***
Вечер на зимний Петербург опускался быстро и неизбежно, как неизбежны были приливы и отливы чернеющего Финского залива, что омывал стены города тихим ропотом волн. Экипаж стоял у массивных дверей Совета, ожидая задержавшегося Каренина, который по обыкновению увлекся разработкой очередного положения. Алексей знал, что торопиться уже не было смысла: Анна прислала записку, что останется до завтрашнего утра у княгини Елизаветы Федоровны, именуемой Бетси Тверской; маленький Сережа, должно быть, видел уже десятый сон. Вместе с мыслью о сыне пришла другая - яркая и стремительная, как последний луч закатного солнца - о юном гувернере наследника. Каренин, привычно контролируя не только свои речи, но и мысли, посчитал, что тратить время на это - непозволительная роскошь, и скрылся в тепле экипажа, смахнув с широких плеч большие белые хлопья снега, которые продолжали укрывать спящий Петербург.***
Дом встретил хозяина лишь чернеющими глазами погасших окон, и Алексей, не задерживаясь в тихих пустых коридорах, прошел прямо в кабинет, где еще оставались дела, не терпящие отлагательств, и бумаги, на которых до утра должна была появиться его размашистая и уверенная подпись. - Ничего не нужно, Аркадий, - мужчина кивнул единственному дождавшемуся его слуге и вошел в пахнущую пергаментом и книгами темноту кабинета. Через секунду на столе с тихим шипением зажглись несколько свечей, сразу отбросивших причудливые тени, и на усталые плечи Каренина опустились две легкие ладони. - Уж думал, вы не вернетесь сегодня, Алексей Александрович, - тихий бархатный шепот теплым сладким дыханием коснулся его уха, и мужчина склонил голову к плечу, чтобы прильнуть щекой к едва заметно сжимавшим его мундир пальцам. Не говоря ни слова, он повернулся и перехватил взгляд обрамленных веером длинных ресниц темных распахнутых глаз, в глубине которых плескались огоньки свечей. Несомненно, прекраснейшее из созданий. - Не могло быть иначе, - голос Каренина, и без того негромкий, утонул в пухлых приоткрытых губах, пылко прижавшихся к нему поцелуем, таким же нетерпеливым, какими были руки Алексея, которыми он прижал к себе тонкое худощавое тело. Юноша отозвался всем своим существом, еще более крепко прижимаясь к грубой ткани служебного мундира и податливо открывая длинную шею, в которую Каренин впивался жадными поцелуями жестких губ. - Ваше превосходительство... - Василий шептал громко, сбивчиво, едва не задыхаясь от восторга и желания. Сильные пальцы уверенно рванули легкие шелковые завязки на тонкой ночной рубашке, и воротник соскользнул с острого плеча молодого человека, обнажая молочно-белую кожу, не тронутую ни загаром, ни темными пятнами родинок, рассыпанных по хрупкой спине от лопаток до ягодиц и известных Каренину словно молитва. - Алексей... - восхищенный выдох и обжигающее прикосновение пухлых губ к покрытому жесткой щетиной подбородку. Василий наслаждался тем, что сейчас этот идеал, этот человек, этот недосягаемый и подобный божеству мужчина позволял ему касаться себя, и делал все, чтобы это длилось как можно дольше. Он потянулся и провел кончиками пальцев по напряженным темным бровям, погладил подушечками виски и осторожно снял с ровного носа очки в изящной позолоченной оправе, сразу же откладывая их на покрытый зеленым бархатом стол. Юноша посмотрел в глаза любовнику и ловкими движениями пальцев расстегнул серебряные застежки, под которыми располагались мелкие пуговички накрахмаленной белоснежной рубашки, и лишь потом он смог прижаться губами к горячей коже крепкой груди и уловить едва заметный вздох Каренина. - Василий, - голос Алексея стал грудным и рычащим. Он положил ладонь на обнаженное плечо и сильным уверенным движением опустил гувернера на колени, больше не собираясь сдерживать свое желание, которое рыжеволосый юноша обнажил, резким движением расстегнув тяжелый ремень и взвизгнувшую молнию на брюках. Подняв глаза на хозяина, Василий жадно провел руками по стройным бедрам мужчины и обхватил пальцами затвердевший член. Тихий свистящий выдох вырвался изо рта дрогнувшего Каренина, и он оперся ягодицами и ладонью на край стола, чтобы предательски ослабевшие от наслаждения колени не позволили ему опуститься на пол. Довольно улыбнувшись, юноша медленно провел кончиком языка вдоль горячего члена мужчины по набухшей от возбуждения венке и с тихим стоном обхватил губами влажную головку. Прикусив острыми зубами нижнюю губу, Каренин запустил пальцы в копну вьющихся рыжих волос и сжал пальцы у самых корней, притягивая Василия ближе, заставляя его взять в рот глубже. Алексей двигался быстро, нетерпеливо и жестко, сжимая и вплетаясь в пряди, которые нежными кольцами обвивали его напряженные пальцы. Гувернер почти задыхался, но не мог и не хотел оторваться от вожделенного тела, послушно облизывая член любовника и сжимая раскрасневшиеся губы вокруг твердой плоти, даже не в силах откинуть со лба прилипшие взмокшие волосы. Он сам был возбужден не меньше Каренина, его невероятно сводили с ума эти власть, жесткость и наждачная нежность, которыми были наполнены все движения хозяина, и желание наполняло каждый миллиметр его тела, жаждущего внимания и разрядки. Опустив ладонь, Василий крепко сжал свой твердый истекающий смазкой член и почти болезненно застонал от долгожданного прикосновения. - Сильнее... Сильнее, - шепот любовника, словно в бреду, донесся до острого слуха Каренина, и он с новой силой толкнулся бедрами, то почти полностью отстраняясь, то снова резко погружаясь в горячую влагу умелого рта. Юноша двигал рукой в такт движениям бедер Каренина, который часто дышал и зажмуривался от удовольствия до звезд в глазах. Он видел, как страстно и жадно мальчишка ласкает себя, как раскраснелись его щеки и стройная шея, и ему хватило нескольких секунд этого зрелища, чтобы оргазм накрыл его с головой, разлившись негой и наслаждением по всему телу. Почувствовав дрожь Каренина, Василий лишь глубже вобрал в рот его член и уткнулся носом в жесткие темные волоски, сглатывая все до капли и торопливо переводя дыхание, прильнув лбом к крепкому обнаженному бедру. В следующую секунду он захлебнулся грудным стоном собственного оргазма и в последний раз провел ладонью по разгоряченному члену. Василий тяжело дышал, прижимаясь к бедру Алексея щекой и медленно покрывая его ленивыми поцелуями. Тяжелая ладонь Каренина мягко легла на затылок юноши, и он повернул голову, привлек руку хозяина к себе и прижался губами к ладони, все еще восстанавливая сбитое наслаждением дыхание. - Поднимись, друг мой, - тихо проговорил мужчина и легко поднял на ноги молодого человека. Того совсем не держали ноги, и Каренин посадил его на зеленый жестковатый бархат стола и прижал к себе, наслаждаясь ощущением прикосновений частично обнаженных тел и тем доверием, которым отзывался Василий, находясь рядом с ним. Юноша блаженно улыбался и ласкался как только мог. Он льнул к мужчине поцелуями, терся носом о его колючие щеки, проводил кончиками пальцев по ровному носу и обводил четкий контур всегда напряженных и сжатых губ. И Алексей целовал их, он целовал эти тонкие пальцы и гладил молочно-белые бедра, обвивавшие его с пылкой страстью и желанием не отпускать ни на дюйм. Каренин наклонился и провел ладонью по полуобнаженной спине юноши, еще сильнее распуская воротник и открывая для себя светлую кожу с россыпью родинок, которая вызывала у него необъяснимое и столь редкое чувство щемящей нежности и трепета. Тихий вдох, приоткрытые губы и сомкнутые, отбрасывающие на щеки тени от почти догоревших свечей, подрагивающие ресницы, Алексей пьет его запах, лаская сухими губами созвездия редких родинок, до которых может дотянуться. - Алексей, - нежно, почти с благоговением, мягко и устало. Оторвавшись через какое-то время от юного желанного тела, Каренин привел себя и любовника в порядок с особой тщательностью, которая была присуща только ему, и посмотрел на маленькие часы на длинной серебряной цепочке. - Пора ложиться, мой друг. Отправляйтесь, - Алексей снова привлек к себе стройное тело и приласкал юношу долгим поцелуем, будучи не в силах оторваться от сладких и соблазнительно отзывчивых губ. - Доброй ночи, Ваше превосходительство, - очаровательная улыбка, легкий поклон головы, и вот уже едва за дверью едва слышна почти бесшумная поступь. Каренин снял мундир и наглухо застегнул воротник рубашки, а потом сел за стол и подвинул к себе оставшиеся без подписи бумаги, чтобы успеть их подписать до того, как окончательно догорят свечи.