознать, что произошло. Пол под ее ногами ходил ходуном. Девушка несколько раз пыталась подняться на ноги, но то ли те были ватными, то ли какая-то неведомая сила раз за разом вышибала землю из-под ее ступней, она то и дело падала обратно, расшибая в кровь колени. Крики — один пронзительнее другого — оглушали ее, давили со всех сторон, не давая сосредоточиться. Что-то мелкое прилетело Чертовке в затылок, на несколько минут оглушая ее. Ей не хватало кислорода. Кое-как встав на колени и потерев ушибленное место, она, все еще с компотом вместо мыслей, обнаружила что-то теплое и липкое между пальцев. От вида собственной крови стало плохо. Кабале скрутило на полу; насилу ей удалось сдержать рвотные позывы. Но, между тем, это был именно тот спусковой крючок, который был ей нужен. — Кабирия, — позвала девушка, приподнимаясь на руках, чтобы лучше видеть. Картинка перед глазами расплывалась, а в ушах раздавался какой-то пронзительный писк сродни тем, что испускают медицинские приборы. Только в сто крат сильнее. Но никто ей не ответил. — Кабирия! Эй! — кричала Кабале, норовя сорвать голос, но, похоже, она была единственной, кто еще мог слышать этот призыв. А так он потонул во всеобщем шуме. Отчаяние роилось в ее сердце, выплескивалось за борта, кричало о себе так требовательно, что заслоняло все другие мысли. Слезы стояли в глазах Чертовки. Медленно-медленно, словно бы лишенная невидимыми чарами сил, она пыталась подползти к подруге, но разделявшее их расстояние — какие-то жалкие метры — казались ей пропастью. В слепом бессилии она могла только кричать, пока мир вокруг, всего несколько минут назад пребывавший в безмятежном сне, превращался в сущий Ад — но, как в таких случаях говорят, «даже в Аду холоднее». Кабале не видела, как распахнулась дверь — или, может, ее просто сорвало с петель, — и в комнату ввалилось нечто крупное, истошно пытающееся докричаться до нее. Девушка забивалась в истерике, пока вдруг не услышала почти над самым ухом голос, который была рада слышать как никогда в этой жизни. Сквозь слезную пелену ей удалось разглядеть знакомое пухлое лицо и растрепанные, как и всегда, рыжие волосы. — Гас… — только и смогла проговорить она, невольно улыбаясь и так широко, как только могла; на короткий миг вся боль отошла на второй план, и девушка почувствовала, будто находится в полном вакууме — без звуков, времени и летающих по комнате стульев. Потом она вспомнила о бессознательной подруге. — Кабирия… она… — Все в порядке, — ответил друг, и на его скрученном от волнения, страха, но и твердой решительности лице прорезалась улыбка. Девушку он взвалил себе на плечо. — Надо сваливать. Ты как? Идти можешь? Почему-то Кабале почувствовала себя сильнее — по крайней мере, достаточно сильнее, чтобы подняться и, опираясь на сильную руку друга, идти. Они покинули комнату как раз вовремя — с оглушительным грохотом за их спинами обрушился потолок. Кабале было обернулась, но заметив торчащую из-под серых пыльных обломков чью-то изрисованную татуировками руку, поспешила отвести взгляд, чувствуя, как ком подступает к горлу. Нет, ей нельзя быть слабой… по крайней мере в ближайшее время. В коридорах царил настоящий хаос. Студенты метались из угла в угол, истерично вопя и плача, пытаясь спасти себя или, возможно, редких друзей. Они пытались выбраться из этого царства отчаянного безумия как можно быстрее, но что-то где-то постоянно взрывалось и падало, вызывая еще большие волны страха. Кабале старалась не смотреть, тщетно пытаясь убедить себя в том, что ей все равно. Увы, но это было не так. — Позаботься о Кабирии, — внезапно выкрикнула Чертовка, пронзительно смотря на друга, и, не дождавшись его ответа, с необычайной грацией поскакала назад, кляня себя в излишней сентиментальности и привязанности к тем, к кому, в общем-то, привязываться ну никак не стоило. Чертыхаясь, она направлялась в крыло Ангелов. *** Точка невозврата осталась далеко позади. Они горели, полыхали своим безумием изнутри, передавая его через переплетенные руки, разгоряченные тела, языки. Они впивались друг другу в губы, точно голодные, изнеможенные, усталые, но вдруг наполнившиеся силами. Сульфус целовал ее с каким-то диким остервенением, кусал, оставляя на нежной шее и коже красные отметины от губ и зубов; их обжигало огнем. Он повалил ее на землю, жадно разрывая одежду, точно самый настоящий дикарь, сжимал крылья, ломая их, выдирая белые перышки, заставляя ее не просто стонать — кричать, захлебываться болью и страстью. Он не умел быть нежным, как, впрочем, не умела и она. Раф зарывалась пальцами в его иссиня-черные волосы, прижимая голову к себе, заставляя не отрываться. Ее сердце колотилось в бешеном ритме, срывая всевозможные запреты, замки и цепи. Они уже нарушили клятвы, и останавливаться — уже поздно. Но они и не хотели — зачем? Девушке нравилось забиваться в экстазе, чувствовать, как возлюбленный вгрызается в ее плоть, прокусывает до крови и мешает ее со слюной, как мнет и неаккуратно перебирает меж пальцев ее чувствительные перышки, заставляя ее забыть обо всем на свете. — Еще!.. — только и может сдавленно просипеть она заплетающимся языком, когда Демон в очередной раз припадает к ее губам. Оставляя на них липкий, металлический на вкус поцелуй, он звучно рычит, размазывая слюну по ее щеке и вновь принимается за шею. Сначала было больно — В.Е.Т.О. лупило беспощадно, но они привыкли, а потом даже начали находить в этой боли некое подобие удовольствия — особенное, непонятное, но сладкое, сносящее голову не хуже психотропных препаратов. Земля вокруг них полыхала огнем — красным и рыжим, желтым и голубым, — съедало их скрытую от посторонних глаз полянку, хрустящую, пока еще зеленую траву под ногами, редкие бутоны мелких цветов, оставляя после себя лишь черный пепел и поблескивающие крошечными огоньками угли. Сульфус нещадно мял ее груди, оставляя красные следы от крепких пальцев, кусал соски, грозясь чуть ли не оторвать их, вжимал девушку в горящую землю, а она, громко охая и несвязно шепча какие-то слова, выгибалась ему навстречу, извивалась под ним юркой змеей, цеплялась за плечи и спину, хаотично разрывая футболку и оставляя на коже неглубокие кровоточащие царапины. — Еще! Они уже готовы оступиться и полететь в бездну. *** Никогда раньше Ури не была счастлива слышать этот надоедливый всепоглощающий голос. Кабале оказалась для них лучиком света в конце темного непроглядного туннеля. Выглядела она, правда, не лучшим образом — в ночной сорочке, порванной в нескольких местах, пыльная, лохматая, с разбитыми коленками и выступившей на лбу кровью. Но живая и решительная, как никогда. Ангел была готова разрыдаться от счастья. Чертовка поморщилась, когда Ури со слезами на глазах кинулась к ней на шею — легкий, точно предупреждающий разряд тока проскочил меж их тел, но сейчас волноваться об этом было, мягко говоря, не к месту. — Где остальная ваша пернатая гвардия? — быстро спросила она, оглядывая, прятавшуюся за спиной соперницы Дольче. Белая, как полотно, она скорее походила на хрупкую фарфоровую куколку, готовую развалиться осколками от малейшего касания. Вытянутое лицо и отсутствующие глаза немало испугали Кабале, но она поспешила списать это на шок — считай, и она сама совсем недавно была такой. — Раф нет еще с ночи, — откликнулась Ури, поднимая за плечи розововолосую подругу, — а Мики… Ее голос дрогнул, но договаривать не стоило. Холодок пробежал вдоль позвоночника Кабале, и она нервно сглотнула. Однако в этот момент ожила Дольче. Она подняла голову и с каким-то до дикости простым выражением лица посмотрела на Чертовку. — Она там, — слабо выдавила она, некогда жизнерадостная и открытая миру, дрожащей рукою указывая на груду обломков, заваливших им выход. — Т-там… Кабале не следила за ее пальцем. Лишь подхватила Ангела под локоть и с помощью Ури вытащила ее из рушащегося здания. Невольно она думала, как много еще Вечных осталось под завалами. *** Немыслимая по своим масштабам стихия пожирала их тела и души, калечила сердца, но не убивала. Они горели, но не давали друг другу сгореть. Они задыхались, практически не отстраняясь друг от друга, точно наверстывали в короткие секунды все упущенное за то время, как открылись друг другу. Искусанные губы кровоточили, и кисло-сладкий привкус во рту уже казался привычным. Но в один момент больше себя сдерживать они не могли. Сульфус вошел в нее без всякой там подготовки, и Раф, раскрыв уста в немом беззвучном крике, распахнув от боли полные слез глаза, выгнулась спиной, застывая безвольной статуей. Юноша не давал ей привыкнуть к новым ощущениям, начиная двигаться внутри нее все быстрее и быстрее, временами порыкивая в приступах особенной — животной — страсти. Ангел кричала в голос, постепенно меняя на острые, пронзительные стоны. Красно-рыжая каша из мыслей в голове заволокла собой все позывы, все остатки осторожности и протеста. Ее сердце билось в нереальном темпе, готовое не то разорваться на части, не то вырваться из груди. Боль, наслаждение, страсть, отчаяние и страх — все смешалось для нее воедино в немыслимый круговорот красок и эмоций; сквозь влажную пелену на лучистых, горящих ожесточенным огнем глазах она видела только его лицо — красное, искаженное чем-то страшным, но притягательным и по-своему прекрасным одновременно. Черные патлы прилипали к щекам и лезли в янтарно-желтые глаза; из-за них не были видны зрачки, и юноша становился похожим на самого настоящего Демона — демона, каким его принято представлять Смертными. Земля под ними гудела, разгоралась и ходила ходуном, но за собственным голосом и голосом возлюбленного Раф не слышала и не видела ничего. Она не хотела закрывать глаза, но силы постепенно покидали ее, да и Сульфус заметно замедлил темп… до тех пор, пока их эмоции не накалились до предела. Казалось, они совсем перестали дышать — настолько сбитым было их шипение, настолько неритмичны вдохи и выдохи. А ураган разрывал все нутро на скользкие куски, точно мясорубка. Они успевают посмотреть друг другу в глаза и увидеть в них свои отражения — такие далекие, невинные и настоящие — прежде, чем потерять себя окончательно. *** Город гудел и рушился буквально на глазах. Крики, хаос, паника — все это нарастало с каждой секундой, давило все сильнее и сильнее, заставляя тебя ломаться, прогибаться под изменчивые обстоятельства. Кабирия так и не пришла в себя. У Ури, как позже выяснилось, была сломана рука. Профессора были похожи на могильные изваяния — такие же неживые, суровые и скорбящие. Они двигались быстро, рука об руку, но не касаясь друг друга. Густой смог поднимался в алом небе — и было непонятно, не то это рассвет стал причиной столь зловещей окраски небосвода, не то и оно тоже горело, готовое вот-вот рухнуть на землю громадными кусками, не оставляя никому ни единого шанса выжить. Мрак и страх пропитали пыльный воздух. Кабале задыхалась и кашляла, чувствуя, как кружится и гудит голова. Возможно, рана давала о себе знать. Руки тряслись, но вместе с тем, как они выбрались из сломанного здания, девушка ощутила упавший с души камень. Первые секунды «свободы» она прыгала, каталась по земле, билась руками и ногами, неистово хохоча. Постепенно она начинала понимать, сколько раз могла погибнуть за это короткое утро. А после плакала, истеричным криком сотрясая сердца друзей, особняком усевшихся на камнях неподалеку от руин школы. На каком-то мгновении Дольче вышла из своего транса — но, судя по всему, не до конца. Сейчас как никогда раньше она походила на ребенка. С застывшими слезинками в глазах она посмотрела на Ури, мертвой хваткой вцепившись ей в руку. — А Раф и Сульфус? Где они? Ангел сглотнула, отводя растерявший остатки уверенности взгляд, а профессора строго переглянулись, читая друг у друга в глазах одни и те же мысли. «Настает пора приносить новые клятвы». *** У груды серых плит, некогда бывших Золотой Школой, друзья оплакивали погибших, тогда как мир вокруг них гиб, сгорая в неистовом огне… …а им казалось это забавным — иметь друг друга на фоне Апокалипсиса. *** Когда Небо сольется с Солнцем воедино, когда Демон вознесется ввысь, а Ангел падет в пропасть, наступит конец всему. Одни последуют за ними, будут восхищаться, боготворить. Другие с ненавистью будут помнить тот день, когда они повстречали друг друга. А они будут прокляты до скончания веков.

Неужели это и есть любовь?