Игра

У этой школы свои привилегии и свои секреты, которым нет хода за пределы литых высоких стен. Разумеется, за фасадом внешнего благополучия и роскоши в условном шкафу прячут далеко не один скелет. Еще полгода назад я мечтала попасть сюда и прилагала все усилия, чтобы воплотить наивные мечты в жизнь, а теперь не знаю, как сбежать. Меня снова оставили на пересдачу. Как выяснилось, с некоторых пор я перестала понимать самых элементарных вещей, которые классики литературы вложили в свои произведения. Потому учитель услужливо, волнуясь за меня и мою стипендию, предложил свою помощь. Я же прекрасно знаю, что хорошо разобралась в теме, но по воле даже не случая, а сердобольного преподавателя вынуждена посещать дополнительные занятия. Только я одна. По высоким стеклам под покровом вечера стучит дождь. В тишине пустующего класса стук капель кажется слишком громким. А он… Он смотрит на меня, слегка склонив голову к плечу. Так, наверное, художник оценивает картину или же скульптор – фигуру, высеченную из мрамора. Я выдерживаю его взгляд. Мне нечего бояться или стыдиться. И прекрасно знаю, что на этом он не остановится: веселье только начинается. Будто прочитав мои мысли, он встает с места и неспешно, явно смакуя момент, подходит ко мне. Я остаюсь на месте, не отступая ни на шаг. Это тоже часть игры, пусть мне и хочется сорваться с места и оказаться в комнате, что я делю со старостой класса. Расстояние между нами – полшага. Он поддевает мой подбородок пальцем, заглядывает в глаза. Он красив, но сейчас эта красота пугает, заставляет сердце льдинкой замирать в груди. Местный идол: возвышенно прекрасный, одновременно дружелюбный и отчужденный, умеющий расположить к себе, заставить слушать и верить каждому своему слову. Половина девчонок школы беззаветно влюблена в него, другая – искренне восхищается. Ему не нравится, что в моих глазах нет этого восхищения, что я с самых первых пор была исключением из его правил. Я не гналась за его вниманием, не ждала похвалы. В результате мне единственной открылась иная сторона, о которой не позволено знать никому. - Что за глупый ребенок, - снисходительно улыбается он, проводя подушечкой большого пальца по моим губам. Меня не обмануть лживой нежностью. Другая его ладонь ложится мне на талию, настойчиво привлекает к себе. Нет больше спасительного полушага. Мир вдруг суживается до размеров классной комнаты. - Неужели не понимаешь? – мягко шепчет он. – Ты мне нравишься… - А вы мне – нет, - отвечаю я, четко осознавая, что лучше молчать. Но внутренний страх облекается в такие ненужные слова, которые могут сыграть роль спускового механизма. Он снова улыбается, затем деланно вздыхает: - Действительно, глупый ребенок... – он склоняется вперед, будто хочет меня поцеловать. - Отпустите, - кто знает, сколько сил выбирает деланное спокойствие, моя показная бесстрастная бравада. Он замирает, усмехается, правда, не может не оставить последнее слово за собой: целомудренно целует меня в лоб. - Как скажешь, - он больше не держит, в насмешке поднимает руки, но я словно прикована к месту взглядом его темно-зеленых глаз. Ненавижу этот цвет. Не могу позволить себе позорного бегства. Не сейчас. Иначе одним поцелуем все не ограничится. Словно хищник изощренно загоняет жертву в ловушку. Одно мое неловкое движение, один неосторожный намек на страх может сыграть роль катализатора. Мне простят дерзость, спустят с рук колкие фразы, но только не этот ядовитый страх, отравляющий изнутри. Страх – ведь тоже слабость, сродни слепой любви или безропотному восхищению. Я знаю, что он играет, а еще знаю, что он запросто может позволить себе заиграться, увлечься, не особо задумываясь о последствиях. Но уже не сегодня. Сегодня меня отпускают. Завтра он снова станет всеобщим любимцем и кротким преподавателем, а я буду примерной ученицей. Завтра у нас снова будут дополнительные занятия.