Cherchez la femme

Дасти Аттенборо мечтал работать журналистом – писать статьи, брать интервью и всё прочее в том же духе. Но проклятая война вкупе с маминым нытьем и дедовскими заслугами смешала все карты. Пришлось стать адмиралом. Однако тяга к печатному – а порой и непечатному – слову была неискоренима. Поэтому Дасти вел что-то наподобие дневника, иногда грешил стишками и набирал что-нибудь сообразное случаю на любой подвернувшейся клавиатуре. Вот и сейчас, стоя в централи дальней связи и контролируя отправку очередного послания в ответ на ультиматум имперцев, он машинально постукивал пальцами правой руки по пульту, пользуясь тем, что отвлекшийся связист, получивший недавно почту из дома, с головой погрузился в созерцание невестиного портрета. Лампочка мигнула, красный огонек сменился зеленым, на дисплее появилось: «Текст сообщения загружен в память. Подтвердите готовность к отправке». Дасти нажал нужную кнопку. Связист нервно дернулся, услышав сигнал зуммера. - Всё нормально. Я подтвердил, - улыбнулся Аттенборо. - Спасибо, - выдохнул парень. Потом вывел только что отправленное сообщение на печать, подшил копию к официальному бланку, отдал адмиралу. Дасти попрощался и направился к дверям. Сигнал внутреннего вызова застал его на пороге: с экрана смотрел грустный и сонный – как всегда – Ян Вэньли. - Хорошо, что я тебя застал. Зайди, пожалуйста, и текст ответа прихвати – я тут хотел еще кое-что подправить. - Иду, - сказал Дасти, считавший, что огорчать опоздавших людей лучше все-таки не по видеосвязи и не в присутствии посторонних лиц. И, махнув рукой связисту, вышел навстречу судьбе. Судьба, как всегда лакавшая бренди с чаем, печально посмотрела на Аттенборо и не здороваясь с порога попросила текстовку: - Эхх… Яре-яре… Ничего не успеваю. Ну, где там оно? Вот тут же хотел, во втором абзаце… И еще в конце… Дасти протянул Волшебнику бумаги, плюхнулся в кресло напротив и обронил: - Да брось! Можно уже не стараться. Всё равно всё отправлено. Вэньли зашуршал листками. В кабинете повисла недолгая, но странно напряженная пауза. - Как… отправлено? – тихо переспросил он, и Дасти насторожился. Всмотрелся в лицо Яна и моментально занервничал: таких глаз он не видел у гениального начальства еще никогда. Выглядел Чудотворец так, словно его только что не просто разбили, но и взяли в плен, сообщив, что бренди он будет лишен до конца времен, а на сон ему, как военнопленному, выделяется час в сутки. - Ну… как… Как ты написал, так и отправлено, - пожал плечами Аттенборо. - Я? – оторопел Ян. – Я написал – вот… - он перевернул страницу. – А отправлено – вот! Вот это вот – что такое? Откуда?! Голос – на памяти Дасти – Вэньли тоже повышал чуть ли не впервые в жизни. - Где? – несостоявшийся журналист потянул листочек к себе и вчитался в распечатку. – Мн… эээ… опечатка… н-н-наверное… - Опечатка? На целых пять слов? - Почему бы и нет? - Так. – Экстренно проснувшийся Вэньли выпрямился в кресле и нахмурился. – Связиста сюда. Немедленно. - Н-не надо, – мрачно сказал Аттенборо. – Он тут ни при чем. - Кхм. То есть это – твоя работа? - Ммм… Возможно. - Возможно? - Да, возможно. Ну, я не знаю, не знаю. Я же не нарочно. Я там стоял, у пульта… пальцами, как всегда, что-то выстукивал… Машинально. Я даже не помню! Вэньли страдальчески посмотрел на Аттенборо. - Ты хоть понимаешь, что натворил? - Да… Нет… - Дасти закатил глаза и решил прибегнуть к любимому непрошибаемому аргументу. – О-о-о, все боги этого мира!.. Ну и что? - Как это – «ну и что»? Это официальный ответ! - Ну и что? - Это же неуважение! - Ну и что? - Это скандал… - Ну и что? Да какая разница, что там вообще написано?! Мы сто пятьдесят лет воюем – все эти претензии, как с нашей, так и с их стороны, уже наизусть всем известны! Я вообще уверен, что там это даже никто не читает. Тем более – до конца. Ну, начнут с начала, увидят стандартный текст отказа и заскучают уже на первом абзаце. - А если нет? - А если нет, то обидятся и объявят нам войну. Тоже мне, велика беда. Она и так уже сто пятьдесят лет как идет полным ходом. Вэньли помолчал. - Ладно, - наконец, вздохнул он. – Сделанного не воротишь. Посмотрим, что они скажут. Но если они ничего не скажут… - То значит, - подхватил Аттенборо, - в кайзере возобладал здравый смысл и он решил прекратить донимать нас предложениями сдаться, покаяться и присягнуть. Это, кстати, я считаю, его единственный шанс опровергнуть данную опечатку… эээ… утверждение. Вэньли посмотрел на него изумленно. - Ты же не хочешь сказать… - Всё, что я хотел сказать, я уже сказал, - Дасти закинул ногу на ногу и элегантным жестом указал на бланк распечатки. – Пусть даже не осознавая этого… Кстати, не удивлюсь, если я окажусь прав. Я всегда прав, – он подмигнул ошалевшему Яну и расплылся в широкой улыбке, будучи безмерно довольным тем, что так легко отделался. Как показала жизнь, он ошибался. *** Дасти Аттенборо ошибался, наивно полагая, что в Рейхе никто не заинтересуется содержанием скандального послания. К несчастью, Райнхард фон Лоэнграмм отличался от своих предшественников тем, что очень внимательно относился к лингвистике, дипломатии и прочим нюансам, небезосновательно считая все эти мелочи частью одного большого и важного дела – войны. Поэтому он не просто ознакомился с ответом на свой ультиматум, он изучил его до запятой, а уж постскриптум, гласивший «А ваш кайзер вообще блондинка» перечел раз десять – и только потом, вскрикнув, рванул ворот кителя так, что вырвал «с мясом» крючки. *** Оскорбительное послание от Альянса пришло в среду, а на четверг кайзер запланировал общее совещание. Но совещание начиналось только в одиннадцать, а к десяти тридцати все уже знали о содержании пришедшего от мятежных демократических сил ответа – от и до, включая постскриптум. Знали благодаря Нейдхарту Мюллеру, который, как и кайзер, был внимательным и интересующимся человеком. Привычка к сбору разведданных страшным образом сочеталась в нем с врожденной общительностью и природным обаянием. Поэтому с Мюллером дружили все – даже те, кто терпеть его не мог и не выносил на дух. Он просто не оставлял людям выбора: рано или поздно любой понимал, что дружить с Мюллером гораздо проще, чем враждовать, а рассказывать ему про других – гораздо дешевле, чем потом слушать от окружающих про себя. Не рассказывать же было по определению невозможно. После того, как Айзенах лично поведал ему о том, что имеет троих детей – сына и дочерей-близняшек – Рейхсфлот утвердился в двух мнениях: а) в разведшколе обучают запрещенным приемам гипноза и б) Мюллер знает всё. Вот и вчера прибежавший на крик Кисслинг, приводя потерявшего сознание кайзера в чувство, походя прочел шифрограмму. А потом рассказал за бутылочкой белого Мюллеру, с которым – куда деваться – дружил. Однако на этот раз ни всезнающий Мюллер, ни загодя проинформированные адмиралы не были готовы к тому, что произошло. Ровно в одиннадцать все заняли свои места, открылись двери, и в зал заседаний вошел кайзер. Сел, огляделся, робко поправил иссиня-черные локоны. Разумеется, после получения вчерашнего послания он обязан был действовать быстро и принимать меры. И он принял. Но, судя по лицам собравшихся, меры были как бы… слишком поспешными и кардинальными. «Ну твою мать… - тоскливо подумал Райнхард, чувствуя, как щеки заливает предательская краска румянца. – Расстреляю к ётунам. Первого, кто засмеется. Нет, первого, кто вообще рот откроет. Вот так». И перевел мрачный взгляд с белого, как бумага, лица Ройенталя на побагровевшего Биттенфельда. Но первым не выдержал Мюллер. Он звонко расхохотался и, счастливо улыбаясь, произнес: - Изумительно, Ваше величество! То-то Альянс умоется. У Райнхарда отлегло от сердца. «Ну и как его теперь расстреливать? - расстроенно засомневался он. – Ведь практически комплимент». «А в центре связи-то хорошо, однако, течет – быстро…» - сделал выводы Оберштайн, будучи не в курсе ни про Кисслинга, ни про бутылочку белого, распитую друзьями вчера за обедом. «Вот подхалим!» - подумали остальные адмиралы хором. Но вслух каждый сказал своё. - Очень авангардно, - тоном знатока произнес Ройенталь. И, вспомнив лексикон своих случайных подружек, добавил: - Так сказать, тренд сезона. - Эээ… Да, вам идет, - смущенно выдавил из себя Миттермайер. Айзенах молча показал поднятый вверх большой палец. - Шшшшшикарная идея, - прошипел красный от злости Биттенфельд, с ненавистью глядя на Оберштайна. - Прекрасно гармонирует с цветом мундира и контрастирует с цветом плаща, - высказался Меклингер. - Гм, да, выгодно оттеняет… ммм… - промямлил Вален, избегая глядеть на Райнхарда и изо всех сил придерживая правой рукой левую, которая, очевидно, тоже стремилась донести до кайзера свое ценное, но настораживающе особое мнение. - Придает вам более значительный вид, - пришел другу на помощь Кесслер и облокотился на стол, загораживая широким плечом борьбу Валена с неуёмной конечностью. – Даже смотритесь старше. Лютц под немигающим взглядом кайзера не нашелся со словами и просто сменил цвет глаз на светло-лиловый. Вышло это как всегда непроизвольно, и толковать данное явление можно было как угодно, но Лоэнграмм великодушно решил не заострять на этом внимания. Он вздохнул посвободнее, откинулся в кресле и привычным жестом откинув со лба иссиня-черную прядь, перешел к обсуждению текущих вопросов: - Ну что же, поскольку Альянс ответил на наш ультиматум отказом, я предлагаю… *** Совещание закончилось, кайзер покинул зал, министр обороны увязался за ним. Адмиралы вышли в коридор на негнущихся ногах и с гудящими головами. Лютц и Кесслер тащили под руки упирающегося Биттенфельда. - Пуссстите меня, пусссите!.. Я ему… Я его сейчас… - задыхаясь, шипел он. – Это наверняка его рук… Этой гадины Обершшшшш… Остаток фамилии был заглушен приступом политкорректного кашля, напавшим на Мюллера так вовремя и так удачно. Ройенталь повернулся к заходящемуся страдальцу, которого легковерный Вален зачем-то похлопывал по спине. - Вы знали? Не сумев сразу выйти из роли, Мюллер чихнул и шмыгнул носом: - О чем? Об э т о м? Нет, конечно! Одином клянусь! - И почему я вам не верю? «Потому что ты параноик и вообще морально неустойчив и склонен к истерии», - хотел сказать Мюллер, но ограничился скромным: - Вы в своем праве. - Уму непостижимо, - покачал головой Миттермайер. – Не может быть, чтобы из-за какого-то письма, из-за какой-то паршивой строчки… - Может, - пробасил Меклингер. – Это вам после десантуры всё, что не ломом по голове, - нормально. А у Его величества тонкая натура творческого человека. Одним словом, вам не понять. - А может, он того… действительно… женщи… - начал Лютц. - Сдурел? – Кесслер выпустил Биттенфельда и заехал локтем в бок товарища. - Ну а что? - морщась, продолжил Корнелиус. – Иначе почему его так это задело за живое? С барышнями его опять же никто не замечал… - И что ты предлагаешь? – осведомился Вален. – Экспертизу назначить? Публичную, чтобы никто не сомневался? - Нет, ну зачем так сразу, - стушевался Лютц. – Ройенталь пусть определит – у него глаз наметан… - Думайте, что говорите, – оскалился Ройенталь. – У меня глаз на дам наметан, а не на кайзеров. К тому же, погрешность достаточно велика. А нам надо знать точно. Так что пусть уж лучше Мюллер всё разузнает и нам расскажет. - Как?! – застонал Мюллер. - Не знаю, – отрезал Оскар. – Ваши проблемы. Если узнаете, то первый же новый флагман, который сойдет со стапелей – ваш. - Ага, а как мы потом узнаем, что он правду сказал, а не флагман за просто так оттянул? – резонно вопросил Вален. - У Кесслера сыворотка есть, - задумчиво протянул Меклингер. - Я не буду злоупотреблять служебным положением, - наотрез отказался Кесслер. - А я не буду колоться! – уперся Мюллер. – На старом пока полетаю. Сами выясняйте, как хотите. Всё равно ведь наверняка не установить – без одежды его никто из нас не видел, руками не трогал, врачи под Оберштайном… Вот если бы Кирхайс был жив… - бывший разведчик вздохнул. - Он бы нам сказал точно. Адмиралы подавленно замолчали. - С другой стороны, - наконец, произнес Миттермайер, - какая разница? Воюем же – и хорошо воюем. - Да, - поддержал его Меклингер, - парады, награды… - Да вся империя вообще на нем одном держится! – запальчиво воскликнул Биттенфельд. – Или на ней одной… - Ну так что? – Ройенталь оглядел собратьев. - А ничего, - пожал плечами Вален. – Мне так без разницы. - И мне, - сказал Кесслер. - И мне, - развел руками Лютц. - Мне уж тем более, - фыркнул Мюллер. Айзенах прикрыл глаза в знак поддержки данного мнения. - Ладно, тогда так, - подвел итог Оскар. – Послание от Альянса? Вот Альянсом и займёмся. В первую очередь. И все адмиралы одобрительно закивали. Но про себя каждый подумал своё. *** Оскар фон Ройенталь вернулся с обеда первым. Стоя у дверей в императорский кабинет, он одернул мундир, поправил плащ, элегантным движением убрал со лба упавшую прядку и уверенно шагнул вперед. «Надо же, как удачно получилось, - подумал он. – И бунтовать теперь не придется. Придется просто жениться. С одной стороны, конечно, позор – столько лет под бабой ходили. Опять же – прощай, холостая жизнь и попойки с Вольфом. Характер у неё аховый и пить она, к сожалению, не любит. С другой стороны – наконец-то, уже буду первым. Если повезет – то во всех смыслах». *** Биттенфельд был вторым. Стоя у дверей в императорский кабинет, он нервно прокашлялся, почесал затылок, но потом вскинул голову и смело шагнул вперед. «И как я сразу не понял, что это она и есть – настоящая любовь? Самая что ни на есть? А? Эх, раньше надо было, раньше… А теперь – цвет этот жуткий. Черный её ужасно старит. Но он же не навсегда – смоется же, наверное, да? Или отрастет – сострижем…» *** Лютц был третьим. Он любил темноволосых, и произошедшие с кайзером метаморфозы – как реальные, так и гипотетические – привели его в откровенный восторг. «А даже хорошо, что покрасилась – сразу как-то личико поживее стало, черты почетче, поинтереснее… Женщина, которая любит воевать. Мечта. Обалдеть. И, кстати, по закону противоположностей теперь ей должны нравиться блондины. А их у нас – один Миттермайер, да и тот, по счастью, уже не свободен». *** Меклингера влекло к кабинету чувство прекрасного. Такого живого шедевра в его обширной коллекции не было и могло бы не быть, если бы не Альянс, открывший им всем, наконец, глаза. «Уникальный экземпляр. Я не должен её упустить, мою валькирию – ни за что на свете». *** Вален хотел было остаться в стороне от всеобщей любовной лихорадки, но вовремя вспомнил о маленьком сыне. «Ребенку нужна мать. И лучше такая – сильная, волевая. А то у нас же так – сегодня руки нет, завтра – головы… Случись со мной что – кто о мальчике позаботится?» *** Кесслер поправил фуражку и бросил взгляд в зеркало. «Староват, - с грустью понял он, созерцая поседевшие виски. – Однако как посмотреть. С одной стороны возраст, с другой – опыт. Разница, конечно, огромная, но… Главное в мужчине не внешность, а характер. А характер у меня есть. И вообще, стерпится – слюбится. Симпатичная, молодая, аристократка – что еще надо? Рискнем». *** За прошедшее время компания за обеденным столом поредела. Над чашечками с кофе остались сидеть только давно и глубоко женатые Миттермайер с Айзенахом. Из холостых хитрый Мюллер отчалил последним, прихватив бутылочку красненького, и направился прямиком к начальнику императорской охраны, у которого – под красненькое – выяснил не только пол кайзера, коего доктора вчера при Кисслинге выпутывали из плаща и мундира, выслушивая, постукивая и измеряя давление, но и детали творившегося нынче в кабинете у Лоэнграмма повального сумасшествия. Как следует выпив и от души похохотав, бывший разведчик выждал десять минут для приличия и постучался в императорские апартаменты. На пороге его вновь настиг приступ неконтролируемого смеха, и Мюллер с трудом удержал лицо. «Спокойно, - приказал он себе, прикусив нижнюю губу и задержав дыхание по старой шпионской привычке. – Спокойно. Соберись. Нельзя выделяться на общем фоне. Узнают, что меня не было – точно что-то заподозрят. А это провал. Первый в моей карьере – и, может статься, последний. Этого нельзя допустить… Сейчас. Сейчас. Десять минут позора – и ни слова. Вообще. Ни-ко-му. А эти идиоты пусть побегают. Так им и надо. Всю жизнь меня треплом считали – вот я теперь буду молчать. Пускай прочувствуют, какая на самом деле страшная вещь энтропия… Если что – потом скажу: я пьяный был. Самое главное – не засмея…» *** - Что вообще происходит, а? – ошалевший от собственной внезапной популярности кайзер повернулся к Кисслингу. Кисслинг, будучи уже хорошо подшофе, решил не рисковать, ввязываясь в дискуссию. Он ограничился гримасой и пожатием плеч. - Они все что, с ума посходили? – риторически вопросил Лоэнграмм и принялся загибать пальцы. – Ройенталь, Лютц, Кесслер, Вален, Меклингер, Биттенфельд… Мюллер… Ну ладно, Мюллер – он пьяный был, Один с ним, с этим блаженным… То есть вечно раненым... Но остальные-то? Остальные!.. Куда их всех понесло? И зачем им я?.. Опера!.. Балет!.. Вернисаж!.. Хорошо, Меклингер – фанатик искусства, верю. Но прочие. Они же фальцет от клозета не отличают! Нормальные же боевые офицеры, а не какие-нибудь там… кхм-ммм… да. Один Лютц душой кривить не стал – пригласил в тир. Но опять же – зачем? - Затем, - тихо произнес незаметно просочившийся в кабинет Оберштайн, - что ваше общество весьма желанно для всех… С некоторых пор. Райнхард фон Лоэнграмм вздрогнул и прищурился. - Это еще почему? С каких таких пор? - С тех самых, как было получено сообщение из Альянса. - Не понимаю, – удивился кайзер. – Это вчерашнее, с отказом? - Да, - бесстрастно произнес Оберштайн. – Вчерашнее, с постскриптумом. - Ааа… - Лоэнграмм хватанул ртом воздух. – Н-но вы же сказали, что это решит все проблемы! – Он зажал в пальцах смоляную прядь и растерянно посмотрел на министра. - Как выяснилось, не все. Старые решились, новые подошли. - И что мне теперь делать? Оберштайн невозмутимо пожал плечами. - Развеяться не желаете? На днях на Старой площади открывается новый ресторан, и я тут подумал… - Нет! – взвизгнул кайзер. – Оставьте меня в покое! Все! - Ну, зачем же так кричать. Есть и другой выход. - Какой? – горько усмехнулся Райнхард. - Раздеться догола принародно? Оберштайн склонил голову к плечу. На бледном лице промелькнуло слабое подобие интереса. - Вон, - устало сказал кайзер. – Все вон. Немедленно. Оберштайн исчез так же неслышно, как появился. Кисслинга император окликнул, когда тот был уже в дверях. - Кисслинг! А вы… - кайзер помолчал, собираясь с духом и опасливо поглядывая на начальника охраны. – Вы меня никуда пригласить не хотите? Гюнтер, хотевший после сытного обеда и красненького только спать и еще раз спать, вяло помотал головой. Кайзер вздохнул с облегчением и прижал ладонь к горящему лбу. - Тогда вот что… Я пойду отдохну… Совершенно невозможно так работать… Ётунов Альянс… Одна строчка – и вся жизнь в государстве вверх дном… Я подремлю, а вы покараульте. И никого ко мне не пускать. Хотя… Вот что. Позовите-ка фройляйн Мариендорф. Её пустите – но больше, как я и говорил: ни-ко-го! Пришедшую фройляйн Мариендорф кайзер провел сразу в свою комнату и усадил на постель. - В общем так, - деловым тоном сказал он. – Мне очень жаль, фройляйн, я не хотел торопить события, но выбора у меня нет. Сегодня вы ночуете у меня. Завтра объявляем о нашей помолвке. Потом свадьба – чем скорее, тем лучше. И желательно бы вам родить. Даю вам честное слово – ничего личного. Ничего для себя – всё для блага империи. Произнося это, он последними словами ругал и себя, и чокнутых своих адмиралов, и Оберштайна с его советами, и, конечно же, проклятущий Альянс с его подрывной работой. И мучил его стыд. И мучила его совесть. Впрочем, совесть в тот день мучила, к сожалению, не его одного. *** Дасти Аттенборо, проведя бессонную ночь и беспокойный день, под вечер с горя глотнул бренди и, не выдержав, тайком явился в централь дальней связи. «Шутки шутками, но Ян, похоже прав: это уже все-таки хамство. Надо бы извиниться и как-нибудь так донести, что я не хотел…» - думал он, выпроваживая под благовидным предлогом связиста и садясь за пульт. – «Как бы это еще так сформулировать, чтобы было понятно и коротко – Джо через минуту вернется, так что – по сути, наверное, лучше всего…» *** Во избежание повторения каких-нибудь неожиданностей штабной Центр связи был взят предусмотрительным Ройенталем под тотальный контроль. Поэтому новое послание он получил первым. И не замедлил поделиться им с коллегами за чашечкой утреннего кофе. - «Извините, - зачел он, - ваш кайзер не блондинка». - Оп-па… - протянул Вален. - Невероятно, - покачал головой Кесслер. – Суток не прошло – уже знают. Вот это разведка работает у ребят. - Разведка! – фыркнул Лютц. – Тут никакой разведки не надо. - Что вы имеете в виду? – полюбопытствовал Миттермайер. - Не что, а кого, - поправил его Меклингер. - И кого же? - Вольф, ну ты как ребенок, честное слово, - скривился Ройенталь. – С нашим треплом галактического масштаба нужда в разведке отпадает по определению... Вон он, кстати, красавец… Идет. Подошедший Мюллер присел на свободное место и припал к кофейной чашечке, тщательно изображая похмелье. - Что случилось? – невинно похлопал ресницами он. - А то вы не знаете, - поморщился Лютц. - Да она… он… только вчера покрасилась… лся, а они уже в курсе! - вспылил Биттенфельд. – Хоть бы паузу для приличия выдержали, прежде чем так явно своих сдавать! Расписываться в собственной неосведомленности не хотелось, и Мюллер ушел в глухую оборону, перейдя к плану Б. - Это не я, - на всякий случай открестился он. – Я вчера вообще выпил и… - дальнейшее он описал широким жестом, полным туманной неопределенности. «С горя, - радостно встрепенулся Меклингер. – Значит, все-таки и ему отказала». «На радостях, - мрачно подумал Вален. – Значит, всё-таки ему не отказала. Везучий стервец…» - Тогда как вы объясните вот это? – в Кесслере, наконец, заснула ревность и проснулся начальник военной полиции. Он положил полученную Ройенталем шифровку на стол перед бывшим разведчиком. Мюллер прочел и засмеялся. - А что тут объяснять? Кайзер действительно не блондинка. - Это мы заметили и без вас. Вопрос в том, как в Альянсе об этом узнали? - Понятия не имею. Спросите у Альянса. Если честно, мне и самому интересно. И еще мне интересно вот что: его с новой расцветкой со вчерашнего утра видела ётунова куча всякого народу. Почему все всегда думают на меня? - Потому что, как правило, всех видит куча народу. Но у истока сплетни всегда оказываетесь вы. - По-хорошему, его вообще надо изолировать, - внес предложение Лютц, и выразительно посмотрел на начальника военной полиции. - Я не могу. Без должных обвинений… - Кесслер развел руками. - Ну, раз в тюрьму нельзя – изолируем в больницу, - постановил Ройенталь, игнорируя возмущенную гримасу на лице бывшего разведчика. – Вы там регулярно пасётесь, так что никто не удивится. - Вы! Вы не можете! – нахмурился Мюллер. – Это произвол. - А что нам остается? - философски обронил Меклингер. – Сейчас она… он это получит – и что дальше? Покрасится в рыжую? Пострижется под бокс? Побреется налысо? Что? А кому-то… нам потом с этим жить. Адмиралы представили апокалиптические картины, нарисованные богатым воображением адмирала-художника, и коллективно вздрогнули. - Ну, налысо не побреется, - расхохотавшись, утешил Мюллер, - корона же съежать будет. Скользко… Рука Валена описала широкую дугу и заехала Мюллеру по затылку – Нейдхарт, впечатавшись лбом в стол, затих. - Это не я,- буркнул Вален, - это она сама… Айзенах беззвучно зааплодировал. - Годится,- одобрил Кесслер. – Состава преступления нет: налицо производственный брак. Закоротило протез. В чистом виде несчастный случай. «Опять же – минус конкурент, - прикинул он. – И еще какой конкурент – самый молодой и смазливый, а значит, самый перспективный… Ай да Август, ай да Вален!» Когда вызванная бригада медиков унесла бесчувственного Мюллера, Биттенфельд взял в руки злосчастное послание. - А все-таки… - спросил он. – Что делать-то будем? - Ничего, - пожал плечами Ройенталь. – Пока ничего. Подождем. Посмотрим. Подумаем. Адмиралы согласно закивали. Вслух никто ничего не сказал, про себя каждый подумал своё, но, уходя, все они сочли своим долгом пожать Валену левую руку. *** Проснувшись, Дасти Аттенборо восстановил в памяти события вчерашнего дня – все, начиная с текста отправленного послания и кончая распитием горячительных в компании Шёнкопфа сотоварищи. Вспомнил и вздрогнул. Картина получалась нерадужная. Желая в сущности лишь принести свои извинения, он добился только того, что еще больше испортил дело – если в первый раз, в объеме текста, глумливый пассаж мог проскочить незамеченным, то теперь на него точно обратили внимание. «Эх, молчать надо было, молчать!..» – сокрушался он, почти бегом направляясь в централь. – «И этого совестливого Яна вообще не слушать!» - Мне на секунду! – выпалил он, влетая в искомое помещение. – Девушке отписать! Срочно! Сонный связист скользнул взглядом по адмиралу и молча уступил место, отъехав в сторону вместе с креслом. Дасти перевел дух, предпринял тщетную попытку собраться с мыслями и со скоростью света застучал по клавишам. *** Так вот и вышло, что утро этого нового дня началось для комсостава Рейхсфлота с очередного послания, для Нейдхарта Мюллера – с посетителей, и для всех вместе взятых – с одной большой головной боли. Нейдхарт Мюллер сидел на больничной койке и исподлобья глядел на виноватые лица собравшихся в его палате коллег-адмиралов. На лбу бывшего разведчика переливался всеми цветами радуги здоровенный синяк. - Кхм, - Кесслер, избегая смотреть на жертву протезного произвола, отстегнул наручники, которыми для верности Мюллера приковали к поручню кровати, и протянул ему очередную шифровку. - «Мы вообще не кайзера имели в виду», - с выражением прочел провалявшийся почти сутки под действием снотворного страдалец и злорадно обозрел собратьев по флоту. – У меня резонный вопрос: а кого? Адмиралы недоверчиво косились друг на друга и упорно молчали. - Да они издеваются! – наконец, не выдержал Лютц. – Ну их всех в… баню! - А неплохая идея, - задумчиво произнес Ройенталь. – Выпьем, расслабимся. Заодно и… ммм… недоразумение проясним. - Поддерживаю, - вздохнул Вален. – Старая терранская традиция – по пятницам собираться и идти… - Ну вот и идите, - выпятил губу Мюллер, ложась под одеяло и демонстративно поворачиваясь ко всем спиной. - А вы? – помявшись, спросил Август. - А я, с вашего позволения, тут полежу. Еще не хватало, чтобы меня ваша бешеная конечность «сама утопила». Смущенно потоптавшись еще минутку, адмиралы ушли, пожелав обиженной спине Мюллера скорейшего выздоровления. А еще через две минуты Нейдхарт Мюллер встал, вызвал адъютанта, врача и машину. Скрыл под повязкой радужное безобразие, кокетливо выпустив пепельную челку поверх бинтов, оделся, собрался и поехал в штаб. А еще через час в разных местах уже происходили различные, и, тем не менее, взаимосвязанные события. В парной господа адмиралы Рейхсфлота в тесной мужской – как было установлено – компании разливали по бокалам светлое нефильтрованное. Райнхард фон Лоэнграмм, не желая будить спящую Хильду, на цыпочках вышел из спальни, прямо в халате прошел в кабинет и, сев за стол, принялся писать манифест о состоявшейся помолвке. Министр обороны Пауль фон Оберштайн позвякивал ложечкой о стенки чашечки, размешивая сахар, и наслаждался утренним кофе в обществе своего заместителя. - Вот видите, Антон, - назидательно говорил он, - заставить кайзера захотеть жениться очень просто. Достаточно всего лишь заставить кого-то захотеть жениться на нем самом. Какой отсюда следует вывод? - Что мужеложство – страшная вещь? – предположил Фернер. - Гм-гм… Это можно рассматривать как частность. А более общее следствие звучит так: если подойти к делу с умом, то даже оскорбление, полученное от врага, можно использовать на благо отчизны. Нейдхарт же Мюллер как раз именно в эту минуту вошел в Центр связи и молча, показав дежурному кулак, отодвинул его от пульта. Дежурный пискнул и притворился деталью интерьера. Мюллер, прищурившись, многообещающе улыбнулся и мстительно застучал по клавиатуре. Четвертью часа позже Дасти Аттенборо вызвал к себе Ян Вэньли. Дасти явился на вызов, шагнул за порог и, увидев лица собравшихся, попытался дать задний ход. Но было поздно – путь к отступлению ему преградил мрачный Линц. Мрачный Вэньли, слева от которого сидел мрачный Блюмхарт, а справа – мрачный Шёнкопф, молча протянул руку и положил на стол какой-то листок. - Ответ пришел. От имперцев, – прокомментировал командир розенриттеров. - Ты ведь им написал, что у них кайзер – блондинка? Аттенборо кивнул. - Д-да, а что? - Да ничего. На – полюбуйся. Дасти взял со стола бумажку и вчитался в текст. «Ага, - гласило послание. – Ну и что?» - Я… - растерялся адмирал-журналист. – Я ничего не понимаю. - Вот и мы, честно говоря, тоже, - вздохнул за спиной розенриттер-художник. – Мы что, столько времени не можем сладить, прости меня господи, с бабой?!