Обещаю исправить тебя.

Ты говорил, что так будет лучше. И тебе, и группе. Состояние было критически нестабильным. Нас бросало из стороны в сторону, снизу вверх так, словно мы на гребаном родео, пытаемся оседлать дичайшего быка за всю историю скачек. Только восемь секунд прошли, Джи, а мы все еще описываемся в главе под заголовком "Риск", соавтор которой какой-то неуравновешенный алкоголик-социопат. Я сижу напротив тебя так, что наши коленки чувствуют тепло друг друга. Ты знаешь, что если бы мир был плоским, а дьявол сломал его на две части и поставил так, как располагались две половинки Титаника, когда он раскололся по вине маленькой льдинки, мы бы стали теми, кто разрушил все законы физики на зло Паскалю или Ньютону. Мир держался бы на силе нашего с тобой притяжения. Суета в студии давно стухла. Здесь только мы с тобой. Ты всегда просил меня остаться, потому что считал, что делать это в пустынном одиночестве слишком ничтожно, да и самооценку как-то жаль. Ты всегда просил от меня, кажется, невозможного. Быть рядом. Просто быть рядом. Ты заправляешь сальные волосы за уши и шмыгаешь. Ты говоришь, я не слышу слов. Ты смотришь, я не вижу взгляда. Что за дерьмо в моей голове? Плевать. Кажется, злость начала сочиться из моих пор еще в середине репетиции, в начале сольной партии Рэя в "Kill All Your Friends". Да, точно. Я запомнил, потому что в этот момент ты пытался незаметно достать из кармана черных грязных брюк пакетик, проверяя на месте ли твоя прелесть. Ты посмотрел на меня и нервно улыбнулся. Я не ответил тебе. Прошло уже два часа сорок восемь минут с тех пор как ты ушёл в небытие, опустился в прострацию, в гребаное пятое измерение. А я просто сидел и смотрел на то, как ты убиваешь себя. Надеюсь, на седьмом кругу ада меня сварят в кровавой реке так, что с красным паром испарятся и все мои мысли о тебе. Ты хочешь знать, какую партию я бы вписал в какую-то песню. Ты спрашиваешь о моем дедушке. Твои глаза хотят вбить в мои твое присутствие. Но я его не вижу. Я прекрасно помню твой живой сверкающий, как молния в грозу, взгляд. Он был, когда мы вместе искали рифму к слову "кладбища" в очередной песне. Был, когда мы вместе заливались от смеха, смотря глупый бессмысленный сериал, в котором парень сбивает Опру на своей тачке. Он был тогда, но не сейчас. Сейчас передо мной парень с невероятными ресницами и не менее невероятными глазами, скрывающимися под ними. Но в них нет ничего. И это пугает. И тебя самого. И именно поэтому ты позволяешь мне копаться в тебе, словно в лабораторной лягушке, ища приемлемый для нас обоих способ исправить тебя. Почему меня это не втянуло? Мой сгнивший наполовину мозг выдает информацию о том, что чем больше вес человека, тем быстрее он станет лепешкой с растекшимися по асфальту мозгами. Но я бы не назвал тебя жирным и не сказал бы, что ты намного меня тяжелее. Так почему? Я уже третий час сижу с прилипшим к нёбу языком. У тебя было такое, что ты хочешь запретить человеку что-либо делать, ведь это что-то неизбежно прикончит его, но тебе слишком дорого его уважение, и ты молчишь? У меня сейчас так. Вижу, как ты постепенно забиваешь на меня и мое сосуществование в этой тусклой комнате. Твой взгляд сосредоточен в одной точке на стене, где-то на плакате Боуи. Сорок процентов меня хотят послать тебя. Обматерить всеми возможными и невозможными словами, сломать челюсть и послать. Может, мне послать и остальные проценты и уйти? Ха, ха. Если бы ты мог читать мысли, ты бы уже давно бился в конвульсиях от смеха, ксанакса и чего-то еще. Я никогда не уйду. Нет. Потому что, закуривая сигарету, ты даешь мне знать, что скоро мы будем в отеле. Закуривая сигарету, ты даешь понять, что скоро рассвет. Закуривая сигарету и поспешно втягивая в себя едкий дым, ты даешь мне еще один шанс исправить тебя.