disappear, my dear

У Чонмина дела не в порядке. Он сам не в порядке. Ему хочется умереть, и, желательно, сделать это поскорее. Как можно скорее закрыть глаза и перестать чувствовать эту адскую боль в груди, чтобы сердце перестало колошматить по ребрам, перестать страдать от неразделенных чувств, перестать реветь по вечерам. Мужчинам не пристало плакать, но когда ты на краю, половая принадлежность не решает то, как ты выражаешь эмоции. Очередной вечер заканчивается заткнутым ватой носом, чтоб не фонтанировать кровью и не захлебываться ей. Перенапряжение, стресс, нервы, бесконечные скандалы и разборки. Чонмин круто разворачивается посреди улицы, задевает плечом прохожего, чертыхается и извиняется. И снова, снова он не в духе, и снова он не хочет задевать своим состоянием тех людей, кого зовет Семьей. У него осталась только группа. Только те, кто заставляет его жить и улыбаться, смеяться и не опускать руки, чувствовать не мерзкое скользкое отвращение к миру, а то теплое, мягкое, пушистое и ласковое, заставляет двигаться, совершенствоваться в танцах и петь, лучше, выше, так, чтоб его хотелось слушать. А теперь ему обрубают кислород. Резко и бесповоротно. Проходит два дня, как Чонмин перестает дышать, и он цепляется за дорогих ему людей, но и их отрубают. Теперь он как без сердца. В груди пусто, а на груди зияет свежая рваная рана. Оживший вновь пал, восставший из пепла бессилия снова ринулся в темный омут. Держать голову сложно, а сердце в висках бьет набатом. Никого больше нет рядом. Никто не звонит, никому не нужен. Чонмин приваливается к стене, растворяется в темноте, а на небе за ним присматривает лишь Луна.